Минуты через две тот же прокуренный бас оповестил Бородина, что «щас подойдет». Это «щас» длилось еще несколько минут. Не выдержав, Бородин несколько раз громко «алёкнул». Трубку тут же взяли:
— Слушаю вас… — голос был негромкий, глуховатый.
Последний раз Смелякова видела Морозову дня за два до Нового года. А тридцать первого они поздравили друг друга. Звонила Морозова, около пяти вечера.
Бородин спросил, не обратила ли Смелякова внимание на что-либо необычное во время последнего их разговора.
— Нет, ничего такого я не заметила, — после небольшой паузы отозвалась Смелякова.
— Помимо поздравительных слов, она вам что-нибудь еще сказала?
— Да ничего такого особенного, — ответила Смелякова скучающим голосом.
— Какое настроение у нее было?
— Я ж ее не видела. По голосу предпраздничное, какое же еще оно может быть.
— Не сказала, где и с кем собирается встречать Новый год?
— Даже не помню…
— Вам знакома такая фамилия — Петряков?
Долгая, томительная пауза. И наконец:
— Да…
— Ольга Степановна упоминала об этом человеке в одном из ваших последних разговоров?
— Кажется, да.
— В какой связи?
— Надо вспомнить. Сейчас мне трудно…
И снова долгое молчание.
— Я вас не слышу! — напомнил о себе Бородин.
— Кажется, в связи с Новым годом…
— А именно?
— Собиралась вместе с ним встречать Новый год.
— И как вы к этому отнеслись? Она ведь замужем.
— Я стараюсь не вмешиваться в чужую жизнь.
— Но ведь она ваша близкая подруга.
— Все равно.
— Ольга Степановна вас познакомила с Петряковым?
— Случайно, на улице. Мы тут же разбежались.
— Как он вам показался?
— О вкусах не спорят.
— Что вы хотите этим сказать?
— Что он не в моем вкусе, только и всего.
— Что, по-вашему, могло случиться?
— Ума не приложу.
— Не может она где-нибудь скрываться?
— На нее это не похоже. Впрочем, не знаю.
— Из города выехать не могла?
— Куда?
— Не знаю.
— И я не знаю.
— Нина Семеновна, если еще что-нибудь вспомните, не посчитайте за труд, позвоните.
— Хорошо.
Уже прошло три дня. Смелякова не давала о себе знать. Бородин решил поговорить с ней еще раз, уже не по телефону. И более основательно.
Судя по всему, она знала куда больше, чем соизволила сообщить оперативнику. В телефонном разговоре она старалась уходить от прямых ответов. Бородина насторожила ее заминка при ответе на вопрос, не может ли Морозова где-нибудь скрываться. Слишком поспешно сорвалось у нее с языка: «Это на нее не похоже». И тут же дала отбой: «Впрочем, не знаю…»
Наверняка что-то знает!
На этот раз Бородин рассчитывал добиться более определенных ответов. Потому что если Морозова не такая, чтоб где-то скрываться или куда-то выехать из города, то ее, может статься, и в живых-то уже нет.
В новогоднюю ночь все могло случиться. Понятие «криминогенная обстановка» имело для Бородина конкретное выражение: не из третьих рук получал он информацию о том, сколько трупов по весне вытаивает из-под снега в окрестных лесах.
Но это лишь одна из версий. Наихудшая, но сравнительно маловероятная: все же девяносто пять процентов тех, на кого заводятся розыскные дела, через какое-то время благополучно возвращаются домой (или их возвращают, или от них приходит домой весточка).
Впрочем, они не всегда возвращаются в свои семьи.
Не так давно на стол Бородина легло заявление гражданки К. о том, что ее младший 19-летний сын три дня назад ушел из дому и до сих пор не вернулся.
В день его исчезновения была суббота, мать находилась на садовом участке. А в воскресенье, когда она вернулась, старший сын рассказал, что за Алешей зашел какой-то незнакомый парень и увел его с собой.
