У Тристана похолодело внутри. Пальцы его непроизвольно согнулись, и он готов был защищаться ими, как когтями. Юноша оскалился и едва слышно прошептал:

— Мазуки! Это мазуки!

Начальник колледжа сухопутных войск и б’Анар Ид Па’ан, сын Паши Ми’ика, дотронулись друг до друга ладонями в знак приветствия, обнялись и, улыбнувшись, посмотрели на ряд голокордеров в дальней части видитория. Собравшиеся вокруг полукруглой сцены люди и гуманоиды поднялись со своих мест, бурно зааплодировали, их возгласы одобрения эхом разнеслись по амфитеатру. Аплодисменты не утихали, когда к начальнику колледжа для приветствия начали подходить товарищи Па’ана, а их затем представляли старшим офицерам учебного заведения.

Два младших офицера в центре верхнего яруса вместе со всеми заняли свои места, обменявшись взглядами, а в это время главнокомандующий Сектором направился к трибуне на подиуме. Коренными жителями Иссела офицеры не были, один из них явно смахивал на гуманоида, оба имели на груди знаки инструкторов.

— Сейчас опять выдаст нам очередную порцию чепухи по теме «Прогресс через взаимное сотрудничество», — сказал негромко человек с Адриата и откинулся на спинку кресла, сложив руки на груди.

Его товарищ, умедо по национальности, родом с Саэде, согласился, что подтверждалось потемнением его кожи пепельного цвета. Он провел влажной салфеткой по лицу, кожа которого напоминала отпечатки пальцев на твердой глине. Голос существа в закрепленном на шее электронном переводчике звучал надтреснуто-хрипло.

— Меня не волнуют преимущества роста промышленности и экономики. Нам ни к чему конфликты с Объединенными Мирами.

— Во всяком случае, не в союзе с Поясом Бакала, — добавил адриатец. — От одной мысли об установлении торговых связей с расой, неразлучной с рабовладельческими рынками, мне становится не по себе. Но то, о чем идет речь здесь… — он брезгливо поморщился.

— Работорговля со времени принятия Стерджарской Конвенции во всей Галактике считается преступлением, — поддержал его гуманоид-амфибия. — Разве мазуки не подписывали ее?

Человек отрицательно покачал головой.

— Часть звездных миров мазуков не склонна соглашаться с общим мнением. Мы имеем дело с нелю… то есть, я хочу сказать, с нецивилизованными обществами, учитывая их образ мышления и аморальность поступков, а для кое-кого соблюдение или несоблюдение закона зависит от того, выгодно ли это. Цена жизни для мазуков — что за нее могут дать взамен на рынке. Наши союзники ничего не теряют, но приобретают многое, отдавая сюда в качестве наемников все нежелательные элементы.

— Как это понять, Ян?

— А разве ты не знаешь? Именно так Пояс Бакала рассчитывается за системы вооружений, которые они получают от нас: направляют сюда своих наемников, солдат, проводящих в жизнь «прогресс», о котором говорит главнокомандующий Сектором.

Он разглагольствовал бы и дальше, но сидящий впереди офицер покосился на него через плечо. До конца выступления Реньера Ян сидел с закрытым ртом, механически встал, когда командующий и сопровождающая его свита удалилась осматривать колледж, и снова сел, наблюдая, как собравшиеся на торжественную встречу спускаются вниз по ступенькам амфитеатра, и сравнил их с вытекающей из ванны водой.

Сидевший рядом умедо спросил:

— Не могу понять, каким образом главнокомандующий Сектором докажет, что война против Объединенных Миров необходима?

— Тут все ясно как день, Катжа. Это месть.

Коллега непонимающе уставился на него.

— Это ведь нииджик — безумие! Ему очень нужен Тарсигианский мирный договор?

— Нет. Официально, чтобы оправдать себя в глазах общественности, это обосновывают необходимостью освобождения ее родной звездной системы от влияния Объединенных Миров, — Ян посмотрел на коллегу. — Ты слышал, что он говорил по поводу освобождения?

Кожа Катжа потемнела, и Яну показалось, что по его лицу пробежали морщинки.

