И мать, и сын знали, чем это может закончиться. Слишком часто они видели это у пациентов-ганианцев, от которых Дарси и заразилась.

Тристан вдруг почувствовал слабость.

— Сколько?.. — спросил он, но до конца вопрос не прозвучал.

— Не знаю, Трис… Семь-восемь месяцев от силы.

«Семь-восемь месяцев!» Он закусил губу и долго смотрел на земляной пол между коленями, борясь с болью неминуемой утраты. Наконец он поднялся, оттолкнул в сторону дверцу и вышел из хижины.

Солнце уже взошло и вскоре должно было подняться на небосклоне выше. В лагере стояла абсолютная тишина, временами нарушаемая плачем ребенка из соседней хижины да жужжанием насекомых, вьющихся вокруг мяса, развешенного на деревьях для сушки.

Тристан побрел между приземистых куполообразных жилищ к холму, поднимавшемуся рядом с деревней, и забрался на его вершину.

Могил там не было — лишь пепел погребальных костров. Обряд кремации он видел только раз, когда ему было четыре года. Из любопытства он пробрался на четвереньках в первые ряды круга, где стояли ганианские дети, и, открыв рот, наблюдал, как женщина-старейшина с раскрашенным белой краской лицом медленно вводила нож в тело умершего, лежащего на ложе из хвороста. Теперь-то он знал, что она высвобождала душу усопшего для возвращения к Тсаан Джвей — Забирающему Жизнь, но тогда он подумал, что старуха просто-напросто убила человека.

Многоголосый стон неожиданно отвлек его внимание. Исходил он от людей, несших факелы. Когда они стали поджигать хворост, остальные подключились к их голосам. Тристан стоял среди толпы и рыдал, не в силах отвести взгляд от языков пламени, пожирающих тело, отчего оно стало чернеть и обугливаться. Он совсем не замечал никого вокруг и не видел, как ганианцы, мерно раскачиваясь, оплакивали умершего. Он стоял так до тех пор, пока мать не взяла его за руку и не отвела в хижину.

Несколько последующих ночей он просыпался от кошмарных снов, в которых его преследовали видения погребального костра.

Во время второй кремации Тристан забился в угол хижины и оставался там, пока не закончилась траурная церемония. Теперь он ушел из лагеря под предлогом охоты.

Тристан поддел носком мокасина пепел, который от дуновения утреннего ветерка закружился маленьким смерчем. Услышав позади приближающиеся шаги, юноша печально посмотрел через плечо. К нему подошел Пулу. Он присел радом на корточках, часто моргая от яркого дневного света.

— Что случилось, маленький брат?

— Я думаю, — ответил Тристан и вздрогнул. Прошедшие четырнадцать лет не стерли из памяти того воспоминания о погребении.

— Думать хорошо, когда учишься, а не печалишься.

— Моя мать больна, Пулу. Ей становится хуже.

— Такова жизнь, — философски изрек ганианец. — Юнг Джвей дает ее, а Тсаан Джвей забирает.

— Так происходит с ганианцами, но моя мать не принадлежит этой планете, — в слова «моя мать» Тристан вложил глубокое чувство уважения и почитания. — Она выздоровеет, если окажется у себя дома.

— Ты знаешь, как это сделать? — спросил Пулу.

— Она говорит мне об этом. У ее народа есть хорошие лекарства. Их жилища высокие, как горы, и у них есть такие штуки, которые летают, — прищурившись на затянутый дымкой горизонт, он добавил: — Она рассказывает мне и об отце.

— Отце? — сморщил нос Пулу.

— Она говорит, что плоскозубые не похожи на ганианцев. Они выбирают подругу раз в жизни, а не каждый сезон. Мужчина и женщина выбирают друг друга и остаются вместе навсегда, как неразлучная пара охотников. Она говорит, что мой отец… сферзах.

Пулу в недоумении часто заморгал глазами.

— Он… — Тристан сдвинул в задумчивости брови. Он и сам не совсем понимал, что это может означать, но в устах матери это слово подчеркивало что-то важное и героическое. Ему на ум пришло единственное сравнение: — Он как Избранные охотники Юнг Джвея в сказаниях клана. Он сильный и хороший. И он помогает людям.

Пулу некоторое время изучающе смотрел на Тристана, о чем-то размышляя.

— Наверное, он поможет твоей матери.

Тристана вдруг озарило. Он с удивлением взглянул на товарища.

