Хорошо, отче.

Есть какие другие грехи, дитя мое?

Нет, отче.

Как епитимию прочитай три раза «Радуйся, Мария», три «Отче Наш», и особо помолись за меня.

Хорошо. Отче, а какой был самый плохой грех?

То есть?

Я хуже всех ребят, отче?

Нет, дитя мое, тебе до худших далеко. Теперь сокрушайся о своих грехах и помни, что Господь Наш всегда видит тебя. Да благословит тебя Бог, дитя мое.

День Первого Причастия – самый счастливый день твоей жизни, потому что будет Коллекция и кино с Джеймсом Кэгни в «Лирик Синема». Накануне я так возбужден, что ночью не могу уснуть до рассвета. Я бы все проспал, но тут раздается стук в дверь - за мной пришла бабушка.

Подъем, подъем! Будите этого лодыря. Самый счастливый день его жизни, а он знай себе дрыхнет.

Я бегу на кухню. Снимай-ка рубаху, говорит бабушка. Я снимаю рубашку, и меня окунают в жестяную кадку с ледяной водой. Мама меня трет, трет, бабушка трет, трет, и меня так натирают мочалкой, что я делаюсь красный, как рак.

Меня обтирают и наряжают в костюм для Первого Причастия: пиджак, белую рубашку с оборками, короткие штанишки, белые носки, черные кожаные ботинки. На руке завязывают белый атласный бант, а на лацкане пиджака прикрепляют значок с Пресвятым Сердцем Иисуса, из Которого каплет кровь и вырываются языки пламени, и Которое опоясывает жуткого вида терновый венец.

Иди-ка сюда, я тебя причешу, говорит бабушка. Гляньте, какой вихор, никак не уляжется. Этот волос не от меня тебе достался. Это с Севера Ирландии наследство, от отца тебе досталось. Такой вот волос у пресвитерианцев. Если бы твоя мама нашла себе нормального мужа – кого-нибудь из местных, то у тебя вихор бы не торчал бы как у северных этих пресвитерианцев.

Она дважды плюет мне на голову.

Бабушка, пожалуйста, не плюй мне на голову.

Поговори мне еще. Наплюю чуток, не умрешь. Идем, не то на мессу опоздаем.

Мы бежим к церкви. Мама с Майклом на руках, тяжело дыша, едва поспевает за нами. Мы заходим в церковь как раз в тот момент, когда последний из мальчиков отходит от алтарной решетки, у которой стоит священник с Чашей и гостией в руках и буравит меня взглядом. И вот, на язык мне кладут гостию – Тело и Кровь Иисуса. Наконец-то, наконец-то. У меня на языке.

Глотаю.

Не глотается.

Господь Бог прилип у меня к нёбу. Я словно слышу голос преподавателя: гостии не смей касаться зубами, ибо если разломишь Господа пополам, гореть тебе вечно в аду.

Я стараюсь пропихнуть Господа языком, но священник шипит на меня: прекрати чавкать и ступай на место.

Господь Бог оказался вкусным. Он тает во рту и я глотаю Его, и вот, наконец, я становлюсь членом Истинной Церкви, полноправным грешником.

По окончании мессы бабушка и мама с Майклом на руках встречают меня у дверей церкви. Поочередно они прижимают меня к груди, говорят, что это самый счастливый день моей жизни, заливают мне голову слезами, и если учесть бабушкин утренний вклад, там уже почти болото.

Мам, а можно я пойду на Коллекцию?

Сперва позавтракай, говорит мама.

Нет, говорит бабушка. Ни на какую Коллекцию ты не пойдешь, пока не съешь у меня дома торжественный завтрак в честь Первого Причастия. Пойдем.

Мы идем в гости к бабушке. Она гремит кастрюлями, стучит сковородками и жалуется, что все на свете требуют обслужить их по мановению руки. Я кушаю яйцо, съедаю сосиску, тянусь к сахарнице, чтобы добавить сахару в чай, и бабушка бьет меня по руке.

Полегче там с сахаром. Думаешь, я кто тебе, миллионер? Американка? Думаешь, я вся обряжена золотом-брильянтами? Вся кутаюсь в модные меха, да?

У меня сводит желудок. Я закрываю рот рукой, бегу на задний двор, и меня тошнит. Бабушка идет за мной.

Гляньте, что натворил. Вытошнил весь завтрак в честь Первого Причастия. Вытошнил Тело и Кровь Иисуса. У меня Господь Бог на заднем дворе. Что же делать? А ну-ка, пойдем к иезуитам, они грехи самого Папы знают.

Она тащит меня по улицам Лимерика, рассказывая попутно соседям и незнакомым прохожим про Господа Бога на заднем дворе. Меня заталкивают в исповедальню.

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Благословите меня, отче, ибо я согрешил. С моей последней исповеди прошел один день.

