Это должно было стать еще одним доказательством его силы. Да, отстроить город! А к Городцу — свободный проезд по Смоленской и Черниговской землям. Кто попробует войску великого князя запретить свободно пройти к своему городу? А когда у Святослава, у Давида, у Рюрика под носом окажется сила владимирская, то гордые князья станут гораздо более сговорчивы.

Нужен был для нового строительства Остерского Городца великому князю особый человек. Во-первых, он должен быть достаточно родовит. Чернеца Акинфия на такое дело не пошлешь, это все равно что теленка посылать в волчью стаю — сожрут. Так вот, чтобы не сожрали, этот человек должен быть способен распорядиться силой дружины… Но воеводу посылать на строительство глупо. А этот человек должен быть для всех на юге новым, и желательно — молодым: молодые да честолюбивые не так легко идут на сделки, и меньше опасности, что задание, порученное великим князем, посчитают менее важным, чем устройство собственных дел. Искушений же разных там, на юге, придется увидеть много! Человек этот должен быть кем-то из своих, хорошо укорененным на Владимирской земле.

И лучше молодого боярина Бориса Юрятича строителя не нашлось.

— Поезжай, — сказал Борису великий князь. — Если город мне построишь — награжу щедро. Среди именитых мужей будешь одним из первых. Помни: город этот мне нужен.

Для строительства города много чего требуется. Особенно если строить его далеко от своей земли, где и люди знающие всегда найдутся, и работники, и припасы, и помощь. Борису предстояла задача, которую выполнить мог далеко не каждый. Он решил, что сможет.

Чтобы не возникло недоразумения, великий князь известил всех южных владетелей, что собирается возродить город, построенный дедом, и поскольку законность этого никто не может оспорить, то всякие помехи строительству станет считать для себя оскорблением. Борис выехал в Городец, оставив дома беременную жену — не в шатре же ей жить.

Городец Остерский предполагалось прежде всего хорошо укрепить. Нашлись у великого князя мастера, умевшие строить крепостные стены по всем правилам военной науки. С собой Борис выпросил самого Пятку и двух его помощников — только что они закончили постройку внешней стены в Суздале. Мастеров этих Борис хотел убедить в том, что укрепления нового города лучше всего строить наподобие тех, что окружают город Торжок. Он помнил, как не смогло войско великого князя взять их приступом, отчетливо помнил и как они устроены. Мастер Пятка, однако, сказал, что крепость ту торжокскую помнит, восхищения боярина Бориса не разделяет и вообще — надо сначала на месте посмотреть, что и как, а там само скажется.

С рабочими решили так: своих от дела не отрывать, а нанимать на месте. Если нужно — покупать села с людьми там же. Смотря по тому, что выйдет дешевле — платить наемным или сразу купить своих. Две тысячи гривен выдал великий князь Борису, предупредив, что потребует отчета. Для отчета к серебру был приставлен писец.

Прибыв на место, начали осматриваться. Три сотни дружинников, переданные воеводой под начало зятю Борису, разбили стан, и место, где суждено было подняться из праха и развалин новому Городцу, стало напоминать поле битвы, а не поприще для созидательных трудов.

Вокруг осевших, размытых дождями земляных валов и заросшего пожарища зияло пустое пространство, некогда бывшее лесом, который вырубили на постройку города. Невдалеке темнели боры, которые предполагалось пустить на новые бревна. Внизу, под высоким крутым берегом, медленно катился широкий Днепр. На другом берегу Днепра, раскинувшись на холмах, блестя на солнце золотом куполов, лежал Киев, древняя столица всей Русской земли.

Оказалось, мастер Пятка имеет знакомцев в Киеве и может обеспечить строительство наемными работниками — умелыми, недорогими и вдобавок со своим орудием. Для Бориса Пятка оказался настоящей находкой. Без него пришлось бы изрядно помучиться, разыскивая в ближних окрестностях людей, умеющих не просто держать в руках топор или лопату, но знающих, как и зачем возводить земляные валы, прокладывать рвы, устраивать водостоки, ладить основания для стен и ворот, поднимать стены с бойницами, наводить забрала и ставить сторожевые башни. Работа началась уже через неделю. Услышав про строительство, со всей округи потянулись желающие заработать. Пятка отбирал самых подходящих.

