Цезарь остановился на секунду, чтобы перевести дыхание, и посмотрел на судей, пытаясь определить их реакцию на свои слова, но те сидели неподвижно, ничем не выдавая своих эмоций.
— Мой дядя был убит кинжалом, убит рукой Суллы, и, хотя его легион храбро сражался, солдаты тоже пали от рук захватчиков…
— Это уже слишком! — закричал Руфий, вскакивая с места. — Он чернит имя горячо любимого правителя Рима при полном попустительстве суда! Я должен просить вас наказать его за безрассудство!
Один из судей наклонился к Юлию.
— Ты испытываешь наше терпение, Цезарь. Если дело обернется против тебя, можешь быть уверен, что суд учтет неуважение к себе, когда дойдет до приговора. Ты понимаешь это?
Юлий кивнул, почувствовав, как у него пересохло в горле.
— Да, понимаю. Но слова должны быть сказаны, — ответил он.
Судья пожал плечами.
— Это твоя голова, — пробормотал он.
Цезарь судорожно вздохнул, прежде чем заговорить снова.
— Все остальное вам уже известно. Как победитель, Сулла присвоил себе звание диктатора. Я не буду говорить об этом периоде в истории города…
Судья резко кивнул, а Юлий продолжил:
— Хотя Сулла незаконно захватил Рим, Мария объявили предателем, и его собственность продали с молотка. Дом был выставлен на аукцион и куплен истцом, то есть Антонидом. Легион Мария был разбит, а имена легионеров вычеркнуты из списков сената.
Цезарь замолчал, склонив голову, словно стыдясь такого поступка. Среди сенаторов поднялся легкий шум: они перешептывались, обмениваясь мнениями.
Юлий поднял голову, и его голос разнесся над судом и толпой.
— Мое дело состоит из трех пунктов. Начнем с того, что Перворожденный снова внесен в списки. А если легион себя ничем не запятнал, как можно называть предателем его командира?.. Во-вторых, если Марий был несправедливо наказан, значит, его собственность должна перейти к оставшимся наследникам, то есть ко мне. И последнее: прошу мои действия по возвращению дома, украденного ворами, извинить, их оправданием может послужить несчастная судьба Мария. Большое преступление было совершено, но не мной, а против меня.
Из толпы донеслись одобрительные крики, и стражники опять угрожающе взялись за рукояти мечей.
Судьи посовещались, потом один из них сделал знак Руфию, что он может ответить.
Адвокат встал, тяжело дыша.
— Попытки Цезаря запутать дело бессмысленны, закон ясно видит все факты. Я уверен, что судьям доставил удовольствие экскурс в историю, как и мне самому, но, полагаю, всем понятно, что подобная интерпретация дела окрашена наличием родственных отношений ответчика с небезызвестным лицом… Мне, конечно, доставило бы удовольствие оспорить иллюзию, представленную как факт, но лучше я буду руководствоваться принципами законности и не стану терять время на фантазии ответчика.
Руфий посмотрел на Юлия и дружески улыбнулся ему, чтобы все могли увидеть, что он прощает молодому человеку его глупость.
— На абсолютно законном аукционе, как уже было сказано, мой клиент купил дом. Его имя стоит на всех документах, в том числе и на купчей. Использовать вооруженных солдат, чтобы украсть чужую собственность, — это возвращение к использованию силы в решении споров. У меня нет сомнений, что все заметили касание этого замечательного щита копьями в начале суда. Напоминаю, что символический акт борьбы выглядит именно так. В Риме мы не вынимаем мечи в качестве окончательного аргумента в споре, а предоставляем решение закону.
Адвокат снова улыбнулся.
— Я сочувствую доводам, которые приводил молодой Цезарь, но они не способны пролить ни малейшего света на это дело. Уверен, ему хотелось бы пойти еще дальше и обратиться к истории дома вплоть до закладки фундамента, но в таком раздувании дела нет необходимости. Я могу повторить свои слова насчет самого сурового наказания, хотя и сожалею, что Рим может потерять столь пылкого молодого трибуна…
Весь облик Руфия выражал глубокую печаль по поводу грядущего сурового наказания, когда он занял свое место и заговорил о чем-то с Антонидом, смотревшим на Юлия прищуренными глазами.
Цезарь снова поднялся с места.
