Ловец пришел к выводу, что проповедь подошла к главному моменту, настало время для указания путей исправления столь катастрофичной ситуации. Обычно все сводилось к тому, что необходимо молиться еще больше, а главное чистосердечно каяться.

"Вижу, — отец-настоятель понизил голос до шепота и удивил Ловца неожиданным пассажем. — Вижу рождение нового человека. Он уже рядом. Он идет. Он здесь. И он страшен. Он — это маленький камешек, который обрушит горную лавину. Он покарает неправедных врагов наших и наградит друзей и последователей своих. Я вижу рождение Героя".

Слово "герой" привлекало внимание. Как никак с недавних пор Ловец мог считать себя таковым. Они уже вышли из соборного лабиринта, поэтому слышимость ухудшилась, но Ловец понял, что старец процитировал часть "Легенды о Камешке", которая распространена у народов королевства как выражение ожидания всеобщего апокалипсиса. В последнее время эти ожидания действительно усилились, и в том, что подобные настроения пытаются использовать даже монахи, ничего необычного не было. Все укладывалось в обычную схему политической целесообразности. Но вот дальше…

"Герой — это наше будущее", — успели еще раз обнадежить темные стены лабиринта, когда раздался дикий крик молодого голоса.

— Люди!!!

Аббат подавился невысказанными словами. Народ, как водится, безмолвствовал и ждал продолжения, которое не замедлило последовать.

"Праведные люди! Вы слышите голос! — Хрипло закричал старец. Он еще не успел прокашляться и его основательный бас превратился в неуверенный тенор. — Боги подали нам знак!"

— Ау-у-у-у!!!

"Чудо! Свершилось чудо! — Неожиданный тенор настоятеля сорвался в истеричный крик обокраденной на базаре бабы. — Голос Героя! Герой с нами!"

— Хоть кто-нибудь меня слышит?!

Ловец непроизвольно подумал о Сашке. Точнее о том, что, скорее всего, в детстве этого чрезмерно любознательного юношу никогда не пороли, а если иногда и охаживали ремешком или прутиком его мягкое место, то недопустимо мало. Преступно мало.

— Уходим быстрее, — заявил первым вышедший из ступора брат-писарь. — Сейчас сюда со всего монастыря стража набежит.

— Надо этого идиота найти, — Ловец сорвал со стены факел, зажег его и побежал обратно по коридору. — Напарник, будь он неладен.

С настоятелем, наверное, случился припадок, и он выбыл из неравной борьбы за души и помыслы богобоязненных монастырских прихожан. Теперь вместо него звучал голос помоложе.

"Герой! Герой могучий молви слово Свое!"

— Вытащите меня отсюда! — попросил "Герой" голосом Сашки.

"Люди! Он с нами! Он идет! Герой жаждет встречи со своим народом!"

— Я тут! Внизу! — Сашка указал, где "Герой" ожидает свой народ.

"Как имя Твое, Герой?"

— Саша, — неуверенно ответило подземелье.

— Да заткнись, придурок! — Не выдержал Ловец, поняв, что соблюдать режим молчания уже не имеет смысла.

"Имя Его — Саша! Слава Герою!!!.. Слава!!!.. — Орала толпа, чей рев постепенно перешел в пение гимна Петровичу. — Иди-и-те-е вы-ы, на-а-а…"

Отец Феофан старался по возможности не участвовать в праздничных службах. Он и обычную-то службу, с которой начинается любой день в монастыре, отстаивал постольку поскольку. Положено так. А раз положено, то выделяться не след. Брат-каморник устоявшееся положение вещей одобрял и всячески поддерживал, ибо не любил праздности и никчемности, которыми насыщен этот грешный мир.

"За людишками, нужен глаз да глаз, им все время нужна опуга, чтобы знали свое место и работали", — любил говаривать отец Феофан, находясь в благостном настроении.

