— Помпей, справа! — крикнул Красс.

Тот увидел опасность и послал гонца с приказом направить на угрожаемый участок свежие силы. Рискованно было забирать из центра слишком много людей. Если прорыв произойдет здесь, то армия расколется на две части, и все будет кончено. Помпей заметил, что в душе у него нарастает отчаяние. Эти рабы бесчисленны. При всей римской дисциплине и боевом умении он не видел, как достичь победы. Его люди убивали до изнеможения, а потом убивали их, и так повторялось снова и снова.

Помпей дал знак трубачам, и они просигналили очередную смену манипул. Он уже не помнил, сколько раз воины меняли друг друга, и мог только представить себе, что чувствуют люди, когда им, не восстановив силы, приходится возвращаться в горнило сражения. Помпей был вынужден сокращать интервалы между сменами бойцов, и это вело к уменьшению времени на отдых.

Помпей и Красс разом повернулись на тревожные крики, долетевшие справа. Рабы прорвались через остатки конницы и устремились вперед, сея панику в римских шеренгах, грозя окружением правого фланга и даже нанесением удара с тыла.

Выругавшись, Помпей подозвал к себе вестового.

— Правому крылу отступить, сохраняя порядок. Левому — продвигаться вперед. Мы должны развернуть весь строй армии до того, как они обойдут нас… Горнистам трубить «Правое плечо вперед». Скачи.

Всадник понесся передавать приказы, а командующие, забыв о приличиях, встали на спины лошадей коленями, чтобы лучше видеть, как легионы выполнят распоряжение. Помпей так сжал поводья, что побелели костяшки пальцев; он знал, что от его решения зависит исход сражения. Если отступление превратится в паническое бегство, то рабы обойдут и окружат римлян. Во рту у сенатора пересохло, легкие со свистом втягивали холодный воздух.

Потребовалось довольно много времени, чтобы передать приказы вдоль всей линии римских войск. Раздались повелительные крики, и правый фланг начал отходить, разворачивая передний край под прямым углом к прежнему фронту сражения. Помпей, стиснув кулаки, наблюдал, как левое крыло двинулось вперед, тесня армию рабов.

Весь фронт разворачивался у него на глазах, и сенатор безумно волновался. Только так можно было предотвратить окружение правого фланга, но теперь рабы получали возможность пройти мимо римлян войска и устремиться к Аримину, если только вожди мятежников не упустят этой возможности.

Спартак стоял на седле своего коня и негромко ругался, наблюдая за тем, как держатся легионы. В какое-то мгновение он решил, что Антонид прав, и правое крыло римлян вот-вот обратится в бегство, но невероятным образом противник умудрился развернуть фронт. Восемь легионов, двигаясь как один, повернули свои шеренги лицом на восток.

Вождь рабов негромко присвистнул от восхищения, хотя и понимал, что его мечта одержать победу на этой равнине развеялась, как пыль на ветру. Легионы действовали именно так, как им надлежало, и сейчас он вспомнил те дни, когда сам служил в римской армии.

Спартак был одним из братства легионеров, пока не случилось несчастье. Пьяная ссора, убитый офицер — и уже ничего нельзя исправить. Он убежал, потому что знал: его поставят перед товарищами погибшего, будут судить и приговорят к смерти. Для таких, как он, правосудия не существовало. Подростком, когда Спартак жил во Фракии, его рекрутировали в римскую армию. Для завоевателей он был не настоящим римлянином, а существом, почти не отличавшимся от животного. Это были горькие воспоминания: плен и рабство, потом школа гладиаторов, где с людьми обращались, как с бешеными собаками, держали на цепи и били до полусмерти.

— Идущие на смерть приветствуют тебя, — прошептал Спартак, наблюдая, как гибнут его солдаты.

Взглянув на солнце, он определил, что уже за полдень. Зима заканчивалась, но солнце светило тускло и совсем не грело. Дни едва начинали удлиняться, до темноты осталось несколько часов.