К зиме средства кончились — две тысячи гривен были истрачены. А еще и треть работы не была сделана. Борис, захватив с собой писца, мастера Пятку и десяток дружинников, кинулся во Владимир — объяснять великому князю, что нужно еще серебра. Он обмирал от мысли, что Всеволод Юрьевич заподозрит его в том, что он зря растратил средства, выданные ему, ничего не сделав. Но ничего не произошло. Великий князь был доволен, средства обещал, велел Борису пожить дома до тех пор, пока не будет собрано еще тысяч пять гривен, но мелочью — кунами и резанами. Борис сам просил, так удобнее было рассчитываться с работниками.

Самое радостное для Бориса оказалось все же не то, что великий князь похвалил его. Дома, встретившись со всеми домашними, полюбовавшись на сына Кузьму, названного в честь деда, Борис почувствовал, что соскучился по Орине. Она после родов утратила юное очарование, которое было в ней, но стала красива какой-то тихой, особенной красотой расцветшей женщины. Борис поразился: как мог он не оценить ее? Вспомнил Потвору — и ничто не шевельнулось в груди. Приятное воспоминание, а больше ничего. Получалось так, словно Борис второй раз женился. Потвора отпустила его. Для Бориса и Орины началась новая жизнь.

Он задержался в родном доме дольше, чем хотел. Но великий князь поторопил его, и Борис с трудом оторвался от семьи. Теперь ему хотелось скорее достроить Городец и вернуться обратно.

О Потворе он больше не думал.

И вот он вернулся во Владимир, доложил великому князю, что поручение его выполнено: Городец Остерский стоит над Днепром, имеет крепкие стены, в нем есть место, где можно размещать дружину, селить людей. Есть даже пристань на Днепре, куда приставать судам. Оставалось посадить туда ловкого и хитрого посадника, чтобы город жил и процветал. Великий князь захотел приблизить его к себе. Борис был назначен опекуном юного князя Георгия, как Добрыня был при Константине. Кроме того, занял место в боярской думе вместе с Юрятой и Добрыней. Вот теперь можно было строить свой дом. Да что там дом — целые палаты. Великий князь выделил для этого землю рядом с новым Успенским собором, где стояли дома богатейших и знатнейших мужей владимирских.

Борис больше никогда не был на Заболонье — не имел никаких дел с торговым людом. Поэтому он так и не узнал, почему Потвора освободила его. Она умерла через несколько дней после того, как он отправился строить город для великого князя. Умерла тихо. Отчего? Ведь не болела ничем, не жаловалась. Нашли ее в спальне. Она, видимо, готовилась ко сну, но до постели не добралась, лежала на полу, навзничь, с открытыми глазами.

Вскоре Борис уже стоял рядом с маленьким князем Георгием во время пострига, подводил его к епископу Иоанну, помогал взобраться в высокое седло. И сам себе дивился: попробуй ему раньше кто-нибудь скажи, что возню с младенцем, пусть даже и сыном великого князя, Борис сочтет делом важным и даже почетным! Он посмеялся бы и не поверил. Нынче же, став отцом, он сознавал: воспитать мальчика — воина, мужа, защитника и добытчика — есть высший долг мужчины. Георгий же был не простой мальчик. Он должен стать хозяином земли, хозяином самого Бориса и его детей. И Борису очень захотелось вырастить из него достойного хозяина.

Будущий же хозяин этот по природе и душевному складу Борису подходил вполне. В свои три года был лукав, смешлив, проказлив. Даже во время пострига баловался — важно надувал щеки, а сам еле удерживался, чтобы не прыснуть. Константин был строгий, вдумчивый, склонный к мечтательности. Георгий же напоминал Борису его самого в детстве. С ним было легко и приятно.

Весной великий князь решил строить новый храм. Не в городе, не митрополичий собор — таким мог стать уже строящийся Рождественский собор, заложенный вместе с монастырем недалеко от Владимира на берегу Клязьмы. Великий князь захотел построить свой храм при дворе.