Перед ней стояла та же расписная ширма, позади — шест, она притянута к нему широким ремнем. В глаза ей бил яркий свет, у ног стояли мужчины в рясах и масках, они смотрели на нее голодными глазами. В руках они держали наготове карточки для голосования.

— Джентльмены, — объявил Хогарт. — Кое-кто из вас, благодаря любезности нашего предыдущего щедрого покупателя, уже втайне отведал изысканный вкус запретного плода. Сегодня, как вы уже догадались, двоим из вас будет предоставлена необычайная и восхитительная возможность — насладиться самым очаровательным существом в мире. Эта особа — а она стоит миллион фунтов стерлингов — одарит вас своими милостями. Мы провели голосование, и решение было единогласным. Два аукционера, предложивших самую высокую цену, получат право провести с ней один час. Всего один час. Разумеется, робких и стыдливых просим воздержаться от участия в аукционе.

Послышался приглушенный смех.

— Как я понимаю, среди вас нет робких и стыдливых? — хихикнул Хогарт. — Очень хорошо. Аукцион начинается с десяти тысяч фунтов. Десять тысяч фунтов, господа. Пятнадцать тысяч фунтов. Двадцать тысяч фунтов.

Как и в прошлый раз, с нее сняли лиф, потом юбку и нижние юбочки. Ей не давала покоя мысль — участвует ли в торгах Его Светлость? Что они с ней сделают, что…

— Сто тысяч фунтов, — слышался голос Хогарта. Со стуком опустился его молоток. — Блестяще. Вы, господа, те, кто предложил девяносто пять и сто тысяч фунтов, подойдите ко мне ровно через пять минут.

Ширму поставили на место, глаза ей снова завязали плотной повязкой. Она слышала, как передвигают мебель. Ее отстегнули от шеста и передвинули на несколько футов вперед, туда, где стоял Хогарт, потом силой поставили на четвереньки на невысокий узкий стол.

Его Светлость был здесь. Она чувствовала его запах, узнала прикосновение его горячих, сухих пальцев. Он провел рукой ей по позвоночнику, опустился ниже, втер немного крема. Нанес каплю крема на соски, ущипнул их. Она прикусила губу, чтобы не вскрикнуть.

— Ты должна делать все, что они захотят, — зашептал он ей на ухо, запустив руки в волосы. — Должна делать, потому что я тебе так приказал. Ты принадлежишь мне, поэтому должна делать все, что я скажу, и молить их, чтобы не останавливались. Потому что я так сказал. Если не угодишь мне, я брошу тебя в темницу и оставлю на съедение крысам. Поняла?

— Да, мой повелитель, — прошептала она.

Он поцелуем снял слезы с ее щек.

— Джентльмены, — объявил Хогарт. — Она вся ваша.

После этого она оставалась в постели много дней. Кто-то принес ей горький чай. Он всегда был горький, этот чай, которым ее поили, но ее все равно заставляли пить. Когда ей стало немного лучше, Его Светлость начал приходить чаще. Он не оставлял ее в покое. Она не понимала, как ему, человеку сравнительно пожилому, удается сохранять такую силу. Знала только одно — он ненасытен. Иногда они оставались в комнате с окошком в стене так долго, что не выдерживали и засыпали на диване. Но потом он будил ее, и все начиналось сначала.

Так продолжалось снова и снова, пока однажды днем не появился Хогарт. Он сообщил, что они переезжают.

— Приближается война, — сказал он. — Мы слишком долго прожили на одном месте.

Она ничего не понимала. Ей казалось, он говорит загадками. Мозг разучился работать. Она не помнила, что случалось в тот или иной день, помнила только голос Его Светлости над ухом, прикосновение его пальцев, запах кожаного подголовника, к которому он любил ее привязывать, чтобы одновременно чувствовать ее и смотреть.

Она съела суп, который ей дали, выпила чай и стакан холодного сладкого напитка, а затем почувствовала, что ее одолевает неимоверная усталость. Ей стоило огромного труда держать глаза открытыми. Ее взвалили на плечо, вынесли из комнаты в гараж, усадили в машину. Там ее завернули в одеяла, уложили на заднее сиденье, и она уснула. Поездка растянулась, ей казалось, на много дней. А может быть, всего на насколько часов. Ее уже не волновало, что ее опоили наркотиками, везут неведомо куда и хотят спрятать в еще более отдаленном месте. Ее теперь ничто не волновало.

