Вот с такими мыслями я направляюсь в театр на репетицию новой советской пьесы. И все идет в одно место...
апрель 17 Дом №13
Нужно думать о переезде — кинотехникум, который обосновался на первом этаже, хочет завладеть всем подъездом. Начали расселять коммуналки. Нас они не тронут, но жить в осадном положении неприятно. К тому же за стеной — их столовка, а внизу у почтовых ящиков — их курилка. Вчера ящики подожгли. Консервные банки забиты «бычками».
Алла познакомилась с вдовой пианиста Серебрякова. Она готова освободить большую четырехкомнатную квартиру, но ей нужна в этом же доме на Бородинской — маленькая двухкомнатная.
Бородинская — это близко от нашей Кабинетной. Идем с Аллой в дом № 13. Квартира в удручающем виде. На полу — следы от сковородок, внешняя электропроводка, перекошенные, поющие двери. Та, что ведет в спальню, издает от нажатия ручки повизгивающий звук Та, что в кабинет Серебрякова, — первые три ноты «Аппассионаты». Фантазия у Аллы уже заработала. Еще бы — в столовой есть эркер, в кухне — еще одна маленькая столовая, комната для прислуги! Как говорил литейщик Иван Козырев: «Во — ширина! Высота — во!» Хорошо раньше строили!
Надо писать Романову. Просить, унижаться. А пока С. Аранович предлагает сыграть американца с очень мудреным именем — Рафферти. Читаю роман[ 35 ], думаю, как сделать американскую улыбку. Нет, в мои пятьдесят — у меня отличная челюсть, грех жаловаться, без единой дырочки. Но у американцев зубы как будто из алебастра. Под стать зубам и все остальное. Лицо ничего не должно выражать. Воск. На все отвечать: «Очень сожалею!»
Надо подумать, нет ли поблизости примера какого-нибудь «российского американца». Достоевский описал Лужина. Вот портрет Ганечки Иволгина: «...улыбка при всей ее любезности была что-то уж слишком тонка; зубы выставлялись при этом что-то уж слишком жемчужно-ровно...» А что говорит ему Рогожин: «Да покажи я тебе три целковых, вынь теперь из кармана, так ты на Васильевский за ними доползешь на карачках... Душа твоя такова!»
Тут есть перегиб. Конечно, на карачках не поползет. Ведь и в камин не бросился. Однако в Ганечке — сам того не ведая — я когда-то сыграл зародыш этого Рафферти.
август 28 Совершенные числа
О Владимире Александровиче Нелли многие говорили, что он любит записывать номера машин своих знакомых. Придавал значение числам. Знал теорию совершенных чисел — сумма их дробных частей должна быть равна самому числу. У меня с математикой туго, поэтому на всякий случай запомнил сами числа, а не то, как они получаются. «Совершенные числа очень редки, — говорил мне Нелли. — Как и хорошие артисты. Между 1 и 10 есть только одно — 6. Между 10 и 100 — 28. Между 100 и 1000 — 496». (Помню неточно.) Он часто сидел у нас дома на Пушкинской и как-то рассказал Латыгскому, моему тестю, что у него замечательный номер на его «Победе» — 49-69! В него входит совершенное число!
Он знал много интересного. Когда рассказывал, часто засыпал. Прямо за столом. Или за рулем. Оттого, что учился на том же медицинском факультете, что и Булгаков, его любимый анекдот был медицинский. Я потом обнаружил его у Чехова:
— Скажите, отчего умер ваш дядя?
— Он вместо 15 капель Боткина, как прописал доктор, принимал 16.
И очень долго смеялся.
Киев звал его НеллиВладом. Это был большой, лысый холостяк, отдаленно напоминавший Шкловского (только внешне). Он видел спектакли Марджанова и Соловецкого театра антрепризы Дуван-Торцова. А там блистали Тарханов, Неделин и Степан Кузнецов. О последнем было особенно много говорено. Играя свои ослепительные, регулярные бенефисы, он изобрел интересный способ общения с партнершами. Имелись в виду наиболее душевные, амурные сцены. .
Короткое отступление. Театр был тогда в значительной степени актерский. О режиссуре еще никто в Киеве не помышлял. О Художественном театре слышали, но что в нем конкретно художественного, не знали. Новых декораций не строили. Антрепренеры, как могли, выдавливали слезу из зрителей и из актеров. А те и рады — плакали, гримасничали во всю величину своего дарования.