Спартак долго наблюдал за ходом битвы, надеясь увидеть, как дрогнут легионы, но те стояли твердо, не уступая превосходящему противнику, и вождь восставших начал терять веру в победу. Наконец он кивнул, приняв решение. Когда римляне уйдут в лагеря на ночевку, он пойдет на Аримин. Его люди не ели четыре дня, а в городе полно провизии для восстановления сил бойцов.

— Похоже, нам придется уходить, Крикс, — негромко произнес Спартак.

Его друг стоял рядом с Антонидом, держа поводья в руке.

— До темноты далеко, они еще могут дрогнуть, — сердито ответил он.

Антонид проворчал что-то и от злости сплюнул под ноги. Он обещал им победу и сейчас чувствовал, как по мере гибели рабов его влияние сходит на нет.

Спартак покачал головой:

— Нет. Если мы не разбили римлян к этому моменту, то они уже не побегут. Их солдаты уйдут в свои полевые крепости, плотно покушают горячего, отдохнут, а завтра выйдут в поле, чтобы закончить работу, начатую сегодня. Когда они выйдут, нас здесь быть не должно.

— Почему же они не бегут?! — гневно вопросил Крикс, посмотрев куда-то вверх.

— Потому что, если они это сделают, Рим окажется в наших руках, — бросил Антонид. — Они знают, что поставлено на кон, но мы еще можем победить. Отведите бойцов с переднего края, замените их свежими людьми. Направьте отряды для обхода левого фланга. Побегут римляне или нет, но мы сможем перебить их всех до единого.

Спартак отстраненно посмотрел на римского офицера, найденного его людьми. В нем не было ничего, кроме желчи: похоже, он не понимал, что люди, которых он предлагал отдать на заклание, — их друзья и братья. На мгновение гладиатор закрыл глаза. Все радовались, когда Крикс в первый раз привел Антонида, одетого в доспехи, снятые с убитого римлянина. Его обхаживали, как всеобщего любимца, но все обещания Антонида ничего не стоили, а его хитрая тактика смущала рабов, до восстания никогда не бравших в руки меча.

— Наши люди ослабели от голода, — сказал Спартак. — Я видел воинов, у которых вокруг рта было зелено — они варили и ели траву. После такого сражения мы не переживем еще одного дня битвы.

— Можно направиться к проходам, ведущим в Галлию… — начал Крикс.

— И сколько нас дойдет до гор живыми, как ты думаешь? — спросил Спартак. — Легионеры настигнут нас еще до того, как наша армия покинет равнину. Нет, этот шанс упущен. Теперь цель — Аримин. Там мы найдем пищу и восстановим силы. Постараемся как-нибудь оторваться от противника.

— Если бы мы нашли корабли, то смогли бы уплыть, — произнес Крикс, посмотрев на друга.

— Потребуется целый флот, — задумчиво ответил Спартак.

Он страстно желал уйти подальше от власти Рима и сейчас горько раскаивался в том, что не увел людей через горные проходы. Можно было найти какую-нибудь маленькую страну, осесть в ней и жить свободно.

Антонид с трудом сдерживал раздражение. Они освободили его от рабства, чтобы он принял смерть от соотечественников. Никто из них не понимает, что Рим никогда не простит офицера, который поможет им бежать и тем самым уйти от наказания. Этот позор римляне запомнят на века, и самый последний раб в стране будет знать, что против господ можно поднять восстание.

Его разбирала злость, когда он слушал, как бывшие невольники разрабатывают свои планы. Свободу они получат лишь в том случае, если разобьют легионы на этой равнине, и не имеет значения, скольких жизней это потребует.

Антонид поклялся себе, что улизнет еще до того момента, как наступит конец. Он не хочет идти по улицам Рима в качестве трофея. Невыносима мысль о том, как ликующий Катон отправит его на смерть мановением жирной руки.

— Люди обессилены, — бросил Красс. — Ты должен отдать приказ об отступлении, прежде чем нас разобьют наголову.

— Нет. Легионы выстоят, — возразил Помпей, щурясь на заходящее солнце. — Пошли экстаординария с приказом готовить лагеря к ночевке. Когда стемнеет, укроемся в них. Если же я прикажу отходить сейчас, то рабы подумают, что победили единственную армию, защищающую Рим. Наши люди должны выстоять…