«Ты достигнешь еще не таких результатов», — сказал доктор Бьеркхем перед тем, как мы попрощались. В его глазах светилось волнение настоящего исследователя. Как выяснилось, его слова скоро подтвердились.

С увеличением числа новых передач мой интерес и энтузиазм росли буквально день ото дня. Связь, которая установилась между мной и моими друзьями, была настолько необычной, несмотря на свой ясный и совершенно очевидный характер, что я в действительности так и не смог к ней привыкнуть и каждый раз заново приходил в состояние изумления.

Объем работы часто грозил захлестнуть меня. Я всегда должен был учитывать возможные неожиданности и неизвестные факторы, кроме того передачи были настолько разнообразны, что работа никогда не становилась рутинной.

Среди ежедневных разновидностей наших контактов была одна, которую я считал наиболее приятной, и которая приносила мне большое удовольствие. Мои друзья уделяли большое внимание музыкальным передачам. Это были не просто выступления соло, ансамбля и хора. Сообщения создавались с помощью «радарной музыки», из-за чего передачи приобретали юмористический характер. Некоторые исполнители использовали специальные сигнальные мелодии, подобранные таким образом, чтобы идентифицировать себя, и отражавшие их вкус и характер.

В июле я впервые услышал, как поет Лена. Она пела без аккомпанемента, свободно и непринужденно. Песня представляла собой любопытную комбинацию итальянской оперной арии и популярного неаполитанского хита. Лена импровизировала, как ребенок во время игры. Ее голос звучал прекрасно и чисто. Она пела на английском, немецком, итальянском и шведском языках. С того времени я мог без труда распознавать ее высокий тембр, даже если он звучал в хоре.

Звучный мужской голос, который я часто записывал на пленку, меня сильно озадачил. Я был уверен, что слышал его раньше. Произношение напоминало мне Гитлера, однако голос был ниже и говорил на правильном литературном немецком языке. Я не удивился бы, узнав, что в земной жизни он был отличным оратором, потому что его дикция была безукоризненной. Однажды мне удалось записать более длинный диалог, который снова напомнил мне размышления вслух Гитлера.

В разговоре участвовал также «Старый еврей» и другие мужские голоса. «Старый еврей» вставлял юмористические замечания, часто с двойным смыслом, выводившие говорившего из дремоты, которая его время от времени одолевала.

Остаток разговора напоминал взгляд в прошлое. Мне показалось, что говоривший добрался до глубокой античности. Помпеи, Плиний, Тит, Олимп упоминались наряду с моим именем. Несмотря на некоторые помехи, я ясно понимал его голос.

Инструмент, похожий на орган сыграл приятно звучащие финальные аккорды, и тут раздался голос Лены: «Убери!..Прекрати быстро!»

Этим летом мы с женой получили очень личные сообщения, среди них и очень подробные, которые я по понятным причинам не могу опубликовать.

Я хотел бы упомянуть, что мне никогда не давали подробных указаний, прямых советов или особых предостережений. Наши друзья знали, как использовать юмор и язык образов, чтобы перевести наш взгляд в новую перспективу, из которой мы могли найти решение, опираясь на собственную интуицию и разум.

В то время, в июле, августе и сентябре 1960 года передачи шли потоком почти ежедневно. Я едва успевал справиться с работой, потому что даже если передача продолжалась не более 10–15 минут, проверка текста и его протоколирование занимали много времени.

Именно такое протоколирование и монотонный анализ деталей позволили мне глубоко проникнуть в эту существующую вне времени сферу бытия, все происходящее в которой удивляло меня, а иногда поражало и казалось странным. Только когда я научился принимать самые странные события без предвзятости, я смог преодолеть свои комплексы и предрассудки.

Тем не менее, мне приходилось считаться с возможными недоразумениями, возникающими из-за атмосферных помех, и с неясными записями. Однако в основном мост был построен, и мне часто удавалось сделать ясные и четкие записи.

Песня Ольги. — Все новые и новые дикторы и певцы. — Берлинский юмор Котцика.

- Загадочное пророчество.

