— Бренвен, я хочу поехать с тобой.

Она подняла голову и отстранилась от него.

— Ты хочешь поехать на побережье вместе со мной?

— Угу.

— Ксавье, но ты не можешь сделать этого!

— Конечно, могу. Я не отлучался из этого дома с того момента, как купил его и начал это дело, то есть уже больше двух лет. Я заслужил.

— Но как это будет выглядеть? Я хочу сказать, у тебя не будет неприятностей или еще чего-нибудь?

— Я думаю, что для большинства людей мы будем выглядеть как парочка, проводящая вместе отпуск. Что же касается неприятностей, — он блеснул соблазнительной, белозубой улыбкой, — это будет зависеть от того, что мы будем делать. Я не стал бы объявлять об этом всему миру, Бренвен. Я просто хотел бы отправиться вместе с тобой и посмотреть, что произойдет.

Она ушла в себя, думая о том, что он только что сказал. Ксавье наблюдал за ней. Его всегда удивляла ее способность отрешиться, как будто она уменьшалась в размерах, хотя не была маленькой женщиной. Когда она уходила в себя, ее милое лицо в форме сердца становилось неподвижным, как сейчас, без всякого на нем выражения. И густые черные ресницы как занавес. Он не встречал никого, кто мог бы так сфокусировать все свое внимание и направить его внутрь самого себя. Опыт подсказывал, что она не останется в таком состоянии надолго, и что ничто из того, что он мог бы сказать, не выведет ее из этого состояния раньше, чем она сама решит из него выйти. Поэтому Ксавье ждал, так же сфокусировав все свое внимание на ней, как она — на самой себе. Как бы ему хотелось уметь влиять на ее мысли.

Наконец Бренвен подняла свои ресницы и устремила на него сине-зеленые глаза. Она сказала:

— Ксавье, мне очень трудно говорить тебе «нет», но я вынуждена. Не потому, что я беспокоюсь за твою репутацию или боюсь людских толков. И не потому, что ты недостаточно нравишься мне, чтобы быть с тобой… наедине с тобой. Видишь ли, какими бы близкими мы друг другу ни были сейчас или ни стали впоследствии, всегда наступают моменты, когда мне нужно побыть одной. Никого больше, только я и море. И это — один из таких моментов.

— Я понимаю. — Мучительное томление у него внутри собралось в один взрыв невыносимой боли и затем ушло. Он протянул руку и погладил ее по волосам, приглаживая седую прядь. Она выглядела обеспокоенной, и он мог понять почему. Теперь, после того как боль ушла, он мог сказать ей то, что она хотела услышать, и это была правда. — Не беспокойся, ты не причинила мне боли. Я правда понимаю тебя. Иди с Богом, Бренвен.

Бренвен решила выехать из Вашингтона на следующий день после работы. Она уже знала, что ее первой целью станет маленький городок Трей и Бухта Мобджек.

Она хотела повидать Мелвина Мортона. И чем скорее, тем лучше. И она достаточно поколесила по штату, чтобы знать, что дорога туда может быть интересной, но не обязательно легкой. Если она после работы доберется до Фредериксбурга и заночует там в отеле, то на следующий день может уже рассчитывать добраться до цели. Она могла бы позвонить из отеля и договориться с Мелвином Мортоном о встрече после обеда, будучи уверенной, что доберется туда к этому времени. Поэтому она уехала вечером, а на следующее утро Джейсон Фарадей напрасно ждал ее у дверей ее квартиры в Джорджтауне.

Мелвин Мортон был таким же пухлым и приветливым, каким она его запомнила, но Бренвен тем не менее нервничала. Ей необходимо было преодолеть естественную склонность чувствовать себя глупо перед тем, что она собиралась сделать. Она всегда сомневалась в собственных парапсихических способностях; как же она могла не сомневаться в способностях других?

Он проводил ее в просторный, но очень просто обставленный кабинет прямо за магазином, повесил на дверь записку с просьбой не беспокоить и закрыл ее. Бренвен понравилась атмосфера этой комнаты, такая же чистая и не засоренная, как и она сама. Пол был сделан из некрашеных досок, вымытых до желтизны; стены оклеены старомодными обоями в мелких голубых цветочках на кремовом фоне; широкие окна в одном конце комнаты смотрели на заросшую травой обочину дороги и бухту за ней. У стены напротив двери стояло высокое бюро из золотистого дуба и вращающийся стул, перед окнами расположился длинный деревянный стол, а в одном углу комнаты лицом друг к другу стояли два кресла-качалки, покрашенные в голубой цвет. Улыбаясь и наклоняя свою голову с волосами цвета соли с перцем, Мелвин показал ей на кресла.

— Пожалуйста, здесь мы будем сидеть, мэм, — сказал он.

— Спасибо, — сказала Бренвен, устраиваясь в удобном кресле. — Я очень благодарна вам за то, что вы согласились встретиться со мной практически без предварительной договоренности. Вы не будете возражать, если я запишу это… э-э… интервью на пленку?

