Вскоре приехал Хогарт. Он был страшно озабочен.

— Матильда говорит, у тебя неприятности, — сказал он.

— Какие еще неприятности? — спросила она.

— С животом, — ответил он. Она никогда прежде не видела Хогарта взволнованным. — С животом и с тем, что в нем есть. Ты беременна, правда?

— Кажется, да, — ответила она. Ее переполняло спокойствие. У нее будет ребенок. Она не знала, как это произошло и почему не бывало прежде. Скорее всего, это случилось в самолете, когда она выплюнула горький чай. Матильда с самого начала всегда варила ей горький чай. Наверное, в него что-то подмешивали, чтобы она не забеременела. Она давно уже пыталась не пить этот чай.

— Такого никогда прежде не случалось, — говорил Хогарт, теребя манжеты. Ее захлестнуло неимоверное счастье. Потому что у нее будет ребенок! Потому что сама мысль о ребенке наполняла Хогарта ужасом.

Хогарт привел врача. Перед его приходом ей завязали глаза. Наверное, он тоже из членов Клуба.

— Близнецы, — сказал он. — У нее будут близнецы.

Близнецы. Она вернется к жизни. Снова начнет думать, как тогда, когда слушала радио. Заставит себя думать, а потом убежит. Убежит от Его Светлости, от Хогарта, от них всех — членов Клуба. Родит и убежит.

Она будет жить. Снова начнет писать на маленьких клочках акварельной бумаги, а когда в комнате будет темно, спрячет эти клочки в старой заплесневелой книге, которую никто не трогает. Будет разговаривать с новыми слугами, с теми пухлыми, которые всего боятся. Она ненавидит и их тоже, но постарается заговорить. Ей нужно тренироваться, чтобы потом разговаривать с детьми.

— Надо немедленно сообщить Его Светлости, — сказал врачу Хогарт. Потом они распрощались. Хогарт вернулся и снял ей с глаз повязку.

— Я рожу этих близнецов, — твердо заявила она.

Хогарт не знал, что сказать. Впервые в жизни.

— Хотите почувствовать, как они шевелятся? — предложила она. — Его Светлость захочет, чтобы вы рассказали ему о них.

Хогарт изумленно взглянул на нее. Потом робко положил руку на ее твердый, гладкий живот. С каждым днем он вырастал все больше и больше.

Она опустила глаза и посмотрела на его руку. На пальце у Хогарта блестело кольцо. Золотое кольцо. Он забыл его снять. Печатка с хитроумным рисунком обнаженной женщины. Она знала — такие кольца носят все члены Клуба.

Она не раз чувствовала это кольцо у них на пальцах, когда они хватали ее за руки.

Хогарт забылся, и она увидела кольцо.

Она улыбнулась Хогарту.

Один из слуг-близнецов заговорил с ней. Она с удивлением узнала, что он американец. Он спросил, не нужно ли ей чего-нибудь. Она не доверяла ему, не доверяла никому, но ей нужно было с кем-то поговорить. Нужно стать сильной, найти помощь, ради детей.

Близнецы помогут ей, если узнают, что она носит под сердцем близнецов.

Он сказал, что его зовут Томазино Ченнини, а его брата — Маттео. Сказал, что беспокоится за нее, но она не хотела ему верить — а вдруг он шпионит на Его Светлость? Томазино сказал, что они обязаны Его Светлости жизнью, что он спас их от верной смерти. Они родом из Бенсонхерста, в Бруклине, но во время войны очутились в Италии.

Его Светлость велел им звать его мистером Линкольном, рассказал Томазино, потому что он освободил их из рабства.

При этих словах ее охватил смех, такой неудержимый, что она чуть не задохнулась.

Потом он рассказал о том, что с ними случилось, и ей стало его жаль. Впервые за много лет она почувствовала жалость к мужчине.

Но сначала она жалела их только потому, что знала — они не могут причинить ей боль. Такую, какую причинял Его Светлость. И все члены Клуба.

Потом она долго думала об этих братьях. Они такие же пленники Его Светлости, Маркуса, Морица и Матильды, как она сама. Только они этого еще не поняли.

А может быть, и поняли.

Но они были молоды и сильны, хоть и толстоваты. Она просмотрела всю библиотеку и нашла старые книги, где говорилось о кастрации. Наскоро прочитала их, чтобы разобраться, не могут ли они все-таки причинить ей боль, и с удовлетворением узнала, что не могут.