Один день? И какие же грехи, дитя мое, ты совершил за один день?

Я проспал. Чуть не опоздал к Первому Причастию. Бабушка сказала, что у меня вихры торчат, как у пресвитерианцев. Я вытошнил все, что съел на завтрак в честь Первого Причастия. И бабушка говорит, у нее Господь Бог на заднем дворе, и что же ей делать.

Священник ведет себя так же, как тот, что был на Первой Исповеди. Он тяжело дышит и кашляет, будто поперхнулся.

Э-э… э-э… вели бабушке отмыть Господа водой, а как епитимию помолись один раз «Радуйся, Мария» и «Отче Наш». Помолись за меня, и благослови тебя Бог, дитя мое.

Бабушка с мамой ждут возле исповедальни. Ты никак шутки там шутил со священником? – говорит бабушка. Если я только узнаю, что ты шутил с иезуитами, я из тебя почки повыдергаю. Ну, и что он сказал насчет Господа Бога на заднем дворе?

Он сказал: отмойте Его водичкой.

Святой или обычной?

Он не говорил.

Тогда вернись и спроси.

Но бабушка…

Меня пихают обратно в исповедальню.

Благословите меня, отче, ибо я согрешил, прошла минута с моей последней исповеди.

Минута! Ты здесь был только что?

Да, отче.

Что теперь?

Бабушка спрашивает: обычной водой или святой?

Обычной, и пусть твоя бабушка оставит меня в покое.

Я говорю: обычной водой, бабушка, и он велит оставить его в покое.

Оставить в покое. Каков невежда, а? Деревенщина чертов.

Я спрашиваю у мамы: а теперь мне можно на Коллекцию? Я хочу в кино на Джеймса Кэгни.

Можешь забыть и про Коллекцию, и про Джеймса Кэгни, говорит бабушка, потому что ты не настоящий католик, раз ты вытошнил Господа Бога. Ладно, пошли домой.

Минуточку, говорит мама. Это мой сын. И у него день Первого Причастия. Он пойдет в кино на Джеймса Кэгни.

Нет, не пойдет.

Нет, пойдет.

Тогда веди его на Джеймса Кэгни, и посмотрим, спасет ли он его американскую пресвитерианскую душу. Давайте, вперед, говорит бабушка, кутается в шаль и уходит.

Господи, говорит мама, поздно уже идти на Коллекцию, и не видать тебе Джеймса Кэгни. Пойдем в «Лирик Синема» и посмотрим, может тебя так пустят в честь Первого Причастия.

На Баррингтон Стрит мы встречаем Мики Моллоя. Он спрашивает, иду ли я в «Лирик Синема», и я говорю, что попробую пройти как-нибудь. Попробуешь? – удивляется он. Денег у тебя что ли нет?

Мне стыдно признаваться, но приходится сказать правду, и он говорит: ничего, я тебя проведу. Я совершу отвлекающий маневр.

А что такое «отвлекающий маневр»?

У меня на один билет деньги есть, и когда я пройду, притворюсь, будто бы у меня припадок, и билетер замечется как полоумный, а ты, как только я заору, тихонечко проходи. Я буду следить за дверью, и как увижу, что ты вошел, чудесным образом исцелюсь. Это отвлекающий маневр. Братьев я все время так провожу.

Даже не знаю, Мики, беспокоится мама. Ведь это грех, верно? Ты же не хочешь, чтобы Фрэнк нагрешил в день Первого Причастия?

Если это и грех, говорит Мики, я беру его себе на душу, к тому же все равно я католик ненастоящий, так что какая разница. Мики издает громкий вопль, и я пробираюсь в зал и сажусь рядом с Вопросником Куигли, и билетер Фрэнк Гогин так переживает за Мики, что ничего не замечает. Фильм оказался увлекательный, но с печальным концом, потому что Джеймс Кэгни был врагом народа, за ним все охотились, и когда убили, завернули в пелены и бросили в двери дома, где жила его бедная ирландка-мать, чем страшно ее потрясли, и так закончился день моего Первого Причастия.

Из-за того, как я поступил с Господом Богом на заднем дворе, бабушка больше не разговаривает с мамой. Мама не разговаривает со своей сестрой, тетей Эгги, и со своим братом Томом. Папа не разговаривает с мамиными родственниками, и они с ним не общаются, потому что он с Севера и какой-то странный. Никто не общается с женой Тома Джейн, потому что она из Голуэя и похожа на испанку. С дядей Пэтом, маминым братом, разговаривают все, потому что его уронили на голову, он простак и продает газеты. Его зовут «Эббот» или Эб Шихан, и никто не знает почему. Все общаются с дядей Па Китингом, потому что он отравился на фронте газом и женился на тете Эгги, но даже если бы с ним никто не общался, ему было бы наплевать с высокого дерева, и поэтому мужики в «Саутс Паб» зовут его классным парнем .