Работал Алексей в коммерческом киоске, неплохо зарабатывал, но мать с тревогой отмечала, что последние три-четыре месяца с ним стало твориться что-то непонятное. Обычно живой и веселый, он стал задумчив и неразговорчив, перестал встречаться с прежними друзьями. Но и новых, похоже, не завел. Даже девушка, за которой он до недавнего времени ухаживал, куда-то по его словам, уехала. Однако мать на днях видела ее мельком на улице… Несколько раз пыталась вызвать Алешу на откровенный разговор. Но он делал вид, что не понимает, чего мать хочет от него.
Бородин уже побывал в киоске, где Алеша работал до своего исчезновения, встретился с его друзьями, направил запросы в разные места, когда мать получила от него письмо:
Мама!
Я не хочу быть таким, как мой брат и мои друзья, потому что понял: в этой жизни, где кругом деньги и презрение, я просто не выживу.
Я полюбил Бога.
Мама, не плачь, я выбрал эту дорогу сам. Не знаю, может, это временное желание, но я не хотел бы, чтобы оно когда-нибудь прошло.
Мама, мне очень трудно было расставаться с вами, но я ничего не мог с собой поделать. Наверное, мои прежние друзья, узнав о моем поступке, посчитают меня ненормальным. Я долго думал об этом и в конце концов понял, что если я и правда ненормальный, то в лучшую сторону.
Мама, ты очень меня любишь. Но, пожалуйста, не оплакивай меня, так как для меня эта дорога лучшая. Когда ты получишь это письмо, я буду уже далеко от дома. Куда направлюсь, пока скажу только в общем: в православный монастырь. В какой именно, об этом после того, как меня в него примут.
Мама, я очень люблю тебя. Прости. Твой сын Алеша.
«А не могла Морозова после пережитого в новогоднюю ночь решиться на такой же отчаянный шаг?» — подумал Бородин.
9
— Бог с вами! — Смелякова тут же отвергла его предположение на этот счет. — Ольга и креститься-то не захотела, как я ее ни уговаривала. Один раз, правда, на Рождество в прошлом году, сходила со мной в церковь. А в Пасху, на всенощную, так и не пошла.
— Вы сами, значит, верующая? — спросил Бородин.
— Два года назад была крещена и с того времени живу с Богом в сердце.
Они сидели по разные стороны стола в кабинете заведующей, которая неохотно предоставила им возможность побеседовать без свидетелей.
Смеляковой, как и Ольге Морозовой, было под тридцать. У нее была хрупкая плоскогрудая фигура, коротко и неровно подстриженные рыжие волосы, бледное, без намека на косметику, остроносое личико и большие серые, лучащиеся мягким внутренним светом глаза. При первом взгляде на эту женщину Бородин подумал, что она верит в Бога. А если так, то под ее влиянием Морозова запросто могла проникнуться религиозными чувствами.
— Ее мужа, Ивана Григорьевича, вы хорошо знаете? Что он за человек?
Смелякова безразлично пожала плечами и ответила, созерцая расписанное морозными узорами окно:
— Мужчина как мужчина. Здоровый, самостоятельный, надежный…
— Почему у Ольги не сложилась с ним жизнь?
— Я не хотела бы обсуждать их взаимоотношения, — ответила Смелякова тоном просьбы и извинения. — Бог им судья.
— В данном случае не совсем так, — сказал Бородин и, глядя в лучистые глаза Смеляковой, спросил: — Нина Семеновна, вы себя считаете законопослушной гражданкой?
— Разумеется, — ответила та, краснея.
— Я к тому, что вы, как свидетель, по закону обязаны отвечать на мои вопросы, — вежливо разъяснил ей Бородин. — Речь идет о розыске пропавшего человека. Вашей близкой подруги! И скажу откровенно: я не уверен на сто процентов, что сейчас она находится в добром здравии. Неужели вы не понимаете? Вы, живущая с Богом в сердце?
— Ну конечно, я все понимаю, — опустив глаза и прикрыв их густыми ресницами, тихо молвила Смелякова. — Но к чему вы?..
— Нина Семеновна! — прервал ее Бородин. — А вот мне бы никогда не пришло в голову учить вас, как надо воспитывать дошколят!
Смелякова выслушала упрек, глядя на Сергея кроткими глазами, и не пыталась возразить.
— Хорошо, если это необходимо. — Она быстро провела острым кончиком языка по верхней губе. — Тогда вам, наверное, надо знать и о ее прежних неофициальных мужьях?
