Бренвен вздрогнула, вспомнив окончание этой истории. Кельтская принцесса Бренвен была причиной большой битвы между ирландцами и валлийцами, которые населяли Англси, остров, называемый тогда Моной. Семья ирландского вождя оскорбила принцессу, и поэтому ее отец и братья приплыли за ней, убили всю семью и забрали свою плачущую сестру обратно домой, снова перевезя ее через море.

Бренвен глубже погрузилась в воду, впитывая последние остатки тепла. Она вспомнила, что во времена своего детства втайне стыдилась своего имени. Она тогда решила, что принцесса Бренвен просто затосковала по дому, а мужчины семьи избаловали ее и испортили своим вниманием. Но даже будучи ребенком, она глубоко понимала силу кельтских легенд, их грубость и красоту, сплетенные воедино. В качестве незримого наследства Бренвен досталось от кельтских предков внутреннее знание, возможность различить и понять, где проходит та тонкая линия, что разделяет добро и зло.

Вода в ванне была уже едва теплой, а кончики пальцев Бренвен стали похожи на белые изюмины. Времени для мечтаний и раздумий больше не было. Она выдернула пробку и с сожалением наблюдала, как остатки воды, покрытые разводами давно осевшей пены, образуют небольшой водоворот у стока. Бренвен вытерлась насухо и как следует вытерла полотенцем длинные пряди своих тяжелых волос. Затем намазала кожу лосьоном, защищающим ее от ветра и соленого морского воздуха. Все это она проделала автоматически, не думая и не ощущая тела, к которому прикасалась. Ее тело еще не было разбужено; она никогда не влюблялась, никогда не находилась наедине с мальчиком, а тем более с мужчиной. Вся ее школьная жизнь была посвящена учебе. Учителя были совершенно уверены в том, что Бренвен Теннант станет первой девушкой из их деревни, поступившей в университет. Но все это так ничем и не кончилось. В семье было слишком много ртов. Каждый месяц Бренвен посылала домой большую часть своей зарплаты, остальные деньги копила, хотя и сама не знала зачем. Университет казался мечтой, видением из другого мира. Как мечта о том, чтобы пересечь море.

Бренвен была невинной девушкой в сравнительно невинное время. Она не имела ни малейшего представления о том, что ее уже можно назвать красавицей, с ее черными волосами, светлой кожей и сине-зелеными глазами. Мать говорила, что своей внешностью она обязана своим ирландским предкам, а не валлийским, которых вообще-то было больше. Для своей семьи она была высокой — пять футов восемь дюймов, на дюйм выше своего коренастого и темноглазого отца. А кости у Бренвен были такими же тонкими, как и у ее хрупкой матери, которая едва доходила ей до плеча. В результате обнаженное тело, на которое Бренвен не обращала ни малейшего внимания, было таким же стройным и гибким, как ветка ивы. Пышные юбки и бесформенные свитера, которые она обычно носила, скрывали хрупкую стройную фигуру, высокие округлые груди, оканчивающиеся бледно-розовыми сосками, похожими на туго свернутые розовые бутоны.

Она накинула на себя махровый халат, висевший на крючке за дверью ванной, и стала торопливо собирать вещи, чтобы поскорее отправиться в комнату и открыть подарок, ожидавший ее на кровати. Оказавшись в комнате, она, несмотря на то, что волосы были мокрыми, не стала тратить время на то, чтобы разжечь камин, а сразу же бросилась на кровать и разорвала коричневый пакет. Затем сняла ленту и открыла крышку коробки. Прикрытый белой папиросной бумагой, там лежал лифчик из тончайшего чистого хлопка. Дрожащими пальцами Бренвен подняла его и нашла под ним такую же нижнюю юбку. Обе эти вещи были сделаны с огромным мастерством и имели высочайшее качество, и Бренвен прекрасно знала, чьи руки трудились над этой красотой. Она знала, сколько долгих утомительных часов было скрыто за этими тончайшими складочками, изящно вставленным кружевом, тонкими блестящими лентами.

— О, мама, — прошептала она, — ты должна была продать это!

