Короче говоря, когда наступил момент окончательного прощания с полюбившейся Землей, провожать Жиноскула единороги с сатирами вынесли только на все готового Бахуса. Он собрался отправиться вместе с другом, но Жиноскул побоялся прогневить Высший разум и отправился на освоение планет созвездия Кабыздох один. О чем в последствии, очень жалел. Мог же откосить, сославшись на плоскостопия, как рук, так и ног, а также на врождённый педикулёз — ан нет. Даже пробудившаяся от вина совесть и та не смогла его остановить.

Скрестив на груди руки и приняв обличье Дориана Грея в его финальной стадии, мне пришлось сумрачно смотреть на раненного русского патриота и грустно отвечать на его вопрос по поводу будет ли он жить…

— Все возможно, — вздохнул и напрягся. — Все возможно. Придется посмотреть вас… Э-э… Уважаемый, Ашот Аракелович…

Говорил я в шутку и также шутейно, стало быть, надувался в медицинское светило. Но стоило мне глянуть на это тучное посеревшее тело, как опять внутри что-то щелкнуло. Тумблер переключил режимы и начался, в первую очередь для меня, парад чудес.

Щерясь, как вурдалак, я приблизился к нему, как бы нацеливаясь на дряблую аорту, но… кровь для анализа высасывать, не стал. Вместо этого будто взбесившаяся мельница, стал перед носом и повязками его тугими, руками махать и остервенело развязывать, вернее срывать шейные бинты.

Когда гора бинтов оказалась у меня под ногами, Алавердян прямо порозовел от счастья. Сип его хриплый ушел безвозвратно. Полуобморочное состояние и синюшный цвет лица стали приобретать живые краски и привычные мордатые очертания.

Глянув на смертельное ранение, убедился, что рана оказалась пустяковой. Если не считать слегка потревоженных шейных позвонков, то можно было и внимания не обращать, а пришлось. Было очень интересно, кто ему накладывал на шею повязку, так как, если бы меня не привезли, у болящего оставалось немного времени до полной и окончательной победы механической асфиксии над телом.

Не поленился, заглянул в горло. Так… Еще шире… Поцокал языком, мол, н-да, не всё так безнадёжно… Что-то глубокомысленно и свыражением тарабанил на латыни (о том, что это была латынь, мне никто не говорил, но, услыхав от самого себя слово «consensus» — сам догадался, явно стихи Вергилия) я ему так и перевел: «Скоро, всё придет в норму. Следует только потерпеть. Consensus?»

— После вашего прикосновения, мне, профессор, прямо дышать стало легче… Удушье закончилось… И круги перед глазами перестали прыгать.

Хотел я ему открыто сообщить, что если бы еще часик-второй эта тугая повязка повисела на его шее, то все, капец… Пришлось бы, спасая его жизнь, ампутировать голову. Хотел, но не сказал, постеснялся выпячивать свою грамотность и глубокий профессионализм.

Также возникло непреодолимое желание в затейливом кураже, на алавердянскую рану перцовый пластырь приклеить. Но в последний момент показалось, что это может быть воспринято не как милый розыгрыш, а как издевательство над раненным… Короче, не стал. Да и не было перцового-то в том бардачке, где находились лекарства. Обычного, бактерицидного, в газетный лист, наклеил и все… Получилось красиво и без затей.

Только созданная рукотворная красота всё равно не давала ему возможности двигать ногами, с ними была полная засада. В туалет на унитаз не десантируешься, приходилось при помощи уток и суден справлять потребности, а гордости российского бизнеса это было чуждо…

Опять жизнь, глаза монаха в оранжевом жилете дорожного работника, стремление к хорошему результату, заставила помахать руками и пошептать на ухо. Кроме всего прочего, в сумке врача вредителя, мной были обнаружены тонкие иглы, явно для иглоукалывания… Так я, штук пятьдесят в Алавердяна воткнул, ненарадовался.

Когда я иглы с задумчивым видом выкрутил, к моему удивлению, ноги стали слушаться хозяина. Первым делом он с моей помощью отправился туда, о чем говорили выше. Как и положено, отдал фаянсовой прохладе всё что накопил, порадовал челядь и меня убойной вонью. Отлежал он ноги, а здесь я с чужими иглами подоспел. Похоже, что раненый уже перестал удивляться разным чудачествам с моей стороны, как будто, так и должно было быть.

Разобравшись с биологическими потребностями, Алавердян зычно гаркнул своего посла по особым поручениям. И начались, отнюдь не детские развлечения, впрочем взрослыми их называть также язык не поворачивается.

Как только появился Пердоватор, сразу раздался крик:

— Кто в меня стрелял? — он покрутил глазами. — Дайте мне клизму, если ты мне сейчас не ответишь на этот простой вопрос, она по-азиатски будет торчать в тебе и приносить невыносимые страдания…

— Мои люди все выяснили, хотя это и стоило больших денег, но ответ есть, ответ тебе понравиться, — плотоядно глядя на клизму, как бы предвкушая пытку, затараторил Пердоватор. — Стреляли люди Борзова… Это все Борзой. Он скотина, беспредельщик заказал тебя…

А мне, как будто кто-то на ухо нашептывал: Пердоватор умышленно сталкивает лбами Алавердяна и Борзово. Умышленно? Сам мечтает занять место Алавердяна? При любом раскладе, он в выигрыше. В другое ухо, уже другой голос, уверенно подтверждал — Борзой организовал. Имя это для меня на слуху — покойный Федюшка, частенько упоминал о нём, как о редком гаде.

— Я слышал, он себе из Питера балерину выписал, записал уже в свою партию? — опять начал наливаться синюшным цветом Алавердян.

— Да, — как-то тускло подтвердил его слова Пердоватор и облизал губы. — Красавица! Из первых будет…

— Мамой клянусь, — совсем не к месту, вдруг поклялся Алавердян, подбивая под спину подушки. — Она не должна добраться до этого упыря… Она не должна работать на его имидж… После трагедии случившейся со мной, каждый должен понять, что работать… Да, что работать? Находиться рядом с этим уродом, любому самому распрекрасному и красивому существу опасно для жизни…

— Так, что шеф? — забегали глаза у Пердоватора, промокая градом текущий пот, он понизил голос до шепота, и совершенно не обращая внимания на меня переспросил. — Ликвидация?

Они рождали козни, а у меня роились мысли — ну, нехорошие господа, это уже ни в какие ворота не лезет, совсем вы обалдели со своими политическими играми… Типа, лови морячок зубами блесну, авось и вынесен в нужное место и в нужное время.

Штаб гениальных мыслителей и мощных лбов, э-э… умов, собрался в день поминовения Фомы Похабника, в новом кафе «Вайт транкс». Заграничное название не скрывало родной сущности. Здесь были: дядя Паша — известный наставник Борзого в бытность его рекетиром-вышибалой; Валерик Курчевей — его правая рука и просто фактор устрашения; юрист Генаша Шумперт — роскошный красавец, с ослепительной улыбкой и бонвиван; Саня Алексейчик, упорно отрицавший свою связь с Крестами, где он, по семейной традиции служил «попкорём», т. е. надзирателем; еще злая тетка — Зоя Полька, бывшая, но, до сих пор верная подруга Борзова… И… Много еще достойных и уважаемых людей. Девок приглашать не решились, уж больно серьезный был повод для разговора. А вот стол накрыли по всем правилам. Маленькие бутерброды, для Генаши и Зойки, а здоровые ломти с колбасой и сыром для Валерика, Сани и другой братвы.