Сегодня настроение его было далеко не столь хорошим, чтобы мирно философствовать, глядя на монастырский двор. Он был зол. Мало того, что ему сорвали полноценный обеденный перерыв, так еще нарушителю покоя удалось скрыться. То есть этот "богопротивный вольнодумец" остался безнаказанным. Хорошего настроения не добавлял еще и тот факт, что пришлось отправить в дальний скит своего ближайшего послушника, чтобы не болтал лишнего. Посидит там пару-тройку годочков, силушку на лесоповале поднаберет, чтобы в следующий раз промахов таких досадных не допускать. Глядишь, еще и поумнеет. Тогда, может, и место ему новое подберут.

— Еще оправдывался, недомерок, — ворчал Феофан, собираясь заняться своими не самыми приятными, но все же необходимыми обязанностями.

Он сел перед окном с видом на собор. Маленький письменный стол услужливо топорщил гусиные перья. Лист дорогой белой бумаги лег поверх разбросанной и уже исписанной корявым почерком дешевой серости.

"Ваше Высоко…

— Как же правильно? Прево… Кажется привосходительство.

Нет, все же писательство не его призвание. С цифрами он обращался гораздо более уверенно.

— Э-эх.

Феофан порылся на столе и нашел свое старое письмо, где его рукой была накарябана правильная форма обращения к адресату. Прочитал, повторил несколько раз и начертал:

"Ваше Высокопревосходительство гере Виктор Эрман".

Брат-каморник засунул в рот слюнявый язык и полюбовался на стройность букв. Поставил вместо точки восклицательный знак. Подумал и написал следующую строку своего послания:

"Нечаго не случилось, — вздохнул и продолжил. — Настоятель опять хулил Яго Вяличество".

— Вот я вам всем устрою! — Феофан порадовался своей бумажной власти над всеми свысока смотрящими на него иерархами монастыря. — Попляшете вы у меня.

Откинулся на спинку стула и глубокомысленно посмотрел в окно, за которым "нечаго" стремительно превращалось в очень даже "чаго".

Из соборных врат лилась возбужденная толпа. После службы люди должны быть погружены в благостное умиление от общения с Богами. Теперь было иначе.

"Кажется, что-то пошло не так", — родилась меланхоличная мысль, которая тут же получила подтверждение.

— Герой! Герой! Герой! — Скандировали люди, неся на руках человека в рясе, предназначенной для праздничных служб.

Феофан встал и отправился осведомиться, что значит сие необычное столпотворение.

В толпе металась монастырская стража. Пытались навести хоть какое-то подобие порядка, но бородатых братьев-стражников никто не слушал. Не слушали стражников!!! Подобного каморник припомнить не мог, так же как не мог этого припомнить начальник стражи, богатырским рыком отдававший толпе приказ:

— Молчать!!!

Его никто не слушал. Не помогала даже его знаменитая на всю округа плетка. Толпа не оценила мастерство метких ударов по подворачивающимся спинам. Плетку вырвали и… Феофан не увидел, что произошло дальше. Судя по крикам — ничего хорошего.

Ликование нарастало. Человека в рясе подбрасывали вверх. Каморник протиснулся поближе к собору и разглядел, что это был молодой помощник настоятеля. Самого старца под руки уводили прочь вдоль фасада собора в сторону аббатских покоев. Посеревшее потное лицо, разом ссутулившиеся плечи и трясущиеся руки. Настоятель был не в себе.

— Он принес нам Весть!

— Спасибо!

— Герой! Герой! Герой!

— Слава!

Мелькнул треугольный зеленый вымпел с черной орлиной лапой. Рыцарь в полном парадном доспехе вращал мечом, разгоняя толпу.

— Разойдись, бараны! — Глухо звучало из-под опущенного забрала.

Люди шарахались в сторону, стремясь избежать укуса сверкающего широкого жала. Несколько неповоротливых прихожан стонали от боли и страха, зажимая кровоточащие раны.

Насколько знал Феофан, славный рыцарь "Черного Орла" должен был возглавить выборных людей от монастыря на съезд городских старшин, открывающийся в губернском городе. Отец-настоятель заранее решил, кто станет выборным, а на службе народ должен был единогласно согласиться с его, как всегда правильным выбором. Никакого "Героя" и "героизма" не ожидалось.