Все свое детство она видела, как мать шьет подобные вещи для богатых, для тех, кто может себе их позволить, и незыблемым правилом для нее, как и для всех остальных детей, было: смотри, но ничего не трогай! Сейчас с почтением, вызванным долгим соблюдением этого правила, Бренвен подняла белье и прикоснулась им к щеке. Прикосновение было таким легким и нежным, как если бы это была прядь волос младенца или крылышко цыпленка.

Из коробки выпала открытка и упала на пол. Она отложила белье в сторону и подняла ее. На лицевой стороне открытки разноцветными буквами было написано: «С днем рождения!» Внутри ее мать написала: «Мы скучаем по тебе». И все написали свои имена: мама и папа; ее братья Гвилим и Оуэн; ее сестры Глинис, Илин, Ронда и Ивлин; и даже малыш Рис написал свое имя большими дрожащими печатными буквами — совсем неплохо для пяти лет.

Бренвен почувствовала, что в комнате холодно. Она поднялась с кровати и разожгла в камине огонь. Затем аккуратно разложила лифчик и нижнюю юбку на стуле, собираясь полюбоваться ими издалека и думая о том, что работа ее матери — это не шитье, а искусство. Она сбросила махровый халат, натянула через голову старую байковую ночную сорочку, забралась в постель и открыла книгу, которую сейчас читала. Потом потянулась к открытке, намереваясь использовать ее в качестве закладки.

И в этот момент самообладание покинуло ее, и она разрыдалась. Бренвен плакала по своей семье, но не из-за одиночества, как это часто случалось с ней раньше. На этот раз она плакала из-за любви.

— Потрясающе! — воскликнул Гарри Рейвенскрофт.

— Великолепно, великолепно, — согласился Джейсон Фарадей с необычным для него оттенком почтительности в глубоком низком голосе.

— И неиспорчен! Совершенно неиспорчен! — Гарри почти в экстазе раскинул свои худые длинные руки, как если бы он намеревался обнять замок, который высился на скале, отчетливо выделяясь на фоне летнего неба.

— Да, неиспорчена. Я безусловно надеюсь на это, — пробормотал Джейсон. Но он смотрел не на замок Лланфарен. Его взгляд был устремлен на девушку, которая мела крутой пандус — единственный путь, ведущий наверх к замку. Плавно и непрерывно метла двигалась взад-вперед, и в такт ее движениям раскачивалось гибкое тело девушки и длинные черные волосы у нее за спиной. Внезапный порыв ветра прижал платье к телу, очертив грудь, тонкую талию и бедра, и Джейсон, сам того не желая, пробормотал вслух что-то оценивающее.

Гарри услыхал этот звук, повернулся к своему другу и проследил за направлением его взгляда.

— Ну, Джейсон, неужели ты собираешься втащить свое распутство даже в наше научное исследование? Я имел в виду замок, а не женщину! Мы проехали все это расстояние не для того, чтобы обеспечить тебя свежей женской плотью. Хотя, — сказал он, задумчиво переводя взгляд на девушку, — она очень мила, даже на таком расстоянии. Эти черные волосы, светлая кожа — могу побиться об заклад, что у нее светлые глаза. Чистейший кельтский тип, чудесно! Пошли, старина, давай поднимемся туда.

Бренвен услыхала мужские голоса, хотя и не могла разобрать, о чем они говорят, и прекратила подметать дорогу. Она прикрыла глаза от солнца левой рукой и всмотрелась вниз. По одежде она определила в них посетителей, а не местных рыбаков или торговцев, и это очень удивило ее. Как сказала Люси около двух месяцев тому назад, туристы редко посещали Лланфарен, хотя замок и развалины аббатства значились в «Путеводителе», выпускаемом Национальным трестом. Мужчины приближались, и было совершенно очевидно, что они направляются именно в замок. Более высокий и худой выразительно жестикулировал на ходу руками. Другой, широкоплечий, с крупной головой, шел, тяжело ступая, засунув руки в карманы.

После некоторого колебания, когда Бренвен в течение нескольких секунд раздумывала о том, как было бы хорошо, если бы Люси и Джон не уехали сегодня утром в Олмвич, она решительно отложила щетку в сторону, вытерла руки, расправила юбку и направилась вниз по пандусу навстречу поднимавшимся мужчинам. В конце концов, она может показать этим людям замок так же хорошо, как это сделали бы Люси или Джон.