Набравшись храбрости, она дала Томазино почитать одну из этих книг. На его лице появилось странное выражение. Он попытался пошутить, и она была готова улыбнуться.

Значит, она все еще способна улыбаться. Она все еще человек.

Она вернется к жизни. В банке лежат деньги. Счет номер 116–614.

Она решила, что Томазино достоин доверия. Ей нечего терять. Если Его Светлость что-нибудь узнает, она понесет самое жестокое наказание. Но придется пойти на риск. Ради детей.

Томазино и Маттео помогут ей. Они близнецы. Когда-нибудь она даст Томазино те крохотные клочки бумаги, которые стали ее дневником, он прочитает их и расскажет брату, что с ней сделали.

Его Светлость и все остальные.

Члены Клуба.

(Примечание от Томазино: на этом дневник кончается.)

Гай отыскивает меня на балконе возле голубой спальни, том самом, где в вечер нашего грандиозного бала он в темноте любовался Белладонной.

Он протягивает мне дневник. Лицо у него серое, как пепел. Я указываю ему на бутылку бурбона, но он отрицательно качает головой. Никакая бутылка на свете не умерит его боль.

Мы долго сидим, ничего не говоря, и прислушиваемся к звукам ночи. Шелестит ветер в листве, беззаботно стрекочут цикады, радостно ухает сова, устремляясь на мышь. В небе перемигиваются звезды. Тонны, и тонны, и тонны, и тонны звезд.

— Хотите сигарету? — спрашиваю я наконец. — Я помню вас еще по клубу, там вы курили. А однажды, если мне не изменяет память, прикурили от зажигалки на ожерелье.

— Память вам не изменяет, — подтверждает Гай. — Но я бросил курить. Мне кажется, ей это не нравится.

— Верно, не нравится. — Я тяжело вздыхаю.

— Можно спросить у вас кое о чем? — говорит Гай.

— Как нам удалось сбежать? Где второй близнец? Почему она не беременела до тех пор?

Гай кивает.

— Мне кажется, она правильно догадалась — все дело в горьком чае, который готовила для нее Матильда. В него добавляли какую-то траву, — говорю я. — Я искал рецепт в книгах о целебных травах. Может быть, капля кедрового масла, может, ладан. Если доктора ничего не знают о таком снадобье, это еще не значит, что от него нет толку. У членов Клуба была масса возможностей испытать и это средство, и многие другие.

— Ох, Томазино. — В его голосе звучит такая мука, что мне кажется, у меня разорвется сердце.

— Гай, когда-нибудь я расскажу вам все остальное. Обязательно расскажу. Вы должны знать все. Но не сейчас. Я слишком устал. Вы все понимаете, правда?

— Да, — медленно отвечает он.

Бедный, милый Гай. Он сгорает от любопытства. Я бы на его месте точно сгорал бы, прочитай я такой дневник.

Мы снова сидим в молчании; у меня затекают ноги. Небо начинает светлеть, над горизонтом загорается розоватая полоска.

— Я вылетаю в Лондон, — говорит Гай. — Как можно скорее.

Я протягиваю ему карточку с контактным телефоном Притча.

— Он ждет вашего звонка, — говорю я. — Он о вас позаботится. Мы безгранично доверяем ему. Может быть, какие-то из имен покажутся вам знакомыми. Или вы даже знаете кого-нибудь из них.

— Я знаю людей, подобных им. — Губы Гая сжимаются в тонкую черточку. — В школе они были задирами и развлекались, причиняя боль всем, кто слабее их. Таким был мой брат Фредерик. С одним отличием — он предпочитал женщинам животных. То есть стрелял в них.

— Где он сейчас? — спрашиваю я, радуясь случаю переменить тему.

— В Кении на него напал носорог. Затоптал насмерть. Меня утешает только одно — что его пришлось похоронить там же. Что он не покоится рядом с моей матерью и сестрой.

— Осмелюсь предположить, негодяй получил по заслугам? — мрачно спрашиваю я.

— После этого я почти поверил в Бога, — с горечью отвечает Гай. — Но не до конца.

— Хотел бы я, чтобы все сложилось по-другому, — с тяжелым сердцем говорю я.