В один из последующих дней после обеда я снова был занят записью, как вдруг на расстоянии послышался собачий лай. Животное было на другой стороне озера, метрах в двухстах от меня (220 ярдов), и его пятикратный лай должен был записаться на мою пленку. Когда позже я воспроизвел запись на скорости 3 3Л дюйма (9 см в секунду), т. е. медленнее, чем обычно, я вместо лая собаки услышал следующую фразу на немецком языке: «Моэлнбо… главный блок… двенадцать двенадцать».

Еще одна магическая метафора, которой предстоит быть разгаданной во время будущих парапсихологических исследований. Прошло 4 года, прежде чем эта магическая и, казалось бы, лишенная значения фраза «Моэлнбо. главный блок. двенадцать двенадцать» обрела для меня смысл. После моей первой пресс — конференции летом 1963 года в Моэлнбо начали приезжать посетители, чтобы встретиться со мной, и оказалось, что те, кто садился на поезд в Стокгольме, прибывали в Моэлнбо в 12 час. 12 мин. (Моэлнбо — маленький город примерно в 60 км. к югу от Стокгольма). Многие из тех, кто общался со мной в 1964–1965 годах, получили записи, очень похожие на мои.

Позже я вернусь к этому более подробно. Как бы то ни было, множество параллельных исследовательских групп начали формироваться вокруг «главного блока Моэлнбо», которым в известной степени руководил я. Однако вернемся к осени 1959 года. Однажды после обеда нас в Моэлнбо навестила моя теща. Она тоже захотела осмотреть нашу комнату в мансарде, и я помог пожилой женщине подняться вверх по ступеням. Моя жена в это время мыла пол. Прежде, чем теща вошла в мансарду, я незаметно включил магнитофон. Я хотел удивить пожилую женщину звуками ее собственного голоса. Однако, как выяснилось, ее совершенно не волновало, как ее голос звучит на пленке. Она встала через пять минут, так и не послушав.

Позже, когда я прослушивал запись, то обнаружил следующее: мы с женой разговаривали с ее матерью на обычной громкости, как вдруг громкость исчезла, и воцарилась странная тишина. Я повернул регулятор громкости до максимума и услышал странный разговор на немецком языке. Так как никто из нас в тот момент не говорил по-немецки, а скорее по-шведски, я надел наушники и начал в беспокойном ожидании реконструировать разговор, записывая слово за словом.

После коротких замечаний Моники послышались звуки включения-выключения, потом громкость сильно уменьшилась. Женский голос, звучавший по-немецки как будто издалека, произнес: «Сейчас ты можешь слышать радар. Дай мне послушать».

«Она не хочет ничего говорить!» — ответил так же по-немецки мужской голос. Я сразу узнал его. Это был тот же голос, который когда-то сказал: «Фридрих, за тобой наблюдают».

Тем временем другой мужской голос заметил: «У Моники уютно».

Затем внезапно раздался голос тещи, спросившей что — то по-шведски у своей дочери. После продолжительной паузы Моника ответила: «Не говори об этом». «Она слышала!»- отметил по-немецки второй мужской голос.

«Как она работает здесь! — воскликнул с удивлением первый мужской голос. — Я вижу ее, я слышу ее!»

В этот момент я выключил магнитофон. То, что я записал, было, без сомнения, уникально. Это было явное доказательство того, что за нами наблюдают, что наш разговор в мансарде кем-то прослушивается с помощью радара и даже комментируется.

Я считаю, что это было большим шагом вперед, и задаюсь вопросом, не связана ли эта особенно четкая запись с магнетическим влиянием полной луны.

Сегодня, восемь лет спустя, когда я вспоминаю лето и осень 1959 года и стараюсь определить свое душевное состояние в то время, я должен признать, что превратился, так сказать, в огромный вопросительный знак, и все мои чувства и мысли были направлены только на разгадку удивительного феномена, с которым я столкнулся. В то же самое время я находился в состоянии внутреннего брожения.

