— Ну и что из того? — остекленелым взглядом уставилась на него Изаура. — Что из того, я тебя спрашиваю? Кто ты такой, чтобы лезть в нашу семью? Пусть Маркус все узнает! Потому что Рут не должна занимать место Ракел!

Тоньу растерялся, а Флориану силой увел жену в спальню.

— Дай ей успокоительного, — сказал он дочери, вернувшись в гостиную. — И надень, пожалуйста, платье Ракел. Тоньу прав. А мать ты не слушай, она несет бред.

Последовав совету отца и Тоньу, Рут вновь облачилась в платье сестры и в таком наряде отправилась на рынок за продуктами, не предполагая, каким тяжелым испытанием станет для нее этот выход в город. Уже с первых шагов по улице она ощутила на себе враждебные взгляды и отчетливо услышала у себя за спиной их шепот: «У, ведьма!.. Даже смерть ее не берет!.. Бедняжка Рут погибла, а эта вон процветает!..»

— Тоньу; я не вынесу этого, — сказала она ему, возвращаясь с рынка. — Они все меня ненавидят!

Тоньу перестал лепить свою скульптуру из песка и, как мог, стал утешать Руг:

— Пойми, они не тебя ненавидят, а Ракел!

— Мне от этого не легче!

— Но ты ведь любишь Маркуса? Тогда — терпи!..

Он осекся, заметив, что стоявшие поодаль рыбаки смотрят на них с явным изумлением: о чем так мирно могут беседовать эти двое?

— Рут, порушь мою скульптуру! — потребовал Тоньу.

— Зачем? — пришла в недоумение она.

— Пусть рыбаки не сомневаются, что ты — Ракел.

— Мне больно разрушать такую красоту.

Рут отдалилась от него на несколько шагов, а затем, разбежавшись, сломала песчаную скульптуру.

— Смейся! Громко смейся, — подсказал Тоньу. Рут попыталась изобразить хохот, но он получился более похожим на рыдания.

Рыбаки, однако, не заметили столь существенной детали и, устремившись на помощь Тоньу, схватили Рут, полагая, что она — Ракел, и поволокли к морю.

— Сейчас ты ответишь за все зло, которое натворила! — приговаривали они, окуная Рут головой в воду. — Если сама не утонула, то мы тебе поможем.

— Оставьте ее! Отпустите! — вынужден был нарушить конспирацию Тоньу, испугавшись, что Рут захлебнется. — Пусть ее судит Господь Бог!

Рыбаки, движимые жаждой возмездия, не слышали Тоньу, и неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы на помощь дочери не подоспел Флориану. Лишь увидев его, рыбаки спохватились и поняли, что зашли слишком далеко.

— Я же говорю тебе: кончай эту комедию, — бросила Изаура плачущей Рут, узнав, что случилось на берегу. — Тебя попросту убьют!

— Нет! — вдруг решительно заявила Рут. — Я пойду до конца, чего бы мне это ни стоило!

— В тебе нет сердца! — обвинила ее Изаура.

Едва Рут успела отдышаться и высушить волосы, как случилось еще одно малоприятное событие: в спальню к ней тайком пробрался Вандерлей.

— Я узнал, что ты в Понтале, и не смог тебя не повидать! — заявил он, сразу же набросившись на Рут с поцелуями.

— Уйди, негодяй! — отбивалась она изо всех сил. — Катись к своей невесте, к Андреа!

— Да что с тобой? — опешил Вандерлей. — Я же люблю тебя! А на Андреа женюсь из-за денег.

— Подонок! — продолжала свое Рут. — Не смей приближаться ко мне! Забудь меня!

Окончательно сбитый с толку, Вандерлеи попятился к выходу.

А спустя час он сказал Алемону, сидя в его баре:

— К сожалению, Ракел уже не та женщина, которую я знал!..

Приобретя неожиданного союзника в лице Сесара, Донату уверенно приступил к осуществлению их совместного плана: разбавив молоко спиртом, он подсунул это питье Тоньу и стал нарочно его подначивать. Спирт ударил в голову Тоньу, и он, в конце концов, набросился на отчима с кулаками.

— Tы убил моего отца, а я убью тебя! — кричал, не владея собой, Тоньу.

В этот момент как раз и появился Сесар, без промедления отправивший Тоньу в психбольницу. Убитая горем Алзира тем не менее догадалась попробовать молоко, которое пил Тоньу, и спрятала кувшин подальше от глаз Донату. Затем, разыскав Глоринью и Титу, сказала им, что Донату специально подпоил Тоньу, чтобы избавиться от него.