— Чтение, это называется чтение, — сказал Мелвин, слегка раскачиваясь и поблескивая глазами. — Я нисколько не возражаю и думаю, что Грасия тоже не будет против. Чем мы можем помочь вам?

Бренвен вынула диктофон из сумки и включила его.

— Некоторое время тому назад у меня было видение, которое я так и не поняла, но не могу забыть его. Оно почти преследует меня. Я подумала, что, может быть, если я расскажу вам о нем, вы или Грасия сможете истолковать мне его. И кроме того, я просто обеспокоена целым рядом вещей и чувствую, что вы каким-то образом могли бы мне помочь.

— Не я, мисс Фарадей, но я уверен, что Грасия сможет. Я свяжусь с ней и скажу ей, что вы здесь. Вы сейчас расслабьтесь, и, когда она придет, вы поговорите с ней. Хорошо?

— Хорошо.

Как она уже наблюдала это однажды, Мелвин Мортон положил руки на подлокотники кресла, ноги поставил на пол и глубоко задышал. Он закрыл глаза. Дыхание его затихло, и тело обмякло. После промежутка времени, который показался Бренвен мучительно долгим, он сделал шумный, хриплый вздох, выпрямился и открыл глаза. Изменение его голоса снова ошеломило ее, хотя она и ожидала этого. Грасия сказала:

— Бренвен.

— Да, — подтвердила она.

— Я Грасия. Мы рады, что ты пришла. Мы знаем тебя, узнаем в тебе одну из нас. — Бренвен хотелось спросить ее об этих «мы» и «нас», но Грасия не дала ей такой возможности. Казалось, что она преследует в разговоре свою собственную цель. — Ты должна всегда помнить две вещи, когда ты открываешься навстречу нам. Первое: ты должна всегда защищать себя. Ты должна делать это автоматически, это должно стать для тебя второй натурой. Ты не должна больше открываться духу, не защитив себя, точно так же, как ты не переходишь улицу, не посмотрев сначала налево, а потом направо. Я не хочу тебе вреда, но ты должна быть защищена, даже разговаривая со мной. Вызови свою защиту — сделай это сейчас же.

Изумленная, чувствуя себя ребенком, не выполнившим домашнего задания, Бренвен сделала то, что ей сказали. Она закрыла глаза и сказала про себя: «Я окружаю себя Светом, который является моей защитой», и тут же почувствовала тепло.

Грасия одобрила:

— Это хорошо. Второе, что ты должна помнить: если ты позовешь нас, мы поможем тебе. Это важно, потому что близится время, когда тебе понадобится наша помощь.

Теперь она могла спросить:

— Грасия, о ком ты говоришь, когда говоришь «мы» и «наш»?

— Мы являемся, если пользоваться языком твоего мира, твоими друзьями. Хотя в настоящее время мы находимся вне тел и живем в духовной плоскости, мы разделяем твои цели и убеждения. Мы все находимся на том же уроне развития, что и ты, или выше. Я повторяю, если ты позовешь нас, мы поможем тебе. Что мы можем сделать для тебя сейчас?

Бренвен рассказала о своем непрошеном видении, о сияющем городе, монолитах, пирамидах, хрустальном шаре, взрыве и огромных машинах, поднимающихся в воздух. Она спросила, что это означает и имеет ли это видение какое-либо отношение к другим событиям, происходящим в ее жизни.

— То, что ты видела, — сказала Грасия, — было одновременно видением и воспоминанием. Ты видела место, которое до сих пор люди называют Атлантидой. Они ищут ее на Земле, но они не найдут ее здесь, потому что Атлантида существовала на другой планете, очень давно. Память об Атлантиде живет в умах людей, подобно сну. Формы, которые ты видела в своем видении, имеют значение, уходящее корнями во времена Атлантиды. Корабли, которые ты видела, металлические машины, взлетающие в воздух, избегли разрушения на этой планете и в конце концов принесли тех, кто пережил разрушение Атлантиды, на Землю. На Земле тогда уже жили люди, и пришельцы с Атлантиды присоединились к ним. Об этом можно говорить много, но сейчас, чтобы пожалеть горло моего друга Мелвина, я скажу только о значении этого видения для тебя. Атлантида была цивилизацией очень высокоразвитой. Они могли проделывать вещи, относительно которых на Земле пока только строятся гипотезы. Большинство жителей Атлантиды настолько сконцентрировались на своем материальном мире, что забыли о своей духовной сущности, и их души перестали расти. Разрушение их мира не было, как многие полагают, божественным возмездием, скорее оно стало результатом их собственного высокомерия и неосторожности, огромной ошибки. Многие из нас, включая и тебя, находились тогда в Атлантиде. Нам не хотелось бы видеть повторения этих же ошибок на Земле, и время противостоять этому повторению приближается.