Рассказ доктора Брауна совпадал с показаниями Хемингуэя.

— А когда пришли Джеф и Шарон?

— Анна бросилась ко мне с криком: «Бабушка! Бабушка!» Я ничего не понимал, мне даже в голову не приходило связать эту небольшую черную кучу, лежащую на авансцене, с человеком, когда вдруг я услышал за собой голос Джеффри: «Боже мой! Да ведь это бабушка!» Я повернулся и посмотрел на него, все еще ничего не понимая. Он стоял сзади меня, бледный, как бумага, не в силах сдвинуться с места. А на сцене бородач опустился на колени возле темной груды и хриплым голосом повторял: «Мадам Тауэрс, мадам Тауэрс!». Только тут до меня дошел весь ужас случившегося. Можно было подумать, что все посходили с ума. Анна потеряла сознание у меня на руках, и мне никак не удавалось привести ее в чувство. Молодая женщина трясла за рукав Джеффри, повторяя его имя, а Хемингуэй кричал: «Ничего не трогайте! Врач больше не нужен!» Затем он бросился куда-то в сторону, и я увидел, как он быстро поднимается, цепляясь за перила, по винтовой лестнице. Я не понял, для чего, потому что в тот момент еще не знал о существовании перехода над сценой. Оказавшись наверху, Хемингуэй крикнул: «Последите, чтобы никто не вышел из театра!» Среди общего переполоха я не соображал, чего он хочет, но Джеф понял и побежал к входной двери, хотя его жена пыталась его задержать. Когда мне удалось привести в себя Анну, я поднялся на сцену: ведь я все-таки врач!

Джералд закрыл глаза и сказал:

— Дайте-ка мне еще сигарету.

Шанс протянул ему сигарету и зажигалку. Джералд сделал две глубокие затяжки, выпустил тонкую струйку дыма и продолжил рассказ:

— Это была мадам Тауэрс. Не знаю, каким чудом, но лицо у нее не изменилось, то есть не пострадало, но в остальном, как мне кажется, у нее не осталось ни одной целой кости. Жуткое зрелище! Разбитые кости выпирали из платья, через рукава, всюду... Вновь появился Хемингуэй, и Джеффри ему сообщил, что из театра никто не выходил и вообще никто не сводил с места. Тогда Хемингуэй вызвал полицию. Он-то не утратил способности здраво размышлять и подумал обо всем.

— Анна ничего не слышала до падения?

— Полхэм уже задавал ей такой вопрос. Вроде бы она ничего не заметила, но, по правде сказать, она была не в состоянии что-либо припомнить.

Раздался звонок.

Шанс не спешил открывать, так как знал, что за дверью стояли Джеф и Шарон.

Его угнетала мысль: почему с первого же мгновения Хемингуэй заподозрил преступление, а не просто несчастный случай? Зачем он побежал наверх на «кошачий переход» и велел Джефу стоять у выхода из театра? Выходило, он подозревал, что в здании мог быть посторонний?

Впрочем, он сам сказал Шансу, что миссис Тауэрс могли столкнуть вниз через перила. Да, да, у Хемингуэя имелись веские основания подозревать убийство.

В черных глазах Джефа застыли горе и недоуменный вопрос, но он держал себя в руках. Шанс больше тревожился за Шарон... Он спрашивал себя, достаточно ли у нее выдержки, не подведет ли ее нервная система и не закатит ли она им истерику?

К счастью, ничего подобного не случилось. Шарон стояла рядом с Джеффри, держа его под руку.

Совсем маленькая, она доходила Джефу только до плеча, нежная, хрупкая, но не болезненная.

— Нам можно войти? — спросил Джеф.

— Безусловно!

Шанс пропустил их вперед и представил Джералду:

— Шарон и Джеффри Хандлей — Джералд Браун.

«Еврей, но, как говорят, весьма симпатичный» — так когда-то охарактеризовал его Джеф. Он протянул доктору руку и сказал:

— Сейчас не тот момент, когда пристало говорить, как я рад вашему с Анной счастью, но все же знайте, что это так... Надеюсь, вы скоро станете моим дядюшкой.

— Постараюсь,— серьезно ответил Браун,— не быть таким родственником, которому семья легко затыкает рот, лишая самостоятельности.

Джеф повернулся к своей молоденькой жене и с необычайной гордостью заявил:

— Во всей этой кутерьме вы не успели познакомиться с моей Шарон, Джералд.

— Не могу даже выразить, как я польщен и восхищен,— пробормотал доктор, понимая, что тут нельзя ограничиться стереотипной фразой, вроде «здравствуйте».

