Утром, когда вы с папой одни у огня, не нужен ни Кухулин, ни Ангел Седьмой Ступеньки, и никто другой тебе не нужен.
По вечерам папа нам помогает делать упражнения. Мама говорит, что в Америке это называют домашней работой, но здесь это упражнения, примеры, английский, гэльский, история. По гэльскому папа нам ничего подсказать не может, потому что родился на Севере и не силен по части родного языка. Мэлаки предлагает разучить с ним все гэльские слова, какие знает, но папа говорит: возраст уже не тот у меня - старого пса новым штукам не выучишь. Вечером перед сном мы собираемся у огня, и если мы просим папу рассказать нам сказку, он сочиняет историю про кого-нибудь из соседей, и в сказке мы путешествуем по всему миру - летаем по небу, плаваем в пучине моря и возвращаемся в переулок. Все в сказке разноцветное, все шиворот-навыворот и задом наперед. Машины и самолеты плавают под водой, а субмарины летают по воздуху. Акулы сидят на деревьях, а гигантские лососи вместе с кенгуру резвятся на луне. Полярные медведи в Австралии бьются со слонами, а пингвины учат зулусов играть на волынках. Рассказав сказку, папа ведет нас наверх и, опустившись на колени, вместе с нами молится. Мы читаем «Отче Наш», трижды «Радуйся, Мария», Боже благослови Папу. Боже благослови маму, Боже благослови наших умерших братьев и сестру, Боже благослови Ирландию, Боже благослови де Валеру и Боже благослови всякого, кто даст папе работу. Потом он говорит: идите спать, мальчики, и помните, что Богу Святому все ведомо, и если кто ведет себя плохо, Он это видит.
Я думаю, мой отец – как Святая Троица, в нем три человека: один утром с газетой, другой по вечерам со сказками и молитвами, и потом еще третий, который поступает плохо, домой приходит с перегаром и требует, чтобы мы умерли за Ирландию.
Мне досадно, что папа бывает плохой, но я не могу отрекаться от него, потому что тот, который со мной по утрам - мой настоящий отец, и если бы мы жили в Америке, я мог бы сказать, как в кино: я люблю тебя, папа, - но в Лимерике так не скажешь, иначе тебя засмеют. Тут можно говорить, что любишь Бога или малышей или лошадей-чемпионов, но если что-то еще – люди решат, что ты умом тронулся.
Днем и ночью соседи выливают помои, и в нашей кухне стоит жуткий запах. Мама говорит, что нас убьет не река Шеннон, а вонь из туалета у нас при дверях. Зимой оттуда все течет и просачивается под нашу дверь, а в теплую погоду мучение и того хуже, потому что появляются мухи, слепни и крысы.
Рядом с туалетом находится конюшня, в которой держат большую лошадь с угольного склада Гэббета. Ее зовут Лошадь по имени Финн, он всеобщий любимец, но конюх-угольщик толком в конюшне не убирает, и запахи доносятся до нашего дома. Вонь туалета и конюшни притягивает крыс, и мы натравляем на них Лаки, нашего нового пса. Он загоняет крыс в угол – это дело он обожает, - а мы забрасываем их камнями и палками, или тычем вилами, которые берем в конюшне, так что от них даже мокрого места не остается. Лошадь тоже боится крыс и встает на дыбы, так что надо вести себя осторожно. Финн понимает, что мы не крысы, потому что мы приносим ему яблоки, когда обчищаем за городом чей-нибудь сад.
Бывает, что крысы увертываются и бегут к нам домой в угольный чулан под лестницей, а там темно хоть глаз выколи и ничего не видно. И даже со свечкой мы их не находим, потому что они тут и там роют ямки, и непонятно, где искать. Если у нас есть дрова, можно накипятить воды и тонкой струей вылить ее из чайника – тогда все крысы повыбегают нам под ноги и прошмыгнут к двери, но если рядом окажется Лаки, он их сцапает и замучает до смерти. Казалось бы, он должен их слопать - а он бросает их на улице кишками наружу и бежит к отцу, выпрашивая кусочек хлеба, смоченный в чае. Соседи говорят, что собака ведет себя несколько странно, но с другой стороны - чего вы хотите, это же пес Маккортов.
Если кто замечает хотя бы крысиный хвостик, маму как ветром сдувает из дому. Лучше вечно бродить по улицам Лимерика – она ни минуты не останется в доме, где есть хоть одна крыса, - и спокойной жизни ей не видать, потому с нами по соседству конюшня и туалет, а значит, обязательно где-то рядом крыса и все ее голодное крысиное семейство.