«В одном киевском театре, — рассказывал НеллиВлад, — ставили оперетку. И вот какой-то простак (фамилию запамятовал) на сцене сильно переусердствовал в изображении кашля. Он делал это так натурально, так натужно, что остановиться вовремя не смог, потерял голос, и вскоре дали занавес». Именно против такого натурализма и восстал Кузнецов. «Мои партнерши своими истериками меня измотали. От безысходности у меня родилась идея — в дуэтных сценах играть «треугольник»! — объяснял Кузнецов Нелли. — «Треугольник» состоял из партнерши, меня самого и... моего воображаемого «двойника». Даже Гёте видел себя со стороны, это факт известный. Обладал таким даром... И вот, когда артистка начинала голосить (или кашлять, изображая чахоточную), я подключал свое воображение и играл сцену с самим собой. Потом я так наловчился, что уже не мог без этого обходиться!»
Ради интереса (ведь это хорошее упражнение на воображение!) попытался нарисовать своего «двойника». Долго ничего не получалось. Выдавливал по капле. Как же так легко получалось у Гёте?.. Наконец увиделась лысина, кривые ноги, немного отекшая шея (это от приема гормональных препаратов). Я засмеялся: мое воображение не способно преобразить меня в американского героя. Не американского — пусть прибалтийского. «Мне нужен антигерой, поэтому я выбираю Борисова! — говорил Аранович на худсовете, когда утверждали артистов на «Рафферти». — Именно антигерой!»
Когда подвозил Арановича на своем «Жигуленке», рассказал ему историю про Кузнецова. Он загорелся: «Вот бы после «Рафферти» снять «Двойника» Достоевского! Как бы вы сыграли!..»
Когда Аранович выходил из машины, то заметил, что номер у меня нехороший: 06-66 ЛЕО! Говорю ему, что завтра свой «Жигуленок» продаю. Покупаю наконец «Волгу». На пятьдесят первом году. И больше чем уверен — у нее совершенного номера не окажется.
сентябрь 3 «Тварь я дрожащая или право имею?»
Между Рафферти и его адвокатом Мортом происходит такой диалог:
«Рафферти: Идет драка. Нужно иметь крепкие нервы...
Морт Все понятно. Но что, если в этой драке достанется не только врагам твоим, но и друзьям? Что, если своими показаниями ты потопишь их?
Рафферти: Что поделаешь, Морт... Разве на улице не бывает невинных, случайных жертв?»
Мы со школьной скамьи знаем теорию Раскольникова о Магометах, ликургах, наполеонах, что они «право имели». Рафферти, может быть, тоже относит себя к этой категории. Он никогда не будет думать, что совершает преступление, «закладывая» Боссуорта.
Идет заседание объединенной комиссии конгресса по расследованию деятельности профсоюзов. Он, Джек Кэролл Рафферти, дал клятву говорить «правду, ничего, кроме правды». Место действия — Америка. Так же, как и юрисконсульт, и конгрессмены, и все присутствующие, Рафферти подчиняется американским законам. Он дважды просит комиссию не затрагивать тему Боссуорта. Почти умоляет. Но те настаивают, и Рафферти вынужден говорить.
Семена Арановича пугали, что ему в Болгарии и гостинице «Прибалтийская» не снять Америку, а Борисов — «чисто русский актер». Аранович отвечал: «Мы делаем картину про механизм зарождения предательства. Из русских артистов этот механизм может разобрать по частям только Борисов. И потом — этот механизм существует не только в Америке!»
Правда. Но все-таки надо прежде найти особенности американского механизма. Рассказывал Миша Козаков, как Луспекаев репетировал одну сцену в фильме «Вся королевская рать». Как шептал про себя: «Я, Вилли Старк, буду губернатором!» Над ним смеялись, потому что его постоянно «подставляли», «закапывали» его же хозяева. Он выглядел ребенком — с такой-то фактурой! Его карьера не клеилась, он это понимал, но все равно упрямо поднимал голову: «Буду губернатором! Буду!» Распрямлялись его плечища, как костры загорались глаза, руки сковородничком, а ноги... не было ног, были культи! — поэтому руки становились и сковородничком, и ухватцем.
