Пришло время принятия еды. Приняли. Оделись и отправились в Птурск, получать Федин паспорт. Как-никак родные для него места.

Жорик ехать с нами отказался, говорит, я здесь побуду. Хочу остаться наедине с деньгами, таких крупных сумм никогда не доводилось иметь, постараюсь в одиночестве привыкнуть к богатству.

Назвал его графом МК, попросил не мстить барону Данглару и, поблагодарив за гостеприимство, выпустив закрылки и включив форсаж, ушел с закадычным Федей на посадку в электричку.

Прибыли в Птурск без приключений. Город завешан плакатами кандидата в губернаторы или как их назвал злой на язык Федя — губертерминаторами. А тут мы, в рубашках, плащах, гладковыбритые.

Заглянули в паспортный стол. Получили Федину краснокожую паспортину. Тот её рассматривал с интересом, особенно порадовался фотке. Говорит как в прошлом паспорте, изображение один в один. И тут его уже нельзя было остановить. Густым потоком пошли воспоминания, где он кушал, как купался с пацанами в босоногом детсве, где проходил азы обучения, где постигал первый, самый противный глоток портвейна. Я за информационной бурей не поспевал. Попросил говорить его помедленнее, на что он отрапортовал: «Чем медленнее я говорю, тем больше я пьян». Дал команду не расслабляться, а купить газету его родного города. Мы на них будем сидеть и раскладывать пирожки с ливером и повидлом.

Пока ходили фотографироваться к местной достопримечательности — дубу. Аборигены, выпивающие плодово-ягодное пойло на лавочке у того дерева, уверяли меня, что именно с него Александр Сергеевич П. снял цепь, после чего появились незабвенные строки гения «Златая цепь на дубе, том первый».

После фотосъёмки, как и должно было случится на родине героя, один из выпивающих признал Федьку, как старого приятеля и призвал его разделить скудную винную трапезу с ним и его товарищами. Для этого попросил денег на две литровые мензурки. Являясь невольным свидетелем встречи бывших гепетушников, меня больше всего умилило отсутствие в их разговоре воспоминаний и наводящих вопросов, как то: «Ну, где ты? Как там наши? Кого ты встречаешь? Женат ли? Как дети? А Вальку-плиточницу помнишь?» ну и так далее. Чувствовалась суровая поступь прагматиков нынешней жизни, лирики ноль — сразу к делу, дай денег.

Ну, какие у Феди деньги. Дал я спивавшемуся русскому народу, даже не на два, на три флакона. Хотел было уйти добровольно, а ноги с того места, куда для пития и веселья с минуты на минуту принесут винцо, настоянное на остатках кожзаменителя и продуктов сгоревшей птицефабрики, так вот ноги отказывались повиноваться приказам мозга. Жди, говорят, принесут пойло, выпьем, и иди на все четыре стороны.

Осудил себя за возникшую слабость, обругал. За волосья, и другие выступающие части тела, как последнюю стерву, фальшиво разыгрывая взволнованность за Федора, силой увел обоих от дуба. Тем более, что с него, с дуба, уже и без нас, давно спёрли златую цепь.

На случай экстренного побега, держи наготове в кармане запасной вертолёт или, на крайний случай, хоть лыжи с санками.

Средств передвижения под руками не было пришлось совершать побег пёхом.

Федя наотрез отказался посетить родимый кров, где папка, мамка и многочисленная родня в основном развлекали себя мордобоем, пьянством и воровством. Папаша — заслуженный осеменитель России, любил пословицу: «Сколько волка не корми, сколько слона не корми, а у меня х… все равно толще». Вот этой самой «машинкой» он продолжал в свои семьдесят четыре года строгать детишек и все его четыре жены (одна законная — мать Федьки, а остальные случайно прибились к семейному очагу, им жить негде) в окружении семнадцати детей, большая половина из них имбецилы и идиоты, за пособие на детей инвалидов и жили. Да ну их.

