Черная маска под капюшоном рясы скрывала почти все лицо, оставляя лишь две маленькие дырочки для ноздрей да две побольше — для глаз. Виден был только его рот, полные губы кривились в злорадной ухмылке.
— Это лик дьявола, — сказал он. — Смотри внимательно, это единственный раз, когда тебе дозволено его увидеть.
Он приблизился, подполз по кровати, и она уже не видела ничего, кроме его насмешливой улыбки да пары темных глаз, горящих за черной маской.
Он склонился над ней. В ярких лучах света блеснуло золото — кольцо у него на пальце. Она не могла пошевелиться. Он раздвинул ей ноги. Она хотела лягнуть его ногой, которая не была прикована, но колени будто налились свинцом и отказывались повиноваться.
— Кто ты такая? — спросил он, нависая над ней.
— Нет, нет, нет…
— Если хочешь сказать «Нет», говори: «Нет, мой повелитель». — Его руки обшаривали ее тело, острые ногти царапали кожу над корсетом. В его касаниях не было нежности, только неутолимое желание обладать и оставить свою печать.
— Будешь ли ты разумной, моя умненькая Доула, или хочешь, чтобы тебе стало хуже?
— Прошу вас…
— Прошу… кого?
— Прошу вас, мой повелитель. — Из ее груди вылетал лишь тихий шепот.
Это, должно быть, кошмар. Господи, только бы проснуться, проснуться и оказаться в уютной маленькой квартирке, где Джун болтает по телефону, только бы, только бы…
— Вот так-то, — сказал он и опустился на колени между ее ног.
Всхлипывая, она закрыла глаза. По ее щекам текли слезы.
— Э, нет, — сказал он. — Ты уже видела это и будешь смотреть, как я тебя беру. Будешь следить за своим собственным падением. — Он склонился, положил руки ей на лоб и пальцами раскрыл глаза.
— Видишь это? — спросил он, указывая на свой член. Он торчал прямо на нее, огромный и чудовищный. — Я знаю, ты не можешь отвести глаз от его великолепия. — Он снова рассмеялся. — Видишь это? Видишь? Отвечай.
— Да, — еле слышно шепнула она.
— Да — кто?
— Да, мой повелитель.
— Правильно, — сказал он. — Я твой хозяин и повелитель, а ты моя рабыня. Ты повинуешься моим приказам, поклоняешься мне и только мне. Повинуешься этой части моего тела и преклоняешься перед ней. — Он почти что сел на нее и шлепнул своей штукой, твердой и торчащей, сначала по одной щеке, потом по другой, потом ткнул в подбородок.
От этого гнусного касания она завизжала. Сила вернулась в ноги, она принялась яростно извиваться.
— Пусти меня, пусти меня, мерзавец, пусти, прекрати…
Она кричала и кричала, но, не прошло и мгновения, он улегся на нее и одним жестоким толчком проник внутрь. Ее тело пронзила жесточайшая, невыносимая боль. Она еще громче завизжала от боли и ужаса. Сквозь крики она слышала его злорадный смех. Он остановился на краткий миг и снова начал двигаться, наваливаясь всем телом, всей своей тяжестью. Она задыхалась от боли во всем теле, от боли в груди, не могла дышать, ее душил корсет, душил он… Он капля за каплей выдавливал из нее жизнь, убивал медленными, невыносимыми ударами. Растягивал свое удовольствие и ее муку.
— Хочешь, чтобы я остановился? — спросил он.
Она только кричала и кричала.
— Хочешь, чтобы я остановился? — повторил он.
— Да, — всхлипнула она.
— Да — кто? — Он просунул руки под подушку, притянул ее еще ближе. Он разорвет ее надвое. Она умирает.
— Да, мой повелитель.
Она кричала, не могла остановиться, но это чудовище все так же лежало на ней. Она задыхалась, ощущала только одно — боль. Вдруг он задвигался быстрее и быстрее, сильнее и сильнее, а в ушах все звучал его злорадный смех. Он силой открыл ей глаза, приподнял ей голову, и она увидела его маску, жестокий изгиб толстых губ, а руки его обхватили ее за плечи, и он проник еще глубже.
Она умрет. Человек не может пережить такую боль и остаться в живых.
Со страшной силой толкнувшись в ней в последний раз, он остановился. И больше не двигался. Он лежал на ней долго — ей показалось, целую вечность. Она не могла дышать. Закрыла глаза, чтобы не видеть ужасной насмешливой ухмылки на его лице.
