— Не знаю, что там было у них… — едва слышно бормотала Смелякова.

— Ох, знаете, Нина Семеновна! — возразил Бородин.

— Ну, предположим, знаю…

— Вот и расскажите!

— Чего уж там рассказывать! — с досадой отмахнулась Смелякова. — Ну ударил он ее! Сердце-то поди живое. И что, думаете, переживала она из-за этого? По-моему, даже рада была: решила, что теперь ей все можно. Я считаю, сама она во всем виновата! Видела, что Иван выпивши был, могла бы и не выступать! Он ведь непьющий, до этого, пока они с Ольгой жили, капли в рот не брал. Ему нельзя вообще пить…

— Вам приходилось видеть его пьяным?

— С какой стати? Я ж говорю: до того раза Иван вовсе не пил! А рассказываю это с его и ее слов.

— А почему у него с первой женой не сложилось?

Смелякова удрученно покивала:

— Вот из-за этого и разошлись. Тогда он часто выпивал, ну и…

— Поколачивал жену?

Смелякова не ответила. Помолчав, продолжила:

— Потом, после развода уж, взял себя в руки. Что тут говорить: если б Ольга не повела себя так, никогда бы Иван не поднял на нее руку! И не искали б вы ее теперь. Сама она виновата, сама!

— Значит, Ольга сказала вам, что пошла домой?

— Так и сказала! — энергично подтвердила Смелякова. — А куда потом свернула, этого я не знаю!

— Ну что ж… — Бородин на секунду задумался. — У меня еще только один вопрос к вам, Нина Семеновна. Хотелось бы, чтоб он оказался последним.

Смелякова заметно насторожилась.

— Какой?

— А вот какой: почему вы сразу-то не сказали, что Морозова была у вас? И муж ее тоже скрыл этот факт.

— Он ничего не скрывал, — вступилась Смелякова за Морозова. — Он и сам ничего до сих пор не знает.

— Как так? — удивился Бородин. — Вы разве не сказали ему?

— Нет.

— Почему?

— Сперва растерялась. Когда он пришел и сказал, что Ольга дома не появлялась. Ну а потом я подумала, что, может, она по дороге изменила решение и опять подалась к этому, извините, засранцу. Жалко стало Ивана, так жалко…

— Вы только что говорили, что к Петрякову она вряд ли могла пойти, — напомнил Бородин.

— Это я сейчас так думаю, — сказала Смелякова. — А тогда сразу в голову стукнуло: к Петрякову опять пошла! Куда ж еще, если дома нет? Как тут ему скажешь, что Ольга собиралась домой пойти? Он и так сидит передо мной и плачет. Не стала я ничего говорить. А раз ему не сказала, то и вам…

— Интересная у вас логика! — усмехнулся Бородин.

— А что, теперь вам легче будет ее найти?

Бородин не стал отвечать. Молча подписал повестку и, протягивая ее Смеляковой, сухо попрощался.

В восьмом часу вечера в кабинет ввалился Юра Ковалевский.

— Без сенсаций, — лаконично отчитался он.

Бородин поморщился:

— Ты знай рассказывай, а насчет сенсаций я сам решу!

— В ночь на 1 января и позднее никто из жильцов Ольгу Морозову не видел. Что касается шума, то его хватало, поскольку во многих квартирах всю ночь работали телевизоры, а где-то пели и плясали. В одной квартире, этажом выше Морозовых, случилась пьяная драка: отец пытался учить уму-разуму взрослого сына, а тот, защищаясь, расквасил отцу нос. Милицию не вызывали, — подчеркнул Юра.

— Дальше!

— Пожилая женщина, проживающая в квартире этажом ниже Морозовых, рассказала, как после упомянутой драки, задремав, внезапно проснулась, услышав короткий вскрик, который больше не повторился. Женщина не могла сказать с уверенностью, вскрикнул ли кто-то на самом деле и чей был голос, мужчины или женщины. Супруг ее, спавший в той же комнате, ничего не слышал и убежден, что его жене этот вскрик привиделся во сне. Так уже было не раз. Однажды проснулась оттого, что будто бы кто-то ее поцеловал…

— В какое время она проснулась? — спросил Бородин.

— На часы она не поглядела. Где-то, говорит, в четыре или начале пятого.

— Вот почитай-ка! — Бородин перебросил ему на стол объяснение Смеляковой.

