— Джейсон, — спросила она, — большую часть твоих доходов составляет то, что ты зарабатываешь в Вашингтоне, ведь так?

Его челюсти сжались. Он инстинктивно насторожился.

— Ну и что?

— Просто все то время, что я тебя знаю, я всегда думала о тебе как о профессоре. Сейчас я понимаю, что ты гораздо больше, чем преподаватель. А ведь я даже не знаю, чем ты занимаешься в Вашингтоне.

Ее выбор слов, ее признание того, что он больше чем просто профессор, польстили ему.

— Я консультант. Ты ничего не знаешь о том, как правительство руководит нашей страной, поэтому, боюсь, тебе будет непонятно. — Он поцеловал ее в кончик носа.

— Но мне интересно. Иногда Редмунд кажется таким… э-э… душным. Мне бы хотелось знать, что ты делаешь в столице. Мне бы хотелось… помочь тебе.

— Ты приехала с небольшого островка у побережья Уэльса, и ты считаешь Редмунд душным? Но я тебя понимаю, — хмыкнул Джейсон. — Дорогая, единственное, чем ты можешь мне помочь — это стать украшением, прекрасной женщиной, которую я держу под руку. — Он замолчал и принялся взглядом изучать ее. — А это идея. Я как-то не связывал тебя с той частью моей жизни. Только с этой, с редмундской. Ты действительно прекрасна — в соответствующем вечернем платье ты могла бы привлечь массу внимания.

Опять одежда, подумала Бренвен, но улыбнулась.

— Знаешь ли, у меня ведь есть еще и голова на плечах.

Джейсон прищурился.

— Гарри всегда твердил, что ты очень умна.

Бренвен старалась удержать улыбку на лице, хотя она только сейчас поняла, насколько Джейсону было безразлично в ней все, кроме ее лица, тела, молодости. Теперь он задумчиво рассматривал ее, как бы оценивая заново.

— У тебя цепкая память, ведь так? Ты, кажется, никогда ничего не забываешь. Ты ведь очень хорошо запоминаешь все, что слышишь? Лекции, разговоры?

— Да, очень хорошо. Я всегда запоминаю все, что слышу — иногда мне даже хочется забыть что-нибудь, но я все равно помню.

— Ну что ж, — решительно сказал Джейсон. — Тебе не нужно ничего знать ни о правительстве, ни о политике, чтобы выглядеть прекрасной и запоминать все, что говорят вокруг. Я буду брать тебя с собой на приемы и вечеринки.

— Джейсон, я не хочу ходить на приемы. Я хочу помогать тебе в чем-нибудь серьезном!

Он откровенно расхохотался.

— Приемы и вечеринки в Вашингтоне вовсе не для развлечения! Поверь мне, ты действительно поможешь мне таким образом — ты скоро и сама это поймешь. Я не могу взять тебя с собой завтра, но скоро возьму. Ты рада?

— Да, конечно, очень.

— Прекрасно. Тогда мы так и поступим. — Джейсон, нахмурившись, бросил взгляд на ее книгу. — Ты еще не закончила?

Бренвен улыбнулась. Она была польщена и взволнована.

— Ты не дал мне возможности сделать это.

— Но я хочу, чтобы мы вместе легли.

— Извини. — Она покачала головой. — Я не могу, мне правда нужно дочитать. Иди поспи.

Когда Джейсон уже был в дверях, она остановила его.

— Джейсон, ты так и не сказал мне, чем занимаешься в Вашингтоне.

— Нет. — Он посмотрел на нее через плечо, подняв бровь, отчего его лицо приняло сардоническое выражение. — И никогда не скажу.

Бренвен мигнула и уставилась взглядом в удаляющуюся спину Джейсона, слишком изумленная этим прямым отказом, чтобы протестовать. Даже шпионы могут сказать своим женам, что они шпионы, не так ли? Что же такого важного может скрывать Джейсон, такого, о чем он не может рассказать даже своей жене? Такого важного… или такого ужасного. В конце концов, Гарри ведь сказал, что Джейсона в Вашингтоне боятся.

Бренвен познакомилась с Уиллом на первом же приеме в Вашингтоне, на который ее взял Джейсон.

Это был прием в бразильском посольстве: множество людей в вечерних туалетах, повсюду шампанское, музыка и испанский и португальский языки. Она была удивлена, когда после получаса Джейсон оставил ее в одиночестве, предварительно пошептав на ухо свои инструкции:

— Смешайся с толпой и прислушивайся ко всему, что говорят вокруг. Я на некоторое время исчезну, но скоро вернусь.

