В этих помещениях стоял неприятный запах. Не знаю, вызывается ли он лишь воображением умерших, однако я покинул эти комнаты и оказался в соседнем с ними бассейне, который произвел на меня самое глубокое впечатление из всего, что я видел во время своей астральной прогулки.

В действительности это был не один бассейн, а целый их ряд, который терялся где-то вдали. Свет был красновато-желтым и немного тусклым. Он напоминал мне свет свечи, но я не мог определить его источника. На полу стояли прямоугольные ванны, их были сотни, а может и тысячи. Я не мог охватить их все взглядом.

Я подошел ближе к ваннам, в которых неподвижно лежали обуглившиеся человеческие фигуры. Они были совершенно черные и бесформенные, можно было узнать только контуры головы, плеч и груди, которые выступали из темной, неизвестной мне жидкости. Здесь тоже пахло чем-то вроде цветов и трупов. В зале было несколько высоких сиделок, которые чем — то напомнили мне сиделок из социальной службы. Странно, но они водили на поводке собаку, которая из-за своей всклокоченной шерсти показалась мне похожей на скочтерьера. Самое странное было, однако, что собака, казалось, улыбалась мне и ласково виляла хвостом.

Сиделки приглушенно разговаривали между собой, они выглядели любезными и довольными.

В моих записях об этой ночи, это место отмечено как «обычные умершие». К сожалению, я не могу вспомнить истинного смысла этой записи. Помню только, что большинство умерших должны были пройти эти очистительные бани.

Когда я подошел ближе к купающимся, я заметил, что из-под черной угольной корки, покрывающей тело, проглядывает нежная, розоватая, как у ребенка, кожа. Некоторые лица приобрели нормальный цвет кожи. Я подумал, что некоторые из умерших проходят здесь лечебное купание после какой-то очищающей процедуры, связанной с огнем. Мертвые спали или были без сознания.

В другой приятно освещенной комнате в ожидании стояли сотни людей. Какое — то торжественное, благоговейное настроение царило в этих помещениях. Мне сказали, что эти люди ожидали перехода после кремации их тел. Важным условием было то, что умершие должны были отказаться от многого в их образе мыслей и чувств, после чего происходил постепенный переход в астральный план. Это, однако, касалось лишь тех, кто умер нормальной смертью. Остальные шли через другие переходы, неизвестные мне.

Я проснулся с ясным ощущением того, что я заглянул в особенную сферу загробного мира, своего рода приемную, через которую должно пройти большинство ушедших.

Смерть Гуго, прокомментированная им самим три раза. — Вечный вопрос о причине и цели страдания. — Приветствие Гуго дает надежду и утешение.

На следующий день, это была суббота, приехали друзья Гуго из Стокгольма, и я рассказал им свой сон.

«Странно, очень странно», — сказал Гуго озадаченно, «У меня нет родственника, которого так зовут, но сам я был кавалеристом в молодости». Мы поговорили об этом сне с друзьями Гуго, но никто не смог объяснить существование мистического родственника.

В среду после обеда над Моэлнбо разразилась сильная гроза. Летом я часто жил в коттедже, и так как там не было молниеотвода, я встал и разбудил сестру, спавшую внизу. Гроза бушевала несколько часов и сопровождалась проливным дождем. На следующее утро у моих дверей появился Гуго. Он выглядел озабоченно и измученно, его лоб был покрыт испариной.

«Я провел ужасную ночь, — произнес он хриплым и измученным голосом. — Я думаю, это стенокардия, мне кажется, грудь и сердце разорвутся от боли. Это было страшно, ужасно! Я не знаю, что делать.»

Я был в ужасе и посоветовал Гуго немедленно ехать к доктору. «С каждой вспышкой молнии, — продолжал Гуго, — мое сердце сжималось, и жгучая боль перехватывала дыхание».

Я подумал, что это имеет какое-то отношение к электрическим разрядам в атмосфере. После долгого разговора Гуго решил обратиться к известному доктору.

