28 августа адмирал после крейсерства вернулся в Сизополь. 1 сентября он получил уведомление о занятии города Эноса и установлении связи с эскадрой Гейдена на Средиземном море. А 4 сентября стало известно о заключении двумя днями ранее (2 сентября) Адрианопольского мира. На другой день Грейг оповестил эскадру о прекращении войны и разослал суда для извещения крейсирующих отрядов.
Мир был заключен, но война, казалось, не завершилась. Через несколько дней Дибич обратился к Грейгу с просьбой оказать поддержку флота, если турки будут продолжать недружественные передвижения войск. Адмирал ответил, что, хотя и отправил два корабля с больными и орудиями, готов поддержать армию. Однако из-за осеннего времени не было возможности штурмовать прибрежные укрепления и высаживать десанты. Потому главный командир предложил прямо идти в Буюк-дере, взяв на борт бригаду войск, приученных к боевым действиям, чтобы взять укрепления европейского берега. Дибич согласился, что в случае возобновления войны целью главных сил армии и флота должен стать Константинополь, и обещал предоставить достаточно войск, чтобы не только овладеть укреплениями на европейском берегу проливов, но и высадить десант на азиатский берег.
Десант не потребовался. 7 октября Грейг получил высочайшее повеление вернуть флот в порты, оставив по согласованию с Дибичем отряд при берегах Румелии. Адмирал отделил отряд контр-адмирала Скаловского, 11 октября получил «добро» на возвращение. 13 октября 4 корабля и фрегат выступили из Сизополя и 17 октября прибыли в Севастополь. Флагман спустил флаг и 19 октября отправился в Николаев.
Грейг первым из русских адмиралов осуществил широкое стратегическое взаимодействие армии и флота, использовал на флоте и Дунайской флотилии помощь болгар-добровольцев.
За кампанию флот взял 79 орудий, 16 судов; были истреблены корабль, корвет и еще 31 судно. В честь взятия крепостей Севастополю и Николаеву, кроме орудий из Анапы, Варны, Инады и Сизополя, было дано по одному орудию из Месемврии, Ахиоло, Агатополя, Инады и Мидии.
Успех флота в немалой степени способствовал заключению выгодного для России Адрианопольского договора, по которому Россия приобрела устье Дуная и восточное побережье Черного моря от устья Кубани до поста Святого Николая, вернула право на свободу торгового мореплавания на Черном море, в проливах и на Дунае и получила другие преимущества. Значительную роль в достижении успеха сыграл флот, подготовленный Грейгом.
Общественное мнение во время войны и после нее возмущалось, почему Грейг не истребил турецкий флот, что являлось его основной задачей в 1829 году. Ему в вину ставили и потерю «Рафаила», и то, что турки, выходившие в море, ни разу не подвергались атаке. Однако читатель сам может убедиться на вышеизложенных фактах, что неприятельский флот слишком быстро возвращался в Босфор и не было возможности его перехватить. Подобно Сенявину после Афонского сражения, Грейг выполнял важнейшую задачу (оборону основного опорного пункта действий армии и флота, Сизополя) и не мог рисковать им, надолго выходя в море даже для истребления турецкого флота, оказывавшего на боевые действия очень мало влияния. Начальник штаба Черноморского флота Мелихов, далеко не во всем согласный с бывшим начальником, считал, что адмирал верно удерживал флот в Сизополе, ибо турецкие войска ждали выхода этой основной силы, чтобы взять город. Сравнивая действия русского флота в войнах 1806–1812 и 1828–1829 годов, Мелихов отмечал:
«…B прежнее время существование Черноморского флота едва было заметно, теперь же оно оказывает решительное влияние на важнейшие действия и на успех войны.
Доведение флота до такого положения, в каком все видели его в 1828 и 1829 годах, принадлежит, безспорно, покойному адмиралу Алексею Самойловичу Грейгу. Он был в истинном смысле слова его преобразователем; ему обязан флот приведением в совершенный порядок своих материальных средств, а офицеры любовию к службе и пламенным усердием в исполнении своих обязанностей».