— Так как почтенный Руфий ссылается на документы и купчую, я думаю, он принес их в суд для изучения, — сказал он.
Судьи посмотрели на Руфия: тот саркастически усмехнулся.
— Если бы собственность была лошадью или рабом, несомненно, я представил бы вам купчую. К несчастью, это дом, внезапно захваченный вооруженными людьми. Документы остались внутри, и Цезарю это хорошо известно.
Судья, постоянно говоривший за своих коллег, хмуро посмотрел на Юлия.
— Эти документы у тебя? — спросил он.
— Клянусь, у меня их нет, — ответил Юлий. — В доме Мария нет и следа купчей.
Цезарь опять сел. Поскольку прошлой ночью по совету Квинта он сжег все бумаги, его совесть была чиста: не прозвучало ни слова лжи.
— Итак, ни одной из сторон не могут быть представлены никакие документы на собственность? — спокойно продолжил судья.
Юлий покачал головой. Руфий повторил это движение, хотя его лицо сморщилось в гримасе раздражения. Он опять встал и обратился к судье:
— Мой клиент предполагал, что эти важные документы могут исчезнуть до суда, — сказал он с едва скрываемой насмешливой улыбкой, предназначенной Юлию. — Поэтому мы пригласили свидетеля, который присутствовал на аукционе и может подтвердить законность покупки советника Антонида.
Свидетель встал со стула. Цезарь узнал его: это был один из тех, кто сидел рядом с Катоном в здании сената — сутулый, тщедушный человек, постоянно убирающий со лба прядь жидких волос.
— Я, Публий Тенелия, подтверждаю законность сделки.
— Могу я задать вопрос этому человеку? — спросил Юлий и, получив разрешение, вышел вперед.
— Ты присутствовал на аукционе? — задал он вопрос.
— Да. Я был там с начала до конца.
— Ты видел, что купчая была подписана Антонидом?
Человек заколебался, прежде чем ответить.
— Я видел, — сказал он.
Однако глаза у него бегали, и Юлий понял, что Тенелия где-то врет.
— Значит, ты видел документ лишь мельком? — настаивал он.
— Нет, я видел его отчетливо, — более уверенно ответил свидетель.
— Какую сумму заплатил истец?
За спиной мужчины Руфий улыбнулся этой уловке. Она не должна была сработать, потому что свидетеля тщательно подготовили к таким вопросам.
— Тысячу сестерциев, — триумфально ответил мужчина.
Но его улыбка тут же погасла, потому что из толпы неожиданно посыпался град насмешек.
Многие на скамьях повернулись к плебеям и, к своему удивлению, увидели, что пока шел суд, улицы заполнились людьми. Каждый свободный пятачок был занят, и на самом Форуме не осталось места от набившихся зрителей.
Судьи стали переглядываться, а претор поджал в тревоге губы. Наличие такой большой толпы могло спровоцировать беспорядки, и он решил послать гонца в казармы, чтобы оттуда прислали еще солдат.
Когда толпа успокоилась, Юлий продолжил:
— Готовясь к этому делу, я оценил дом, уважаемые судьи. Если бы он продавался сегодня утром, покупателю пришлось бы заплатить около миллиона сестерциев, но уж никак не тысячу. Я прочитаю отрывок из «Двенадцати таблиц», проливающий свет на это дело.
Когда он приготовился процитировать отрывок из древнего манускрипта, Руфий картинно поднял глаза к небу, а свидетель, которого еще не отпустили, стал беспокойно топтаться на месте.
— Собственность не может быть продана, если не проведена оценка, — громко сказал Юлий.
Толпа встретила это заявление с восторгом.
— Тысяча сестерциев за имущество, стоящее миллион? Разве можно это назвать оценкой? Если нет даже купчей, чтобы доказать факт приобретения, то никак нельзя сказать, что сделка была совершена законным путем!..
Руфий медленно поднялся со своего места.
— Цезарь хочет нас убедить, что в «Таблицах» запрещена практически любая торговая сделка… — начал он. В толпе засвистели, и претор послал в казармы еще одного гонца. — Снова хочу повторить, что Цезарь пытается запутать суд бесполезными инсинуациями. Свидетель доказал, что покупка действительно имела место… Сумма не имеет никакого значения. Мой клиент — практичный человек.