Мы боремся с крысами и с вонью в туалете. Нам хотелось бы в теплую погоду оставлять дверь открытой, но люди все время ходят туда-сюда с полными ведрами помоев. У кого-то запах более-менее терпимый, но папа злится на всех, хотя мама говорит ему: они же не виноваты, что строители сто лет назад поставили на все дома лишь один туалет, и тот у наших дверей. Папа говорит, что соседи должны выносить свои помои глубокой ночью, когда все мы спим, чтобы мы не мучились от вони.
Мухи – напасть не лучше крыс. В теплые дни они облепляют конюшню, и когда кто-то выносит помои, рой мух летит в туалет. Если мама что-то готовит, рой мух летит в кухню, и папа говорит: тошно становится при мысли, что муха, которая сидит на миске с сахаром, минуту назад сидела на толчке – точнее, на том, что от него осталось. Если у вас есть ранка или болячка, они сядут на нее и будут вас допекать. Днем донимают мухи, ночью – блохи. У блох одно хорошо, говорит мама: они чистые. А мухи грязные, еще неизвестно, откуда они прилетают и заразу всякую разносят.
Крыс можно загнать в угол и убить. Мух и блох можно пришлепнуть, но ничего не поделаешь с соседями и с их ведрами. Если мы играем на улице и замечаем, что кто-нибудь выносит помои, мы кричим: ведро несут, закройте дверь, закройте дверь, - и тот, кто дома остался, бежит закрывать дверь. В теплую погоду мы круглые сутки бегаем закрывать дверь, и знаем, у кого самые ужасные помои. В некоторых семействах, отцы которых работают, часто готовя что-нибудь с карри, и мы знаем, что ведерки у них развоняются на всю округу, и нас будет тошнить. Идет война, и мужчины присылают из Англии денег, все больше семей добавляют в пищу карри, и дома у нас воняет и днем и ночью. Мы знаем, у кого карри, а у кого капуста. Маму все время тошнит, папа все дольше гуляет за городом, а мы дотемна играем на улице, держась подальше от туалета. Папа больше не сетует на реку Шеннон. Он понимает, что туалет еще хуже, и берет меня с собой в Городской совет, чтобы подать жалобу. Служащий говорит: могу посоветовать вам только одно – переезжайте. Папа говорит, что у нас нет средств на переезд, и служащий отвечает, что помочь ничем не может. Здесь вам не Индия, говорит папа, это христианская страна. В переулке нужно поставить еще несколько туалетов. Вы думаете, отвечает служащий, что город будет строить туалеты в домах, которые вот-вот рухнут, и которые после войны все равно снесут? Но туалет убьет нас, говорит папа. Времена нынче опасные, говорит служащий.
Угля мало и для того, чтобы ужин рождественский сготовить, говорит мама, но раз уж я иду на праздничный обед в больницу, то придется вымыть меня с головы до пят. Пусть сестра Рита не говорит потом, что обо мне никто не заботился, или что я теперь легкая добыча для микробов. Рано утром, перед тем, как идти на мессу, мама кипятит в кастрюле воду и чуть не ошпаривает мне голову. Она чистит мне уши и так дерет мочалкой, что кожу щиплет. Мама дает мне два пенса на автобус до больницы, а обратно мне придется прогуляться – но и то хорошо, ведь я наемся до отвала. А теперь надо опять разводить огонь и варить свиную голову, капусту и мучнисто-белый картофель, которые снова достались нам от Общества св. Винсента де Поля, и мама твердо решила, что в мы в последний раз отмечаем Рождество Господа со свиной головой. На следующей год у нас на столе будет гусь или ветчинка – почему бы нет, ветчина из Лимерика на весь мир славится.
Гляньте-ка, говорит сестра Рита, наш солдатик так и пышет здоровьем. Жиром не заплыл, но все же. Ну-ка, скажи мне, ты был с утра на мессе?
Был, сестра.
Причастился?
Да, сестра.
Она отводит меня в пустую палату, велит мне сесть на стул и говорит, что скоро принесут обед. Она уходит, и я думаю: интересно, меня посадят есть вместе с монахинями и медсестрами, или отправят на праздничный обед к детям в палату. Тем временем девушка в синем платье, которая приносила мне книжки, приносит поднос, ставит его на край койки, и я подвигаю стул. Она глядит на меня и хмурится. Вот, ешь, говорит она, а книжек тебе не будет.
