Истинно американский парадокс: оснащенная по последнему слову техники газетная и радиотелевизионная журналистика при всей внешней активности остается в массе своей пассивной, зависящей от случая и очень далекой от показа истинных причин важных социальных явлений. Случайно ли такой известный в Америке «разгребатель грязи», как Сеймур Херш, смог первым опубликовать разоблачительный материал о кровавой бойне в Сонгми лишь в никому не известной «Диспетчер ньюс сервис»?

Представьте себе лавину информации, обрушивающуюся на американца из 1750 ежедневных газет общим тиражом в 62 миллиона экземпляров, 6700 коммерческих радиостанций и 700 телестанций. После школы пресса и телевидение — самый эффективный канал программирования сознания людей. Печатная индустрия, радио и телевидение, как и любая отрасль бизнеса (газетный бизнес в США занимает десятое место по объему производимой продукции и пятое по уровню занятости), стремятся прежде всего привлечь максимальное число потребителей. Как этого легче добиться? Путем культивирования уже сформировавшихся и тем самым апробированных социальных ценностей и политических взглядов. Для успешного функционирования «салонов психологического массажа» нужна прибыль в первую очередь, во вторую — расположенность и доверие клиентов. Желательно все вместе. Семейство Сульцбергеров — Оксов, например, получает от «Нью–Йорк тайме» свыше 10 миллионов долларов в год, семейство Чэндлеров от «Лос–Анджелес тайме» — более 20 миллионов. В телебизнесе норма прибыли выше раз в шесть–семь.

Как и в любом бизнесе, в «индустрии промывания мозгов» существует и своя довольно острая внутренняя конкуренция. «Управляющие умами» отчаянно борются между собой за новые рынки сбыта и сферы влияния, за первенство в подаче информации, тем более «жареной». Телекомпания Си–би–эс никогда не уступит Эй–би–си, журнал «Тайм» главному сопернику — «Ньюсуик», телеграфное агентство АП контрпартнеру — ЮПИ. А столичная «Вашингтон пост» скорее зарубит весь тираж, чем позволит «Нью–Йорк тайме» опередить ее в передаче наиболее сногсшибательной новости.

Кстати, как понимают новость? Около века назад главный редактор газеты «Нью–Йорк сан» Джон Богарт определил ее так: «Когда собака кусает человека, это не новость, ибо ничего экстраординарного здесь нет. Но когда человек кусает собаку, вот это действительно новость». Столь образное, сколь и извращенное понимание социально полезной информации, сегодня в плоти и в крови каждого репортера и редактора любой провинциальной или крупной газеты, журнала, радио или телевидения.

Конечно, чисто в профессиональном плане есть и положительные плоды острой конкурентной борьбы, но от нее ничего не меняется ни в реальном положении американцев, ни в отношении средств массовой информации к системе частного предпринимательства. Да и как пресса может выступить против этой системы, если она и есть частное предпринимательство, и зачастую весьма крупное, борющееся за потребителя, точнее, за потребление своей продукции, за выколачивание максимальной прибыли. Уж кто–кто, а бизнес и пресса действительно сидят «в одной лодке».

Однако нет правил без исключения. И среди американских газет, журналов и даже радиостанций есть и такие, которые отстаивают подлинно демократические идеалы и служат им в трудных, подчас невыносимых условиях полицейской и судебной травли. Но в данном случае речь идет о «большой прессе» и монополиях, захвативших контроль над средствами массовой пропаганды.

Профессор Стэнфордского университета Уильям Риверс в своей книге «Творцы общественного мнения» пришел к заключению, что информационный аппарат в США был якобы создан независимым от правительства с целью обеспечить его свободу от контроля любой конкретной администрации. Если спросить об этом типичного американского журналиста, он с таким заключением согласится сразу. Но вот когда поинтересуешься у него понастойчивее, обеспечена ли эта свобода в действительности, разве не играет пресса роль одного из самых эффективных и послушных инструментов не одной какой–то отдельной администрации, а государственной системы в целом, тут собеседник начинает задумываться. «И все же мы подаем новость как объективный факт с ограниченной интерпретацией, — будет упорствовать он. — Свое же несогласие с правительством выражаем открыто».

То, что пресса время от времени не соглашается с правительством, точнее, с некоторыми аспектами правительственной политики, действительно верно. Но каждый раз в этих случаях речь идет о частностях, об отдельных фактах, а не о существе. Пресса и правительство в США являются в конечном итоге союзниками, и, хотя союз сей не скреплен никакими формальностями, от этого он нисколько не ослабевает, особенно в периоды наиболее серьезного социального брожения. Вспомним хотя бы войну во Вьетнаме. Тогда «большая пресса» не вымолвила и слова осуждения по поводу военной интервенции США во Вьетнаме, аморальности действий американцев против вьетнамских патриотов, боровшихся за освобождение своей страны. В лучшем случае указывалось на бессмысленность гигантских затрат на войну, ее дороговизну и бесцельность, на то, что она может привести к расколу Америки.

Позднее в статьях и корреспонденциях о гонке вооружений и ядерной стратегии администрации США содержалась какая угодно информация: самая подробная раскладка стоимости каждой новой системы оружия и уязвимости межконтинентальных баллистических ракет, технические данные «трайдентов» и MX, сценарии возможного обмена ядерными ударами в «ограниченной войне», возможности «потенциала первого удара» и милитаризация космоса. Но не найти в ней было главного — осуждения аморальности ядерной войны. «Большая пресса», стряхнув с себя «послевьетнамский синдром», снова заступила на вахту при Пентагоне, а в передачах радио- и телекомпаний все чаще замелькали рекламы фирм военно–промышленного комплекса.

«Правительство США полностью контролирует средства массовой информации». Думается, это не совсем точная формула. Конечно, у правительства есть достаточно мощные рычаги оказания влияния на содержание той или иной публикации или телепередачи: пресс–конференции, официальные брифинги и конфиденциальные беседы, наконец, хитроумно пускаемые «утечки» информации через надежные связи в прессе. Контроль со стороны правительства есть, но он в значительной мере носит взаимный характер, как в той компании, где никто друг другу не доверяет. Да и контролем это можно назвать весьма условно: зачем он, если сложилась такая общность классовых интересов, которая действует безотказно и не менее эффективно, чем любая регламентация.

Нужен ли правительственный надзор, если, например, только пять нью–йоркских банков владеют контрольными пакетами акций в трех ведущих радиотелевизионных компаниях и являются влиятельными акционерами «Нью–Йорк тайме» и «Тайм». В свою очередь сами радиотелевизионные корпорации владеют контрольными пакетами акций издательств, кинокомпаний и компаний грамзаписи. Система работает словно живой организм с присущим ему инстинктом самосохранения. И попробуйте при этом протащить в эфир или на газетную полосу инакомыслие, затрагивающее такие нервные центры, как прибыль и распределение доходов, подлинные причины инфляции, безработицы и экономического спада. Подобное «вольнодумство» пропустят лишь в том случае, если его можно подать в качестве пикантного развлечения, а потом использовать опять–таки для укрепления мифа об «объективности» прессы и ее «независимости».

Не случайно печать называют в Америке «четвертой властью», наряду с исполнительной, законодательной и судебной. Ее первоочередная государственная функция — обеспечить в условиях «информационного взрыва» единомыслие в понимании национальных интересов Соединенных Штатов так, как их трактует военно–промышленный комплекс, того главного, без чего система работать не может. А одновременно тщательно скрыть, что столь священные национальные интересы почему–то всегда совпадают с финансовыми интересами крупного бизнеса.