Прочитав его, Юра заключил:

— Мне кажется, она все-таки пошла к Петрякову.

— Не заходя домой?

— Может, и зашла.

— А потом куда девалась?

Юра пожал плечами.

— Надо точно установить, заходила она домой или нет, — сказал Бородин. — Завтра снова поговорю с Морозовым, — и ворчливо добавил: — Вешают, понимаешь, лапшу…

— Если она была дома, то почему он Смеляковой-то об этом не сказал? — спросил Юра.

— Видно, совестно было признаться, что опять навесил любимой женушке «фонарь», — рассудил Бородин и поглядел на Юру с шутливым осуждением. — А тебе, друг мой ситный, жениться надо, тогда не будешь задавать детских вопросов! С Леной-то уже познакомился?

Юра улыбнулся:

— И даже кофе попили!

Он хотел еще что-то добавить, но в это время дверь распахнулась, и в кабинет ворвался Иннокентий, старший оперуполномоченный из группы по тяжким преступлениям.

— Серега, у тебя есть?.. — и он завершил фразу щелчком по горлу.

— По какому случаю? — поинтересовался Бородин, догадываясь, впрочем, что речь пойдет о «сынках». Выдвинув нижний ящик стола, он извлек из него опорожненную на две трети бутылку с загадочным напитком «Империал».

— Расслабляйся, Кеша. Что там было-то?

— Много чего, — сказал Иннокентий, доставая с сейфа стаканы.

Бородин вылил в один стакан все содержимое бутылки и пододвинул Иннокентию. Тот опорожнил стакан единым духом, крякнул и повел рассказ:

— Чтоб вам понятно было: ночью к Марине во время дежурства пришла женщина…

— Это мы знаем, — прервал его Бородин. — Домбровская при мне докладывала Феоктистову. Вы туда, к «сынкам», приехали, и что дальше было?

— Произвели, значит, обыск. Нашли дубленку и сапоги. Те в отказ: купили, дескать, на свои кровные, заработанные в зоне. Но женщина уже опознала голову…

— Ты смотри! — поразился Бородин. — Ну Марина! Тут ходишь, ходишь, никакого просвета не видишь, а она — раз! Не сходя с места. Как тот астроном.

— Слушай дальше! — потребовал Иннокентий. — Запросили мы экспертов. Они облазили всю квартиру и лестничную площадку. Улик вот так! — он полоснул себя пальцем по горлу. — На топоре само собой. А что на лестничной площадке было, ты себе представить не можешь!

— Ну да, я только и видел, как курицу режут! — обиделся Бородин.

— Какая тебе курица! Там будто быка резали! По всей лестничной площадке кровь, кровь, кровь!.. В щелях так прямо сгустками…

— Признались?

— Куда ж им деваться было? — Иннокентий сокрушенно помотал головой. — Просто, знаешь, оторопь берет: на лестничной площадке рубили человека топором на куски, и хоть бы кто из жильцов выглянул…

Домой Бородин пришел часов в десять. Отдал жене получку, поужинал и подсел к телевизору, а Чарли устроился у его ног.

Спросил у старшего про отметки в школе. Тот отмахнулся, по-взрослому морщась:

— Не мешай!

Показывали паршивый американский боевик.

— По русскому, небось, пару схватил?

— Да нет! — не сводя глаз с экрана, снова сердито отмахнулся сын.

— А по математике?

— Не спрашивай сейчас ни по чему! — уже по-ребячьи завопил тот.

Бородин почел за лучшее оставить его в покое и отправился в спальню. Там жена, сидя бочком на застеленной кровати, с задумчивым видом разглядывала разложенные по достоинству купюры.

— Дама бубен сварила бульон? — подначил жену Бородин.

В ответ последовал тяжкий вздох.

— Изжарила десять котлет?..

— Тут котлеты тебе!.. — горестно проговорила жена. — Сливочное масло уже по двадцать тысяч кило.

— Будем лапу сосать, — сказал Бородин.

— А парни как? — с укором посмотрела на него жена. — Они-то как расти будут?

— Вырастут, — пообещал Бородин.

И подумал: если Ольга Морозова жива, чем она кормится, не работая? При таких-то ценах…

Около пяти утра он открыл глаза с острым чувством недовольства собой. Соскочив с кровати, в одних трусах пошел на кухню, спустил из крана холодную воду, наполнил эмалированный ковшик и поставил на огонь.