— Ты должна все это рассказать комиссару, — заявил Титу. — Пойдем к нему!

Однако Донату заметил, что кувшин с молоком исчез, и, пока Алзира отсутствовала, обыскал весь дом. Когда же Титу привел комиссара, в кувшине уже было обычное молоко, без всяких примесей.

— Я клянусь, что там был спирт! — плакала Алзира.

— Не плачь, — сказал ей Родригу. — Я верю тебе. Просто этот негодяй успел уничтожить улику.

А Тоньу между тем метался на больничной койке, повторяя: «Донату убил моего отца, а я убью его!» Затем, после большой дозы успокоительного, он затих и, лишь проснувшись на следующее утро, осознал, где находится.

— Доктор, отпустите меня, — взмолился он, — я бываю буйным только от спиртного.

— А вчера вы что-нибудь пили?

— Нет.

— Ну вот видите, — развел руками врач, — спиртное тут ни при чем. Просто болезнь обострилась, и вас надо лечить.

Тоньу сник, понимая, что теперь он может не выйти отсюда никогда. В печали и унынии провел еще два дня, а на третий — исчез. Но уйти далеко ему не удалось: санитары схватили Тоньу в больничном саду и водворили обратно. Доктор же, опасаясь нового побега, лишь ужесточил режим содержания Тоньу.

— Я должна его навестить! — волновалась Рут, узнавая от отца новости о Тоньу.

— Ты не можешь сейчас этого сделать, — уговаривал ее Флориану. — Ведь даже Глоринья не знает, что ты — Рут. Представь, какой шум она поднимет, когда увидит Ракел в палате Тоньу! Heт, дочка, ты должна потерпеть хотя бы до судебного разбирательства. А потом найдешь способ, как повидать Тоньу.

И вот наступил день, когда Кларита приехала за Рут, чтобы отвезти ее в суд.

— Маркус удивляется, почему ты сама не захотела приехать на своей машине. Я объяснила ему, что после несчастного случая ты боишься садиться уза руль, — предупредила ее Кларита.

— Я трушу перед завтрашним судом, — призналась Рут.

— Не стоит, — уверенно заявила Кларита. — Сегодня мы устроим нечто вроде праздничного ужина в связи с твоим возвращением, а там, глядишь, вы с Маркусом и помиритесь. Почему-то мне так кажется.

— Нет, он меня ненавидит, — печально молвила Рут. — Ни разу не зашел к нам, хотя бывал в Понтале часто.

— Это он выдерживает характер. А на самом деле все еще любит тебя.

— Да он любит Ракел, — напомнила ей Рут. — А вовсе не меня.

Во время ужина Маркус поднял бокал за предстоящий развод и, увидев, что Рут отказалась пить, потребовал, чтобы она немедленно сняла обручальное кольцо.

Кларита вступилась за Рут, призвав Маркуса сохранять достоинство и элементарные правила приличия. Виржилиу помалкивал, но Маркус чувствовал с его стороны явную поддержку.

— Простите, мне лучше уйти, — сказала Рут, боясь, что в любой момент может расплакаться.

— Ну вот, чего ты добился? — упрекнула сына Кларита, когда Рут ушла в свою комнату. — Тебе доставляет удовольствие изводить беременную жену?

— Да, я несколько погорячился, — вынужден был признать Маркус. — Сейчас попробую ее успокоить.

Войдя в спальню и увидев там рыдающую Рут, он ощутил острый укол в сердце и стал просить у нее прощения.

— Я не виновата, что так получилось, — сказала Рут не от имени Ракел, а от своего собственного. — Не виновата, что люблю тебя, что хочу быть рядом с тобой!

От этих ее слов у Маркуса все поплыло перед глазами, и он, не отдавая себе отчета, стал нежно и страстно целовать жену.

Ночь перед разводом они провели вместе, в одной постели.

Утром Кларита прямо спросила сына, стоит ли ему ехать в суд.

— Вчерашняя ночь ничего не значит, — упрямо ответил он.

— И все же подумай хорошенько, прежде чем предстанешь перед судьей.

То же самое она сказала и Рут.

В суд они поехали вчетвером — разводящиеся супруги, Сесар и Кларита.

— Действительно ли такая приятная молодая пара намерена расторгнуть свой брак? — спросил судья, и Маркус уже в следующее мгновение, без всякой паузы, ответил: