— Антихрист, вот уж действительно! — фыркнул Гарри. Он не признавал ни Бога, ни Дьявола в том смысле, в котором их трактовали современные религии, а следовательно, не признавал ни Добра, ни Зла. Нет, Гарри верил только в невидимую Энергию, которая питала «чудеса», Энергию, которой, как он был убежден, когда-то владел и он сам и теперь твердо решил овладеть снова. Он знал также, что Энергия была облачена в архетипические символы Света и Тьмы. Никогда Гарри не делал различий между силами Света и силами Тьмы — его всегда интересовало только проявление силы как таковой. Его не интересовали оценки.

Гарри хлебнул бренди из бокала и уставился в пламя. Оттуда, из Тьмы, он чувствовал приближение огромного источника энергии. Он попал в это пространство. Его фактически втолкнуло. Да, существует треугольник, образованный им самим, Бренвен и Джейсоном. Что бы ни произошло, это коснется их всех. Огромное колесо судьбы начало свое движение в то утро несколько лет назад, когда он и Джейсон впервые увидели, как Бренвен подметает пандус, ведущий к замку Лланфарен. Она должна на каком-то уровне чувствовать это, и Джейсон тоже. Какая волнующая ситуация!

Тогда почему же он испытывал такой страх?

— Ерунда! — выплюнул он прямо в огонь, но страх не оставил его. «Я боюсь, — подумал он, — потому что именно во Тьме шевелится, пробуждается к жизни ищущая, растущая сила. И все же до сих пор я никогда не боялся Тьмы. Нам всем троим, вместе или по отдельности, предстоят тяжелые времена». Он проглотил оставшееся в стакане бренди.

Когда Гарри, не думая ни о чем, сидел, прикованный взглядом к гаснущему огню в камине, на ум ему пришли другие строки из стихотворения Йейтса. Он продекламировал их, чувствуя, как слова, падающие с его губ, растворяются в сумрачных углах комнаты.

— Месяц — это достаточно долгое время, чтобы держать меня — чтобы держать нас обоих — в ожидании, Бренвен, — сказал Уилл. Они сидели в гостиной в его доме, потому что он настаивал на том, что они смогут поговорить, если только будут совершенно изолированы от окружающих. Ему пришлось поспорить, что он просто ненавидел, чтобы заставить ее согласиться прийти в его дом, но в конце концов она уступила. Его любимая была здесь, одетая в строгий серый костюм с белой блузкой и черные туфли. Ее волосы были разделены на прямой пробор и туго стянуты в узел на затылке. Это был тоже строгий стиль, но он нравился ему, потому что напоминал о той прическе, которая была у нее в тот вечер, когда они познакомились. Его сердце болело, когда он смотрел на нее, но болело гораздо меньше, чем в те недели, которые они провели раздельно, не встречаясь друг с другом.

— Извини, — сказала она. Ей было тяжело смотреть на него, но она заставила себя. — Я не думала, что для меня будет безопасно, если я увижу тебя раньше.

— Безопасно? Нет такого места, где ты была бы в большей безопасности, чем со мной, Бренвен! И ты, конечно же, это знаешь.

— Я… мне так не кажется. Извини.

— Если ты еще раз вздумаешь извиняться, я… я дерну тебя за волосы, — легко, как бы поддразнивая ее, сказал Уилл, хотя он совсем не чувствовал себя легкомысленно: биение его сердца отдавалось в ушах с такой силой, что он едва слышал собственные слова. По одному ее виду — по одежде, которую она одела, по позе, в которой сидела, по выражению глаз, даже по оттенку кожи — он знал, что она собирается сказать. Его задачей было изменить ее мнение.

Бренвен не обратила внимания на его слова, направляясь прямо к сути того, ради чего пришла на это свидание:

— Ты и я, мы были так близки, Уилл. Мы зашли слишком далеко. Я думаю, ты знаешь это и понимаешь, что я имела в виду, говоря раньше о безопасности.

Уилл не мог спокойно сидеть и выслушивать это. Он встал и заговорил, одновременно расхаживая по комнате:

— Да, я понимаю, что ты имела в виду, но употребила не то слово. Ты можешь чувствовать себя со мной в полной безопасности. Это твой брак подвергается опасности, а не ты.

Бренвен смотрела на него. Он был таким высоким, но ни в малейшей степени не выглядел внушительным. Она любила каждый дюйм этого худого долговязого тела.

Кончики ее пальцев, губы и язык, даже кожа помнили все слишком хорошо. Во рту у нее пересохло; ей пришлось несколько раз сглотнуть, чтобы увлажнить губы и язык прежде, чем она снова смогла заговорить.

— Я пришла сюда сегодня в надежде на то, что, если я объясню тебе, почему я вышла замуж за Джейсона, ты поймешь, что я не могу разрушить этот брак. Но сейчас мне стало ясно, что на самом деле ты никогда не сможешь этого понять. Нет никакого смысла в объяснениях. Ты не знаешь, как отличается жизнь в Уэльсе от здешней. Как мало там возможностей. Там все еще случаются браки по договору, и с этой точки зрения мое замужество так же хорошо или даже лучше, чем большинство других. Там, откуда я приехала, люди вступают в брак и остаются в нем на всю жизнь. — Она встала и повернулась лицом к нему, расправив плечи. — Уилл, я вышла замуж за Джейсона по своей воле. Я сделала выбор, и я намереваюсь продолжать выполнять свои обязательства.

— Я не верю, что ты сделала этот выбор по своей собственной воле. — Уилл редко сердился, но сейчас он был на грани срыва. У него начал дергаться уголок рта, в то время как он старался говорить так, чтобы не было слышно гнева в его голосе. — Этот человек — хорошо известный манипулятор. Он наверняка манипулировал тобой, воспользовался тобой каким-то образом!

— Я не собираюсь спорить с тобой. Ты должен просто принять тот факт, что мы не можем больше видеться друг с другом. Если ты не можешь принять это, то… что ж… — Она взяла свою сумочку с кушетки, на которой перед этим сидела. — Я сама возьму пальто и выйду.

— Подожди! — закричал он. Затем обратился к ней уже спокойнее: — Пожалуйста, подожди. Я выслушал тебя, теперь ты выслушай меня.

Бренвен остановилась в дверях, хотя силы, которые она собрала, чтобы пройти через эту встречу, уже почти покинули ее.

— Присядь, — прошептал Уилл. Он видел, как она измучена, и мягко заставил ее опуститься в ближайшее кресло. Он опустился перед ней на одно колено. Его гнев исчез так же быстро, как и появился. — Бренвен, мы были друзьями, не так ли?

Она кивнула и наклонила голову, не в силах поднять глаза.

— Тогда давай продолжим нашу дружбу. Я люблю тебя, но никогда не буду пытаться снова заняться с тобой любовью.

— Я тоже люблю тебя, — сказала она прерывистым шепотом. Она подняла голову. Ее темные, влажные глаза казались огромными на бледном лице. — И именно поэтому ничего хорошего из этого не выйдет. Если мы продолжим наши встречи, это будет просто рвать нас на части. Как бы я хотела, чтобы мы никогда не встретились! Я просто не понимаю, если нам не суждено быть вместе, то почему все это должно было случиться!

— О, Бренвен! — Уилл притянул ее к себе и положил ее голову себе на плечо. Казалось, она вот-вот потеряет сознание. Он считал, что ему самому очень плохо, но, по правде говоря, ей было гораздо хуже. Все это прежнее самообладание и ледяное спокойствие были всего лишь позой. Он покачался, как бы убаюкивая ее. — Я расскажу тебе, что моя мать обычно говорила в таких случаях. Ну, почти таких, как этот. Помнишь, я рассказывал тебе, что все считали ее легкомысленной, но она не была такой на самом деле? Когда мы все были расстроены и плакали, и думали, что наступает конец света, она говорила: «Ты — дитя вселенной, такое же, как деревья и звезды, и у тебя не меньше, чем у них, прав находиться здесь. И хотя тебе, может быть, это и не ясно, вселенная разворачивается так, как и должна». Я думал, что она сама это придумала, но это было не так. В оригинале фраза гораздо длиннее. Ее написал тот знаменитый Неизвестный автор.

Бренвен отстранилась от него, и ее губы задрожали, когда она попыталась улыбнуться.

— Это чудесно. Я запомню это… это действительно заставляет почувствовать себя лучше. Я думаю, что глубоко внутри ты должен быть очень похож на свою мать.