Вполне понятно, что деятельность Грейга была отмечена. 7 октября 1829 года адмиралу был направлен рескрипт:
«Алексей Самойлович! Во внимание к отлично усердной службе вашей и к трудам, понесенным вами в минувшую войну против Оттоманской Порты, жалую вам вензелевое изображение моего имени на эполеты. Мне приятно при этом случае удостоверить вас, что заслуги ваши приобретают вам право на всегдашнюю мою благосклонность».
В 1838 году, при открытии триумфальных ворот в Петербурге, посвященных победе над Турцией, Император изъявил свою признательность за верную службу и мужество адмиралам, офицерам и нижним чинам Черноморского флота, участвовавшим в Турецкой кампании и действовавших на Каспийской флотилии против персов. Эта признательность относилась и к Грейгу.
* * *
Были в биографии Грейга и иные, тяжелые моменты. Распространение желудочных заболеваний в Черноморском флоте побудило Николая I отправить флигель-адъютанта Римского-Корсакова и контр-адмирала Ф. Ф. Беллинсгаузена для ревизии Севастопольского порта, ибо имелись сведения о злоупотреблениях местных чиновников. Римский-Корсаков рапортовал, что «по Севастопольскому порту допущены весьма важные злоупотребления и что приказы главного командира насчет приема провианта и провизии вовсе не исполняются». Однако Грейг добился, чтобы дело было прекращено и в дальнейшем не было расследований деятельности главного интенданта флота.
Взыскания по службе за нарушения и прямые злоупотребления породили доносы. Возбуждаемые по ним дела иногда длились годами. Кончались они обычно ничем. Грейг, уверенный в своей правоте, иногда торопил события. Когда высочайшее повеление потребовало прекратить ревизию Севастопольского порта до общей ревизии, адмирал попросил поторопиться с ней, чтобы невинные чиновники, страждущие более двух лет, не страдали далее. По поводу доноса он писал Меншикову:
«Из всего вышеизложенного открывается, что тот, кто сие донес Государю Императору, что болезни, на флоте существующие, есть последствия чрезвычайно худой провизии для довольствия нижних чинов употребленной, осмелился сделать Его Императорскому Величеству донос обличенный ложным — командирами, офицерами и нижними чинами на флоте находящимися».
Особое место в биографии A. C. Грейга заняло Севастопольское восстание 1830 года. Его основы были заложены значительно ранее. Так как на кораблях в главную базу могли занести чуму, чтобы эпидемия не распространилась за пределы Севастополя, не нашли ничего лучше, как вместо того, чтобы установить кордон вокруг порта, с мая 1828 года установили карантинное оцепление вокруг всего города. С лета 1829 года карантин был ужесточен настолько, что крестьяне перестали привозить продовольствие, провизия вздорожала. Положение усугубляла деятельность медицинских и карантинных чиновников. Так как чумных больных не было, они отправляли в карантин всех подозрительно заболевших. С 10 марта 1830 года на восемьдесят дней жителям было запрещено выходить из домов и дворов, а средства, направленные на их питание, расхищались. Когда же 27 мая срок карантина истек, но его оставили в Корабельной слободке, населенной самыми обездоленными людьми, среди последних и появилось возмущение. 31 мая слободку оцепили войска, прервав сообщение с городом, и власти пробовали уговорами успокоить население, но безуспешно. Военные меры только способствовали разгоранию недовольства, охватившего массу матросов, мастеровых и их семей. 4 июня толпа бунтовщиков убила губернатора Столыпина, а также наиболее ненавистных ей чиновников и комиссионеров. От официальных лиц требовали и получали расписки о том, что в городе чумы не было. С 4-го по 7 июня город находился в руках восставших, ибо солдаты отказывались стрелять в них. Лишь 7 июня восстание было подавлено войсками, введенными в город, после чего началось следствие.
Уже в ходе войны Грейгу приходилось отрываться от управления военными действиями и приезжать сушей в Севастополь.