— Кроме того, что они будут просить денег на похмелку, так еще, святой человек, и твои украдут, — он замотал косматой головой. — Нет, лучше как обычно, когда убегал из дому перекантоваться на вокзале, там будет поспокойнее.

Паспорт у него был. Мой также был найден в его же вещмешке. Заселились в гостиницу. Переночевали в сухомятку. Скучно переночевали, но, хотя купюры прожигали карман от нетерпения быть потраченными на алкогольные радости, но испугало меня то, что случилось у дуба. Поэтому ко сну отходили скучно, обиженно и под слабенький чаёк. На сон грядущий развлекали себя просмотром идеологически выверенных телепрограмм местного телевидения.

Глаза монаха в оранжевой накидке давно меня не посещали. Однако ночью, когда внезапно прекратился храп Феди из соседнего номера, два глаза смотрели на меня с ласковым прищуром, что-то на своем говорили и я всё понимал. Фантастика или бред, вызванный чрезмерным употреблением спиртного? В принципе — это одно и тоже.

Пока я таращился на стенку, под дверью кто-то начал мяукать и скрестись, ясно Федя рвётся рассказать очередной сон, а может к нему окончательно вернулся его феномен медиума-ясновидящего.

— Чего тебе, поскрёбыш? — неохотно сбрасывая тёплое одеяло, пошлёпал босыми ногами к двери и, распахнув её впустил чуть не плачущего посетителя. — Что у тебя произошло, с кем из высших сил ты сегодня общался?

— Ой, святой человек, показали мне картинки, кто не знаю, — он был встревожен и напуган, — что сижу я в большом кресле, сам-то у халстуке такой красивый, стриженный и хорошо от меня пахнет… И люди все идут и идут, а я все бумаги подписываю и подписываю… Что делать-то? Спроста такое не привидится.

— Это хорошо, — обнадежил я его не очень уверенным голосом. — Быть тебе большим начальником.

После этих слов Федюнька, сперва, замахал руками, однако после того, как устал махать, задумался.

— Слышь, святой человек. Это ж как здорово… Быть начальником… Машина под задницей, все тебя любят. Молодые красивые на приём набиваются, сами приходят в таких коротких юпачках, — он расплылся простой славянской улыбкой. — Это ж и в жменю долбить не надо будет… Женюсь, святой человек, честное благотворительное слово — женюсь.

Это сладкое слово — ХАЛЯВА, туманящая мозги и перекрывающая суровые будни в поисках куска хлеба. Наше любимое — ни черта не делать, вкусно питаться и чтобы тебя все окружающие любили.

— Ты, Федя погоди, мечтать. Еще не позавтракали, а ты уже так далеко заглядываешь. Ночь еще не окончилась. Сходи, досмотри, что там дальше будет. — Выпроводил я его.

Спать не хотелось. Так и ворочался с боку на бок до утра. В очередной раз, задавая себе вопрос, что день грядущий нам готовит? Юмористически всё закончилось, бодрящее организм и туманящее мозг действие алкоголя закончилось, а трезвость не наступила.

Утром местное телевидение сообщило, что вчера вечером кандидат на пост губернатора Борзов Сергей Михайлович, был убит у своего загородного дома. Машину кандидата взорвали. Взрывное устройство, эквивалентное пятидесяти килограммам тротила было заложено в канализационный люк, над которым остановилась его бронированная машина.

Дальше пошли кадры с места событий. Огромная воронка. Какие то железки даже при показе крупным планом, не могли напомнить машину. Выбитые, искорёженные ворота особняка где обстреляли Жорку и откуда нам удалось вынуть децл денег. Кроме машины Борзого было раскурочено две машины сопровождения, его охрана и сидящие в них лица из ближайшего окружения. Они направлялись в Птурск для ведения агитации и пропаганды. Дальше шло перечисления лиц входящих в предвыборный штаб кандидата.