Шарон мило улыбнулась, но чувствовалось, что ее мысли далеко.

— Где Анна? Это она плачет?

— Да.

— Почему же вы ее оставили одну?

— Слезы приносят облегчение...

— Все равно, рядом с ней кто-то должен находиться. Можно мне туда пройти?

Джералд колебался, но Шанс дружески похлопал Шарон по плечу и сказал:

— Конечно, дорогая. Не сомневаюсь, вы ей сейчас нужнее любого врача.

Шарон исчезла за дверями той комнаты, откуда доносились рыдания.

«Славная девушка,— подумал Шанс,— да, Джеффри повезло».

Он повернулся к молодому человеку и предложил ему бокал портвейна или же рюмку коньяку, но Джеф отказался.

— Я никак не могу понять, что же произошло,— заговорил он взволнованным голосом.— Почему бабушка оказалась в театре? Многие годы она вообще не выходила из дома. Как она нашла этот страшный переход? Зачем вышла на него?

— Мне думается, в какой-то мере я сумею рассеять ваше недоумение, но прежде всего объясните, как вы сами очутились в театре?

Джеф бросил взгляд на Джералда. Видимо, его интересовало, что знает об этой истории доктор.

— Джералду все известно, даже больше, чем вам,— сказал Шанс.— Но вы же были с Шарон в Нью-Каньоне? Мне сказали на коммутаторе, чтобы я туда позвонил. Однако мне никто не ответил. И вдруг вы оказываетесь здесь в самый разгар драмы?

— Я как раз и звонил предупредить, что мы с Шарон уезжаем. Ваш коттедж очарователен, лучшего места на время медового месяца и не придумаешь, но...

— ...но у нас не выдерживали нервы, не так ли?

— Точнее, у меня одного,— попытался улыбнуться Джеффри.— Вы не знаете, что за золото Шарон! Это поразительное существо, у нее поистине железная воля и изумительная выдержка! Но я, попросив вас известить мать о перемене в моей жизни, думал, что она вас выслушает и примет все спокойнее... Сам я потерял покой. А тут еще Шарон по дороге в Нью-Каньон принялась мне выговаривать за проявленную неделикатность. По ее мнению, я должен был сам поговорить с мамой, доказать, что имею право на счастье, иначе она непременно будет против нас. Она считает, что я достаточно взрослый человек, чтобы обходиться без посредников. Только не подумайте, что Шарон имеет что-то против вас лично.

— Я давно убежден в противном,— засмеялся Шанс.

— Так или иначе, но она настояла на своем. Приехав в Нью-Каньон, я сразу стал названивать вам, чтобы попросить вас не разговаривать с матерью, так как мы с Шарон сделаем это сами. Мы все время ждали вашего звонка и уехали только с последним поездом.

— Жаль, что вы мне не дозвонились, потому что наша беседа с Люси уже состоялась.

Джеф как-то сразу сжался и неуверенно спросил:

— И какова же реакция?

— Вполне определенная,— холодно ответил Шанс.

— Боже мой! — перепугался Джеффри.

Сидя с пустым бокалом в руке на диване, доктор Браун прислушивался к разговору. Тут он вмешался:

— Не огорчайтесь, что все так получилось, потому что Люси преподнесла нам сюрприз...

— В чем дело, а?

-— Минуточку, Джеф, мы все расскажем, но только сперва объясните, зачем вы-то с Шарон приехали сюда?

— Мы были в Нью-Йорке в шесть часов вечера, и я снова пытался вам дозвониться. Мы не решались идти к матери, предварительно не выяснив, что же сделали вы. Понимаете, тут легко можно все испортить одним необдуманным шагом... Телефон молчал, и мы приехали прямо сюда. Внизу дверь была закрыта, на звонок нам не ответили, так что мы отправились обедать в ресторан. Оттуда еще раз звонили, и снова безрезультатно. Чтобы как-то убить время, мы пошли в кино. Сеанс кончился без четверти одиннадцать, и мы с Шарон прямиком направились сюда. На этот раз дверь была открыта. Мы позвонили в ваш звонок, нам не ответили, но поскольку дверь не была закрыта, мы подумали, что вы где-то в театре или даже выскочили на минутку в ближайший магазин или киоск. Сначала мы некоторое время прогуливались по тротуару, а потом, замерзнув, решили войти вовнутрь. В это мгновение раздался страшный крик в театральном зале, потом кто-то принялся изо всех сил колотить в дверь. Вы представляете, как мы переполошились! Мы побежали на крики, я видел, как вы, Джералд, ломитесь в дверь. Тут она внезапно распахнулась, и мы втроем одновременно влетели в нее. Остальное вам известно.