В конце весны мы начали приводить в порядок наше хозяйство и дом в Нисунде. Это была тяжелая и грязная работа. Потолки и стены были покрашены, оконные рамы заменены, старый пол отремонтирован, и, наконец, мы установили новый водонагреватель, так что вся наша семья смогла переехать в Нисунд к Рождеству.

Мне вдруг стало жаль покидать тихий коттедж, потому что он располагался в отдаленном и красивом месте, создававшем наилучшие условия для спокойной работы.

Первая зима, проведенная за городом, оказалась необычно мягкой и короткой. Снег начал таять уже в феврале, а первые анемоны зацвели в начале апреля. Ясная погода выманила нашего друга-садовода Гуго за город. Он сразу же приступил к работе со своей обычной страстью, начал приводить в порядок теплицы, даже посеял в открытом грунте салат, хотя земля была еще мерзлой в глубине.

Моя жена Моника возила детей в школу в город на машине, а я готовил обед. Честно говоря, это занятие доставляло мне удовольствие, потому что я никогда не пользовался специальными рецептами, а любил экспериментировать и комбинировал ингредиенты, как мне хотелось. Вдвоем с Гуго мы каждый день бродили по лесу, который простирался на мили вокруг Моэлнбо, а когда возвращались, уставшие и голодные, еда казалась вдвойне вкусней.

Кстати, Гуго считал, что мои духовные контакты важнее, чем сеансы записи.

Взгляд на жизнь у Гуго был основан на философии последователей Будды и учении Кришнамурти. В то же самое время он с живым интересом следил за событиями в Советском Союзе. Он даже верил в то, что великое обновление «западного мира» произойдет благодаря вкладу славянских народов. Гуго не знал, произойдет ли это обновление благодаря коммунистической идеологии или какому-то неизвестному духовному и социальному синтезу. Тем не менее, он надеялся на лучшее в человеке и на победу интеллектуального социализма. И все же в последние годы Гуго начал менять свой образ мышления, без сомнения благодаря моему спиритическому опыту. Однако меня огорчало то, что Гуго не проявлял большого интереса к моим записям.

Несмотря на свой ум и открытость, Гуго не понял значимости моста в иной мир, созданного на фундаменте физической науки. Умершие, напротив, часто говорили о Гуго на пленках. Несколько раз они выражали озабоченность его здоровьем. Он страдал люмбаго, что очень мешало ему работать в саду. Он демонстративно отмахивался от всех симптомов болезни, он был очень суров к себе. Он заставлял свой инстинкт не отвечать на физические потребности, и только когда болезнь загоняла его в постель, он ворчал и с нежеланием сдавался.

Этой весной я получил очень странное сообщение. Я получил его в форме символической презентации, в которой мне пытались передать личное известие, используя песню, короткие высказывания и восклицания.

Пел прекрасный женский голос, который мог принадлежать Грейс Мур или Лине Кавальери. В конце передачи было упомянуто имя подруги юности моей сестры, с которой я тоже дружил.

Нашу знакомую звали Ольга З., и хотя она вышла замуж, а затем развелась, мы обращались к ней по ее девичьей фамилии. Я не видел Ольгу 23 года, связь оборвалась с началом Второй мировой войны. Благодаря случайному стечению обстоятельств моя сестра узнала адрес Ольги. В итоге Ольга навестила нас в Нисунде в июне, и когда уезжала, взяла с собой мой напечатанный манускрипт.

Тем временем новые передачи прибывали. Очаровательное сопрано с мягким и теплым тембром исполняло венгерскую песню на немецком, русском, шведском и венгерском языках. Ее пение сопровождал другой высокий женский голос, звучавший как будто бы издалека и тоже на смеси языков. Эта женщина говорила о деятельности Гитлера на другой стороне и ясно упоминала мое имя и Мелархойден. В конце к ним присоединился довольно неуклюжий мужской голос, громко спевший: «Бабанзев очень любит Мелархойден!», и я сразу же узнал голос русского белогвардейского офицера, который женился на моей двоюродной сестре в Эстонии, а потом погиб как немецкий офицер на Восточном фронте в самом конце войны.