— Они были такими… такими мертвыми! Я не знал, что делать. Совсем потерял соображение. До этого я был вполне собранным и беспокоился только, хватит ли нам денег, чтобы выбраться из страны, а после того, как я увидел их лежащими там, все как будто выключилось.

— У тебя был шок, — сказал Джим.

— Наверное. Как бы то ни было, женщина, имя которой я вспомнить не могу, взяла меня за руку и вывела из дома. Я думаю, что она накинула на меня что-то, какой-то плащ или накидку, но я не уверен в этом. Она держала меня за руку, и мы просто шли и шли сквозь все эти крики и убийства. Я до сих пор не могу понять, почему меня не убили.

— Если бы они поймали тебя, они использовали бы тебя в качестве заложника, — сказал Джим.

— Может быть. Я помню, как мы шли по улицам, а потом не помню абсолютно ничего, как будто бы потерял сознание или что-то в этом роде. Через пару дней я пришел в себя и понял, что нахожусь в доме у этой женщины, в крохотной комнатке без окон, в которой было жарко, как в печи, и что эта женщина, наверное, спасла мне жизнь. Я попытался открыть дверь, но она была заперта, и тогда я подумал, что они держат меня здесь как пленника — не заложника, это мне не приходило в голову, а именно пленника. Мне было все равно. Она приносила мне еду и воду, а кто-то из мужчин семьи выводил меня иногда, чтобы помыться в ванной. Они разговаривали со мной на фарси — я понимаю этот язык, но я не слушал и не разговаривал с ними. Видимо, я ел то, что мне приносили, но я не помню. Большую часть времени я спал.

Через некоторое время они стали оставлять дверь открытой на ночь. У них в доме был маленький внутренний дворик, и я думаю, что свежий воздух оживил меня. И кроме того, ночью было прохладнее. Я выползал во дворик и смотрел там на звезды. Наконец, через несколько дней или может быть недель, я понял, что они прячут меня. Они не могли меня держать в качестве пленника, потому что не забрали у меня ничего — даже денег, которые я хранил в специальном поясе, сняв его, когда она дала мне такую штуку, которую носят там местные жители, знаете, такая просторная, как платье — я носил ее, потому что в ней было прохладнее, чем в моей одежде. Я бросил пояс с деньгами в угол, и он все еще лежал там, и деньги были в нем, и рубин и два бриллианта, которые я зашил туда на самый крайний случай. Мне стало лучше после этого, после того, как я понял, что не являюсь для них пленником. Я стал больше есть, попросил что-нибудь почитать, и женщина принесла мне журналы. Но я все еще не разговаривал — я почему-то не мог разговаривать.

— Конечно, не мог! — сочувственно воскликнула Эллен.

— Я очень рано потерял счет времени. — Уилл не услышал Эллен, он был поглощен своим рассказом. — У меня были часы, я продал их гораздо позже, и на часах были дни и числа и все такое. Но я просто не смотрел на них, просто не хотел ничего знать. Поэтому у меня ни малейшего представления, как долго я пробыл в том доме. Однажды вечером эта женщина пришла с мужчиной, который был, как она сказала, ее двоюродным братом. Он дал мне еще одежду, местную одежду и бурнус на голову и сказал, что мне нужно уйти вместе с ним из города в село, где я буду находиться в большей безопасности.

— После этого, куда бы я ни пошел, везде было почти одно и то же. Я сидел в деревне, выходил только по ночам, а когда задерживался в деревне слишком долго, то предлагал деньги, чтобы меня переправили в другую. Я боялся долго находиться в одном месте. Через какое-то время ко мне вернулось достаточно здравого смысла, чтобы понять, что я не знаю, где нахожусь, и я заплатил одному мальчишке, чтобы он достал мне карту. Эти мальчишки — это было самое лучшее, они всегда могли достать тебе все: еду, нож, что угодно. Как бы то ни было, карта преподнесла мне крайне неприятный сюрприз. Оказалось, что я двигался в направлении афганской границы, где, как я понял, делать мне было совершенно нечего.