На следующий день он почувствовал себя намного лучше. Настолько хорошо, что снова начал работать в теплице. Однако в этот раз подключился, чтобы ему помочь. Я отправил Гуго в город и попросил хорошенько обследоваться. Я был очень обеспокоен состоянием его здоровья, потому что знал, что он никогда не обращает внимания на физическое недомогание. Как только он начинал чувствовать себя немного лучше, он сразу же забывал о боли и не заботился о себе.

В воскресенье вечером Гуго с друзьями должен был навестить нас в Нисунде. День был сырой и дождливый, к вечеру начал сгущаться туман. Я хорошо натопил в коттедже у Гуго, потому что не хотел, чтобы он сам рубил дрова.

Был уже десятый час вечера, когда прибыл Гуго с друзьями. Он был оживлен и в хорошем настроении. Я сказал ему, что натопил в его коттедже и отправился спать. Я очень устал и сразу уснул. Хотя я сплю некрепко, но в основном спокойно.

Однако в этот раз что-то было не так. Находясь в полусознательном состоянии, я чувствовал мучительное беспокойство, как будто что-то дергало меня издалека. Я был испуган, встревожен, хотел проснуться, однако тяжелый сон снова и снова одолевал меня.

Внезапно я проснулся. Меня звала жена. Это было мучительное пробуждение, потому что я сразу понял, что Гуго умирает.

Я не стал будить сестру и прямо в банном халате поспешил к большому дому, откуда моя жена и Бригитта Р. уже вызвали скорую помощь из соседнего городка. На улице был сильный туман, и моя жена решила поехать на машине в Моэлнбо, чтобы встретить скорую помощь по дороге. Гуго сидел на краю кровати, завернутый в одеяло. Его глаза лихорадочно горели, лоб был покрыт испариной, из груди раздавалось ужасное хрипение. И все же он был в сознании. Увидев меня, он, запинаясь, произнес: «Я не могу говорить».

Я тут же открыл окно, сел рядом с ним и стал обмахивать его журналом. Друг Гуго Гуннар Р. беспокойно ходил взад-вперед по комнате. У него самого было больное сердце, и он выглядел очень озабоченным. «Мы дали Гуго нитроглицерин, — сказал он, — но он не помогает».

Чуть позже подошла Бригитта. Мы сели рядом с Гуго, чтобы поддержать его с обеих сторон. Я проверил у Гуго пульс, он бешено бился. Все мое внимание было приковано к стонам Гуго. Он ужасно страдал, ему было трудно дышать, а я ничем не мог ему помочь. На короткое время он, как будто почувствовал себя лучше, и даже сказал несколько ласковых слов Бригитте, а затем началась его последняя схватка со смертью. Люди, пережившие последнюю агонию тех, кого они любили, знают, что это такое. Они также знают, как беспомощны мы, люди, перед лицом смерти.

Только один раз Гуго заговорил. Он сказал коротко и сухо: «Стало легче.». «Гуго покидает свое тело, — промелькнула у меня мысль, — боль будет проходить».

Двадцать минут второго приехала скорая помощь. Дыхание Гуго остановилось за десять минут до этого, и все попытки привести его в чувство оказались напрасны.

Когда безжизненное тело Гуго несли в машину, я испытал очень странное чувство.

Из-за шока, вызванного смертью, я почувствовал внутреннее раздвоение, словно я присутствовал в двух мирах, поэтому я не удивился, услышав довольный голос Гуго: «Все прошло хорошо». Я не помню, слышал ли я этот голос внутри себя, или он раздавался снаружи.

Был густой туман. Коттедж Гуго был ярко освещен, фары скорой помощи тоже были включены, длинные тени терялись где-то в глубине леса. Тут голос Гуго появился вновь: «Поздно, слишком поздно!» — весело сказал он, и я услышал, как он пытается подавить смех.

Когда я, уставший и ошеломленный, отправился спать в 5 часов утра, то перед тем как уснуть, услышал голос Гуго в третий раз: «Какое чудесное чувство освобождения», — произнес он с облегчением. Я редко слышал, чтобы Гуго говорил с такой убежденностью.

В течение трех последующих дней я испытал трансформирующую силу смерти совершенно по-новому. Читатель, вероятно, спросит, почему уход друга причинил мне такую боль, если я знаю, что он жив и освободился от всех физических страданий.