— Это нииджик! Оно не стоит расходов и риска, лишних затрат на поставки, не говоря уж о расстояниях. Кроме того, речь идет о недооценке силы Объединенных миров.

— И переоценке значения в этом деле мазуков, — добавил Ян.

Кожа умедо не посветлела. Он о чем-то задумался.

Ян вздохнул — в данной ситуации ему оставалось лишь безропотно подчиниться и встать. Они были одни в амфитеатре. Коллега Яна тоже поднялся, и вместе они прошли вдоль ряда к выходу. Катжа снова вытер повлажневшее лицо. Они вышли на улицу. Ян надел головной убор и поднял воротник куртки, прячась от ветра.

— Ты заметил рядом с губернатором мальчика?

— Да, — ответило существо-амфибия.

Катжа натянул на голову капюшон комбинезона и дотронулся до пластинки на груди, включив вшитые в ткань нагревательные элементы.

— Разве это не его помощник или паж?

— Он сын адмирала Середжа, главнокомандующего сферзахами, последние двадцать пять лет считался пропавшим.

Лицо Катжа под капюшоном потемнело.

— А какое он имеет к этому отношение?

— Он, по-видимому, должен стать катализатором, — объяснил Ян. — Этот мальчик — заложник. Он гарантия того, что Середж пойдет на уступки.

У административного здания стояла самоходка. В проходе Тристану преднамеренно подставили ногу, и он споткнулся, угодив между плеч, более широких, чем спины самцов пейму. Юноша гневно посмотрел на медвежьи морды мазуков и поморщился от неприятного запаха, исходившего от их тел. Он и Пулу заняли последние места. Тристан прислонился лбом к стеклу, выказывая полное безразличие.

Транспортное средство тронулось с места, и Тристан стал внимательно изучать встречающиеся по пути ориентиры. Внутренняя обшивка была задрапирована фиолетовой тканью, скрывающей броню. Они спускались с холма, на котором располагался военный городок колледжа, и двигались к городу, о чем говорили очертания зданий на фоне зимнего неба. Иногда Тристан легонько толкал Пулу в бок и молча показывал на интересующие его объекты.

Мысленно он четко представил карту города, которую запомнил, увидев в настольном изображении в одном из сводчатых коридоров административного здания колледжа. Сравнивая условные обозначения на карте и ориентиры на местности, Тристан стал прикидывать направления и расстояния между объектами.

Бронетранспортер вошел на территорию резиденции губернатора. Тристан внимательнее посмотрел в сгущающуюся темноту — на то, чего не заметил раньше: лес окружали ровные столбики. Он смерил на глаз их высоту и расстояние между ними — это была такая же стена-молния, которую они с Пулу преодолевали на Ганволде. Остаток пути Тристан разглядывал лес и о чем-то размышлял. Он готовил план. Деревья были то черными, то белыми, а порой отдавали голубизной, но юноша этого не замечал. Когда самоходка остановилась, Тристан и Пулу вышли последними, предоставив возможность мазукам и губернатору принять ласковое приветствие собак-медвежатников. Тристан непроизвольно приготовился обороняться, наблюдая, как свора несется от крыльца.

— Щенки!

Слово было произнесено с рычанием. Б’Анар Ид Па’ан навострил уши, пригнулся, показав клыки, и собаки съежились от страха, поджав хвосты. Па’ан выпрямился и с ухмылкой посмотрел на товарищей.

— Щенки! — презрительно повторил он.

Стоящий позади Тристан согнул пальцы и зашипел сквозь зубы.

В своей комнате Тристан включил свет, и Пулу проскользнул внутрь, сразу же устроился на кровати и снял с ног мокрые обмотки. Тристан тоже сел на пол и стянул ботинки.

— На большой… картине этого лагеря, — стал доступно втолковывать ганианцу юноша, — которая висела на стене большой хижины, куда мы ходили, я нашел Элинкорт. Это место, где жила моя мать, когда была маленькой. Туда нужно идти часть ночи.

Пулу вопросительно наклонил голову.

— Там живет ее семья?

— Да.

— Ты это точно знаешь, маленький брат?

Нет, он не знал. Наверное, теперь они здесь не живут. Тристан опустил глаза.