— Ты моя, — сказал он. — Ты принадлежишь мне.
Его руки легли на ее лицо, снова заставили раскрыть глаза. Он потянулся к небольшому столику у изголовья и взял стакан воды со льдом.
— Выпей, — велел он, поднося стакан к ее губам. Она боялась, опасалась, что это яд, что он, овладев ею, убьет ее, но сопротивляться не было сил. Напиток оказался холодным и очень вкусным.
Когда она напилась, он поставил стакан и медленно вышел из нее. Потом придвинулся к ее лицу.
— Как много крови, — сказал он. — Великолепно. Теперь, когда пролилась первая кровь, начнется настоящее обучение. — Он коснулся ее и размазал кровь по лицу, по шее, по груди.
У нее снова закружилась голова, потянуло в сон.
— Добро пожаловать в Клуб, — произнес он.
* * *
Она не знала, долго ли пробыла без сознания. Проснулась в полной темноте, голова все так же кружилась, все тело болело, глаза были закрыты повязкой. Будто сквозь пелену, она краем сознания чувствовала, как чьи-то руки осторожно приподняли ее, отнесли в ванную, обтерли между ног прохладной влажной тканью, вытерли липкую слизь, усадили ее на унитаз, отнесли обратно на кровать. Расшнуровали и сняли корсет. Наконец-то она смогла вздохнуть. Она была слишком измучена, сражаться не было сил, и она опять уснула.
Когда она снова проснулась, чьи-то руки подложили ей под спину жесткую подушку, усадили ее, накормили с ложечки теплым супом и дали выпить какую-то холодную горьковатую жидкость. Она уснула опять. Проснувшись, она не имела понятия, какой сегодня день, долго ли она находится здесь. Она лежала на боку; обе руки прикованы к боковым столбикам кровати.
Он лежал рядом с ней. Она была совсем голая, и он тоже, крепко прижимался к ней сзади. Она чувствовала все его тело, руки стискивали ее в удушающем объятии. Она была так обессилена, что не могла даже отстраниться.
— Кто ты такая? — шепнул он ей в ухо. Она ощутила, как в нее упирается что-то твердое. Он раздвинул ей ноги и проник внутрь. Ее пронзила боль, такая жгучая, что она невольно закричала. Он засмеялся. Чем громче она кричала, тем злораднее он смеялся.
— Кто ты такая? — снова спросил он. — Если скажешь, я прекращу.
Она не могла издать ни звука.
Не надо, не надо, не надо, остановитесь…
— Ты принадлежишь мне, — сказал он.
Боль раздирала ее пополам.
— Очень больно? Совсем плохо? — спросил он.
— Да, — всхлипнула она.
— Да — кто?
— Да, мой повелитель, — прошептала она.
— Так-то лучше. Хочешь, чтобы я прекратил?
— Да, мой повелитель.
— Очень хорошо. Кто ты такая?
— Ваша. — У нее хватало сил только шептать. Все, что угодно, только бы он остановился.
— Ваша — кто? Не слышу.
— Ваша Светлость, — прошептала она.
— Ты хочешь сказать: «Я ваша, мой повелитель». Вот так. Скажи это.
— Перестаньте, пожалуйста, не надо. Не надо, мой повелитель.
— Ты меня не слушаешь, — сказал он, но внезапно вышел из нее. — И не повинуешься. Что с тобой нужно сделать? Что мне с тобой сделать?
— Уйти.
— Не надейся, деточка моя, — ответил он с коротким смешком. — Особенно с учетом твоего беспрерывного неповиновения.
Он подполз и лег рядом, лицом к лицу. Провел ладонями по ее волосам, собрал их в тугой хвост. Потом грубым рывком вздернул ей голову — она вскрикнула — и поцеловал в губы так грубо, что она чуть не задохнулась. Его настырный рот душил ее сильнее, чем корсет.
— Когда ты наконец поймешь, что принадлежишь мне? — Он снова отодвинулся. — Поцелуй это, — велел он и прижал к ее губам свою твердую плоть. — Поцелуй.
Она отвернулась. Ни за что.
— Ты должна научиться покорности, — сказал он, опять перебрался через нее и внезапно вошел сзади с такой силой, что она завизжала.
— Ты этого хотела?
— Нет, нет, нет…
— Нет — кто?