Я стал более активным, стал больше рисковать, выходить в дневное время, купил подходящую одежду и ткань для тюрбана, так чтобы я мог одеваться как сикх. У меня уже отросла борода, а сикхи довольно высокие — это был лучший для меня способ изменить свою внешность. Я мог свободно ходить там при условии, что держал рот закрытым. Я начал пробираться обратно к Персидскому заливу, ориентируясь по своей карте. Очень часто я не мог найти на этой карте названий сел, в которых я останавливался, но продолжал идти. Я никогда не видел ни одного американца, не слышал ни слова по-английски. Когда я уставал или боялся, то выбирал село и прятался там какое-то время. У меня кончились деньги, и я продал часы, а потом и бриллианты, причем гораздо дешевле, чем они стоили. Я знал, что это опасно, потому что продажа бриллиантов может привлечь ко мне внимание, но мне повезло. Все обошлось.

Наконец я вышел к селению в нескольких милях от залива. Я собирался использовать рубин в качестве платы за то, чтобы меня переправили через залив на одну из нефтяных платформ, на которых работают американцы, но мне не пришлось этого делать. Вы знаете все остальное. Было очень радостно узнать, что меня разыскивают. Я знаю, правда, что очень многие люди были добры ко мне и помогли мне в пути, но я не чувствовал тогда никакого добра.

— А что же ты чувствовал, — спросила Бренвен, — когда ты так долго перебирался из одного места в другое?

— Жару. Усталость. Разочарование. Я просто продолжал идти, потому, что мне хотелось выжить. — Уилл смотрел прямо ей в глаза. Ничуть не стыдясь присутствовавших здесь Эллен и Джима, и, на этот раз не шутя, он сказал: — Я думал о тебе, Бренвен. Я хотел выжить, чтобы снова увидеть тебя.

— И ты выжил! — воскликнула Эллен, спрыгнув с кушетки и в вихре золотистого кашемира подбежав к Уиллу, чтобы обнять его. — Мы так гордимся тобой!

— Я более чем горжусь, я потрясен, — заявил Джим, сидя на диванчике. — Я не знаю, как тебе это удалось, но ты проделал все просто отлично — остался в живых и предпринял все, что надо было, чтобы выбраться оттуда. Предлагаю нам всем выпить за это, а? Я положил раньше шампанское на лед. У меня было такое ощущение, что оно нам понадобится.

— Отличная идея. — Эллен сделала движение, чтобы спрыгнуть с ручки кресла Уилла, где она примостилась, но Джим остановил ее.

— Оставайся здесь и составляй Уиллу компанию, дорогая. А Бренвен мне поможет, я уверен.

— Да, конечно, — согласилась Бренвен, но она была озадачена. Зачем взрослому мужчине помощь, если ему нужно справиться только с бутылкой шампанского и четырьмя бокалами? Она пошла за Джимом на кухню, где обнаружила, что все находится там же, где и раньше. Без всяких проблем она отыскала четыре бокала в форме тюльпана и небольшой серебряный поднос.

— Мне бы хотелось сказать тебе кое-что о твоем храбром друге, — сказал Джим, открывая бутылку с шампанским. — И я надеюсь, что ты не обидишься на меня.

— А почему я должна обидеться?

— Я заметил во время обеда, и когда мы сидели в маленькой гостиной, когда я пытался зажечь камин… Черт, говорить об этом нелегко, но это необходимо. Ты слишком защищаешь его, Бренвен. Слишком сильно оберегаешь и хлопочешь. Ты не заметила, что, когда он начинает подыскивать слова, ты заканчиваешь за него его предложения?

— Я знаю, о чем он думает, — защищаясь, сказала она, — и я хочу ему помочь.

— Это ошибка, поверь мне. Я видел мужчин, да и женщин, которые не испытали и десятой доли того, что выпало Уиллу Трейси, и во всех этих случаях есть что-то общее. Когда он наконец полностью понимает, что все кончилось, что он дома, в безопасности, человек буквально распадается на части, разваливается. Черт, он уже так близок к этому состоянию, он, как кусок ткани, начинает распускаться по краям. Ты сейчас не совсем реальна для него, потому что он идеализировал тебя. Все, что ты делаешь или говоришь, приобретает сейчас для Уилла преувеличенное значение, и это будет продолжаться до тех пор, пока он не придет в себя окончательно. Он очень сильный человек, Бренвен. Может быть, как он сам сказал, ему повезло. Но в основном, он выжил и выбрался оттуда за счет силы своего характера. Эллен много рассказывала мне об Уилле Трейси-младшем и о тебе тоже. Сейчас, после того как я познакомился с ним, я подозреваю, что люди помогали ему потому, что в нем есть какая-то внутренняя доброта, а люди откликаются на это. Даже я откликаюсь, закоренелый фэбээровец!