— Да! — наконец произнес он. — Да! Мы приведем его к ней, и он спасет ее!

— Харуо! — позвал Тристан у входа в лачугу. — Харуо!

Внутри послышалось шевеление, шумный зевок — и больше ничего.

— Харуо! — еще раз позвал он.

Пулу толкнул Тристана в бок.

— Сейчас день, маленький брат. Они спят.

Вопреки его словам полог приподняла чья-то рука, и из тени жилища на них посмотрела подруга Харуо, глядя на которую, можно было сказать, что она состоит из огромного живота и отвисших грудей.

Уже устроившись на корточки, Тристан и Пулу в почтении вжали головы в плечи и коснулись пальцами бровей.

— Мир в тебе, мать, — сказал ей Тристан, употребляя общепринятое выражение для обращения ко всем женщинам. — Мне необходимо поговорить с Харуо.

Она ничего не ответила и закрыла вход в хижину.

Через минуту полог откинула другая рука — большая рука охотника, под длинными ногтями которой была видна засохшая кровь пейму. Харуо зажмурился, но, привыкнув к свету, узнал Тристана.

— Плоскозубый! — сказал он, обнажив клыки. — Спящий по ночам!

— Харуо, плоскозубые где? — спросил Тристан.

— Зачем тебе? Хочешь к ним вернуться?

Пулу согнул руку в локте.

Харуо посмотрел сначала на него, потом на Тристана. Он вышел из хижины, опустив за собой полог, и сел на корточки напротив юношей.

— Зачем? — снова спросил Харуо.

— Мне нужно знать для моей матери, — он вновь произнес слова «моей матери» с глубоким почтением, и у Харуо в удивлении поднялись брови, которых на самом деле у ганианцев не было.

— Вон там, — показал он рукой на северо-запад. — Нужно пересечь плоскую землю с двумя яркими звездами на этой стороне, — Харуо коснулся своего правого плеча. — Потом будут холмы. Иди вверх по маленькой реке к тому месту, где она выходит из земли, там живет клан моей матери. На другой стороне большая долина с широкой рекой. Плоскозубые на ближней стороне реки, в домах, которые нельзя перенести.

— У них есть… такие штуки, которые летают? — спросил Тристан.

Не видя лица Пулу, Тристан все же почувствовал, что тот недоуменно смотрит на него.

— Да. Они вот в таких белых гнездах, — Харуо сложил руки чашечкой. — Из них идет огонь и шум. Они распугивают пейму.

Значит, у этих людей имеются космические корабли, и это очень важно.

— Сколько ночей нужно туда идти?

Харуо наморщил лоб и стал считать на пальцах.

— Три руки ночей.

Тристан кивком головы поблагодарил его и, бросив взгляд на Пулу, сказал:

— Ночью.

Света догорающих угольков едва хватало, чтобы присмотреться. Тристан бесшумно передвигался по хижине, проверяя содержимое корзинок и кожаных мешочков в поисках сушеного мяса, кореньев и орехов. Среди вещей, свисающих с жердей, на которых крепился потолок, он на ощупь пытался найти сделанный из желудка пейму бурдюк для воды. Руки наткнулись на предмет, завернутый в обрезки кожи. Тристан знал, что это. Он отвязал сверток от стропила и развернул его. Из-за неловкого движения цепочка проскользнула между пальцев и две металлические пластинки звякнули о грязный пол. Тристан наступил на них ногой и оглянулся, чтобы убедиться, не разбудил ли он шумом мать. Она вздрогнула, но не проснулась. Он, не шевелясь, подождал, пока ее хриплое дыхание не выровнялось. Большой предмет оказался очень тяжелым на вес. Дотлевающие угольки кровавым светом отражались от ствола и рукоятки. Тристан повертел его в руках, рассматривая механизм.

— Энергетический пистолет, — прошептал он и положил оружие в охотничью сумку с едой, затем присел, чтобы поднять цепочку.

Тристан прищурился, разглядывая буквы, выдавленные на личном знаке:

ДАРТМУТ ДАРСИ 5066–8–0529 АДРИАТ, БОРТОВОЙ ВРАЧ.

Мать научила его азбуке, когда он был маленьким. Тристан читал по слогам написанные на разглаженном песке слова, водя вместе с матерью пальчиком по буквам. Потом он начал писать слова и предложения, и это проходило в форме игры. Так продолжалось до тех пор, пока он не стал достаточно взрослым для охоты, и с той поры занимался грамотой время от времени.