Для всего мира она была мертва.

Он никогда не выпустит ее.

Стоял туман, дул ветер, лил дождь, и в новом доме было холоднее, чем в прежнем. Когда ставни держали закрытыми, она не знала, день на дворе или ночь. Это не имело значения. Здесь всегда было серо и сыро. Вдоль дома тянулась длинная терраса, ей разрешали погулять там и по двору около дома. Она видела, что вокруг всего поместья высится гладкий каменный забор с колючей проволокой по верху. Дом был большой, каменный, в нем, наверное, было много комнат, но она не видела ни одной, кроме своей собственной.

Вскоре приехал Его Светлость. Он оставался дольше обычного. Сначала он почти все время проводил в ее комнате, хотя это было на него не похоже. Сказал, что она, если пообещает вести себя хорошо, может снять повязку с глаз. Он сидел за столом, спиной к ней, и разбирал бумаги, а она читала или дремала. Однажды он потянулся, и она заметила, как у него на пальце блеснуло золото. Кольцо. Ей мимоходом подумалось — где же ее кольцо, то самое, которое показывал Хогарт. Которому предназначено было стать ее обручальным кольцом.

Потом Его Светлость велел ей завязать глаза и лечь. Он еще не насытился ею. Снова, снова, снова…

Он прервался только однажды, когда раздался стук в дверь.

— Не шевелись, — велел он.

Он встал, и она услышала голоса. Потом его пальцы стиснули ей левое запястье. Безымянного пальца коснулось что-то холодное. Зажужжал какой-то инструмент. Не иголка для татуировки, звук был погуще. Они что-то делали с кольцом, но было не больно.

Она ничего не понимала.

Потом он выпустил ее. Голоса удалились. Он лег рядом и взял ее за левую руку.

— Ты моя, — заявил он. — Ты его никогда не снимешь.

Он долго не разрешал ей встать. Много, много дней. Ее это не волновало. Она была ничем. Была тем, чем хотел он. И все. Она лежала в темноте, он — рядом с ней, на ней, позади. То жестокий, то ласковый. Она забыла, что такое время.

Когда он был здесь, время останавливалось.

Потом он ушел. Она проснулась — его не было. Повязка с глаз была снята, ставни раскрыты. Она посмотрела на кольцо. В нем был большой изумруд, по бокам — два желтых бриллианта. Она попыталась снять его. Долго крутила, но только растерла палец до крови. Потом заметила, что на столе стоит радио. Тут она поняла, что не слышала радио уже много лет. По радио слышались голоса. Голоса настоящих людей. Из настоящего мира. Она снова вспомнила о времени. Она в последний раз слышала радио пять лет назад.

В мире шла война, а она была взаперти. Она задумалась — чем занимается Его Светлость во время войны? Наверное, обычными своими ужасными делами. И Хогарт. Она легко представила его себе в новеньком, с иголочки мундире с сияющими пуговицами.

Она слушала радио днями и ночами. Ей было не с кем поговорить, поэтому она разговаривала с радио. Ее собственный голос звучал чужим, далеким. Слуги в доме, те, кто кормил ее и присматривал за ней, не произносили ни слова. Они работали на Его Светлость — это все, что ей полагалось знать. Женщину звали Матильда. Уродливая, приземистая, та самая, что помешивала какое-то варево в котле в ту давнюю, давнюю ночь. В первую ночь. Это Матильда зашнуровала корсет так туго, что она не могла дышать. Матильда давала ей горький чай, приносила еду на подносе. Другого слугу звали Маркус. Она слышала, как Хогарт однажды назвал его имя. Он был сильный, она его боялась.

Она задумывалась — не был ли он одним из тех, за окошком. Или тем самым человеком, который пригрозил перерезать ей горло.

Ей принесли в комнату много новых книг, стопку блокнотов, палитру с акварельными красками. Однажды вкатили пианино и принесли пачку нот. По книгам она должна была научиться читать музыку и играть.

Иногда она почти чувствовала себя человеком, живым человеком. Слушала новости по радио, тревожилась из-за боев, снова начала думать. С каждым днем она думала немного больше. Она начала учиться писать карандашом, который ей принесли для рисования. Сначала получались крохотные каракули, затем слова. Слова складывались в предложения. Она записывала их на клочках акварельной бумаги, всего по нескольку за один раз, потому что боялась, что за ней следят, а потом рвала их на мельчайшие кусочки и глотала.