Внезапно смутившись, Бренвен проигнорировала его указание смешаться с толпой, а вместо этого устроилась в укромном местечке у стены под листьями растущей в кадке пальмы. Там она отхлебывала шампанское из бокала и наблюдала за окружающими, размышляя, так ли уж ей в действительности хотелось оказаться здесь.

— Hola, senorita![2] — Он подошел к ней сбоку в то время, как она, отвернувшись, смотрела в другую сторону. — Или senora?[3] Hasta la vista![4] или что там еще? По правде говоря, я не говорю по-испански. И по-португальски тоже.

Бренвен повернулась, привлеченная нотками теплоты и веселья, которые она услыхала в этом мужском голосе. Она улыбнулась.

— По правде говоря, я тоже.

— А, черт! — Он улыбнулся, прислонившись одним плечом к стене. — Похоже, что я проиграл пари.

— Вы? Пари? — Бренвен не могла не улыбнуться. Что-то в этом молодом человеке заставляло ее чувствовать себя полностью свободной, хотя она совершенно его не знала. Он был очень высоким, под два метра, худощавым, с длинными руками и ногами. Его смокинг был расстегнут, а бабочка слегка перекосилась, но по раскрепощенным жестам и легкой сутулости можно было понять, что ему абсолютно все равно. Внешность молодого человека нельзя было назвать ни красивой, ни невзрачной, у него был тот тип лица, который с возрастом становится все более представительным: худые щеки, прямой нос, подвижный большой рот и высокий благородный лоб. У него были светло-русые волосы с выгоревшими на солнце прядями, а большие залысины делали его высокий лоб еще выше, хотя он, без сомнения, был самым молодым на этом вечере.

— Я поспорил с моим приятелем, вон там, — сказал он, оборачиваясь. — …Э-э, а где же он? Ну, как бы то ни было, я поспорил с ним, что вы из Аргентины. У аргентинских женщин иногда бывает такая же белая, как и у вас, кожа, и черные-черные волосы, уложенные так же, как у вас, и такое элегантное платье… Вот уж не думал, что я ошибусь.

— Извините, — сказала Бренвен, все еще улыбаясь. — Вы не угадали страну. Вы не угадали даже полушарие.

Ей были очень приятны его комплименты, хотя она все еще чувствовала себя не очень ловко в этой обстановке. В этот день она впервые в жизни была у парикмахера, и он гладко зачесал ее волосы назад, а затем уложил их в виде восьмерки на затылке. Ее «элегантное платье» было простым прямым платьем до щиколоток из синего атласа, узкие бретельки которого были расшиты стразами. Можно было простить этого мужчину, который подумал, что она приехала издалека. При взгляде в зеркало она казалась экзотичной даже самой себе.

— Не то полушарие? Хм… О’кей. — Он прищурился и с шутливо-серьезным видом медленно обошел вокруг нее, как бы изучая скульптуру. — Догадка номер два, основанная на том факте, что я уловил легкий акцент в вашем голосе. Ирландия? Что вы… Эй, руки прочь, злодей!

Бренвен рассмеялась. Он так внимательно рассматривал ее, что наткнулся на пальму, и его голова и плечи запутались в жестких, колючих листьях.

— Я думаю, будет лучше сказать, листья прочь! — остроумно заметила она, мелодично рассмеялась и, сделав шаг назад, взяла его за руку, чтобы помочь выбраться из зарослей. Услышав ее слова, он тоже рассмеялся.

Внезапно они оба замолчали, осознав, что их руки соприкасаются, и посмотрели друг другу в глаза. Бренвен его глаза показались такими же теплыми и светлыми, как и голос и манеры. Глядя в них, она увидела, как шаловливые искры в них погасли, а зрачки расширились. Она сделала глубокий вдох — и они резко отдернули руки друг от друга.

— Ита-а-ак, — сказал он, также сделав глубокий вдох, — я прав? Вы ирландка?

— Это уже близко. Я из Уэльса, но во мне очень много ирландской крови. Меня зовут Бренвен, Бренвен Теннант. То есть, — она вспыхнула, поняв свою ошибку, и тут же заторопилась исправить ее, — то есть я хотела сказать, что Теннант — моя прежняя, валлийская фамилия. Я больше не живу в Уэльсе. Я живу в Редмунде, в Виргинии, и моя фамилия — Фарадей. Бренвен Фарадей.