Что-то рождалось и росло внутри меня, медленно прокладывая путь к моему сознанию. Я как будто находился в поле переменного напряжения, где жизнь и смерть сменяют друг друга. Одновременно я чувствовал себя в эпицентре бури или хаоса, из которого постепенно вырастало новое понимание. Я могу выразить это так: тайная, неведомая грань существования вошла со мной в контакт, с одной стороны, изнутри, через мое подсознание, с другой — извне, через акустическое средство (магнитофон). Пленки с записями, которые я мог воспроизвести в любое время, были неоспоримым и убедительным доказательством того, что это живая, объективная реальность, а не плод моего воображения. Насколько мне известно, такая форма знания является совершенно новой в истории человечества.

Я вынужден признать, что такие революционные события трудно поддаются описанию, но еще труднее пройти через них. Какими бы новыми и интересными они не казались, они в действительности связаны с огромными трудностями, потому что их «инструмент» превращается в живой плацдарм для экспериментов, а это связано с большим психическим напряжением. Какая-то неведомая сила выбрала меня первооткрывателем в этой области и в то же время сделала из меня подопытного кролика, вынужденного принять на себя значительную долю трудностей и стресса. Сегодня я с уверенностью могу сказать, что те первые два года прорыва были решающим периодом кризисов и испытаний.

И хотя после этого проблемы не уменьшились, стали заметны растущие стабильность и спокойствие. Постепенно формировалась новая ориентация, которая превратила мое состояние вечных загадок и вопросов в состояние осознанности и понимания. Я открыл для себя простую истину — самые большие трудности и препятствия нужно искать в нас самих, и если мы не устраним их, то все попытки другой, невидимой жизни сблизиться с нами неизбежно приведут к новым недоразумениям.

В следующих трех эпизодах вы увидите, как происходили такие попытки сближения, и узнаете, какие трудности сопровождают контакт между двумя сферами жизни. Хорошо еще, что те, на другой стороне, обладают здоровым чувством юмора.

Пленка N4 — Странная игра с Карино. — Половинка яблока.

17 сентября 1959 года произошел случай, в котором нашему пуделю Карино снова была отведена главная роль, исполненная им с неподражаемой естественностью и блеском. Я же взял на себя роль понимающего слушателя, которая осталась за мной и в дальнейшем.

Я назвал эту пленку «Игра Карино на лужайке». Она носит номер 4, и на другой ее стороне записано открытие моей выставки в Помпеи. Из моих записей в тот день: 17 сентября 1959 года, полнолуние, сильный сигнал.

Я осознал, что понимаю смысл записи, только прослушав ее еще раз.

Морозным февральским утром 1962 года я находился в нашем доме в Моэлнбо. Снаружи все было покрыто глубоким снегом. Вокруг только белый, черный и серый цвета — почти как на фотонегативе. Я сидел возле магнитофона и вставлял пленку с записями 1959 года. Я немного подождал, пока он нагреется, нажал кнопку «Play» и…

Внезапно я вернулся назад в солнечный осенний день. Я стоял в залитой солнцем мансарде, надевал наушники, включал и выключал магнитофон. Солнце тепло и ласково светило в окно. Карино, наш черный пудель, мирно спал на кровати Моники. На улице было безветренно. Я еще раз включил магнитофон, и вдруг раздались громкие сигналы.

Это были оглушительные, грохочущие звуки, похожие на невероятно усиленные гудки телефона, которые буквально сотрясали оборудование. Я стоял, склонившись над вращающейся пленкой, и внезапно почувствовал покалывание и дрожь в лице, распространяющиеся на шею и вниз на руки. Это походило на то, как если бы я находился в середине какого-то вибрирующего электрического поля. Карино внезапно вскочил и, опираясь передними лапами на подоконник, стал внимательно смотреть вниз, в сад. Его взгляд блуждал слева направо, а хвост возбужденно подергивался.

Я громко спросил: «Дядя пришел? Или тетя?», в шутку намекая на марсиан и их летающие тарелки.

Из магнитофона раздалась серия оглушительных звуков. Неужели это означало ответ? Звуки проникали сквозь все мое существо, а магнитофон заметно дрожал. «Спустимся вниз?»-спросил я Карино. Сигналы внезапно прекратились.