Разогрели пару банок тушенки, вспенили, взболтали из яичного порошка омлет. Поели. Надо себя развлечь чем-нибудь до отлёта. Принесли из бывшей ленинской комнаты кумачовый альбом части. Всё честь по чести: знамя части, фотография ленинской комнаты в момент проведения политзанятий, перечень «Ими гордится коллектив», панорамная вертолётная съёмка расположения части, т. е. идеальное пособие для шпиона и диверсанта, для полного комплекта не было только адресов и явок военнослужащих.

Пролистывая альбом, наткнулся на семь фотографий отличника боевой и политической подготовке, лейтенанта-комсомольца Муранова Георгия Георгиевича. Полюбовался молодым, статным и пронырливым офицером, сравнил с нынешним Жоркой… Да, все задатки, на то, чтобы сами по себе выросли три подбородка на грязной шее были. Глянул ниже — ноги были готовы вместо биатлона стать ногами, приспособленными для педалей грузовика.

— А где Жорка? — как бы очнулся я.

— Рыбу пошёл ловить, — сквозь сытый сон бурчит Федька.

— Острить острицами пытаешься? Какая здесь рыба?

— Он говорит, что здесь ловил.

Поговорили, вспомнив прилетевшего с нами скрытного офицера. Да и уснули на подушке злоупотреблений. И было нам обоим хорошо.

Досмотреть эротические федькины фантазии нам не удалось. В цубик ввалился мокрый, как цуцик, с сосульками в волосах плохо заморжеваный Жорик и сразу с порога заныл своим противным голосом.

— Всё, Лёха, Федя! Уёбы…ем отсюда… Мужики, шутки в сторону, валим быстрее… Меня только что, обстреляли.

Наступила тишина, хотя Федя по инерции продолжал жевать что-то недожёваное во сне…

— Ты, ёбамама, издали не начинай, не дизелем торгуешь на московской трассе, — Федя перестал жёвать и переместил руки с мошонки на грудь, тем самым отвлекся от созерцания большого пальца сквозь порванный носок. После с удивлением посмотрел на скалывающего с себя ледяной панцирь замерзшей одежды Жорика.

— Давай конкретно и без лирики. — Он опять занялся созерцанием большого пальца, одновременно указательным пальцем правой руки выкатывая грязь между пальцами. — Попали, в какое место?

— Да я успел сигануть в промоину меж льдинами. — пытаясь энергичными движениями согреться заикаясь просипел Жорик, — А иначе, трындец.

Конечно, вместо «трындец», он произнес другое слово и добавил к нему ещё много других однокоренных слов, но в описании армейских будней только таким образом можно понять, что конкретно случилось. Мы — поняли всё очень чётко. Повторять всего сказанного не рискну, иначе, сами понимаете, заметут за неуважение и святотатство… Да, и ещё, привлекут к административной ответственности за лингвистическое хулиганство. Хотя, по правде сказать, рука противиться насилию над изложением речи первоисточника, но мозг, будь он неладен, установил внутреннюю цензуру и, цепным псом контролирует процесс.

Растёрли Жорку спиртом, укутали в старую ветошь, нашли солдатские одеяла, не доеденные молью (она даже на севере не давала спокойно стоять на защите священных рубежей). Поместили в горизонтальное положение. Налили полстакана спиртуоза в отверстие в голове, хотя Федя был категорически против. Говорит, коль скоро рыбы не принес, чего зря спирт тратить.

Захрапел Муранов, и мы пристроились рядом, дожидаться прибытия винтокрылой птицы.

Жорка взялся готовить обед (который с не меньшим успехом можно было назвать и ужином) это было то еще зрелище.

Я наблюдал за его действиями с плохо скрываемым чувством зависти и восторга. Большой художник, сибарит и кулинарный эстет раскрывал передо мной свои изысканные тайны.

Он открыл, вернее сказать, развернул банку тушёнки, как ковер Шираза, при дворе багдадского халифа, воспетом еще Саади и Хафизом. Щедрой рукой наложил, отмерил каждому эти нежнейшие, розовые кусочки мяса, богато сдобренные горошинами черного перца и украшенные причудливым гербарием лаврушки.

После раздела банки, в бело-голубом бельевом тазу, развел небольшим количеством кипятка сухой гомогенизированный картофель и, не обращая внимания на то, что полученный раствор больше напоминает обойный клей, чем картофельное пюре, заправил всё это пластинами говяжьего тушеночного жира и…

Да, подожди ты… Не перебивай… Страницу не перелистывай… Дай высказаться, а то захлебнусь собственной слюной.

Сейчас, после степенного возвратно-поступательного перемешивания, можно не торопясь, пригласить сомелье и, в качестве апперетива, разлить гидрашку, с учётом индивидуальных особенностей собутыльников, исходя из самочувствия и времени суток, ё-ё-мать…

Также, не торопясь с обязательной долей торжественности сходить за водой и…

В этот момент, когда движения расслабленны и неторопливы, ребятки, следует обратить внимание на лица сидящих записных выпивох и пьяниц. Благоговение, восторг, нежность и прощение всех тех, кто тебе должен, написано на этих святых лицах…

Главное — это правильное начало, первый полустакан… Дальше уже всё идет как по маслу… И свет тусклее, и лица тупее и голоса громче… Райские кущи, ей-богу.

Но, братья, таинство и подготовка принятия первого жидкого небожителя в своё нутро — это фимиам и восторженная похвала создателю за то, что он даровал нам ощутить это счастье.

Унылое, обшарпанное убранство цубика и завывание метели за его стенами превращается в божественные звуки эоловой арфы, а убранство и невесть откуда появившаяся роскошь, переносят нас в чертоги китайского богдыхана.

Именно из таких ощущений происходит желание вновь обращенных неофитов, возвращаться с определённой периодичностью ко всему вкусно-вредному, приятно-похмельному и аморально-расслабляющему.

Собравшиеся сизоносые гурманы, считают трапезу в таких условиях моветоном[8] поскольку внешние ароматы и запахи переходят во внутренние и перебивают нежнейшие ароматы высокой кухни… Однако, это совсем не мешает попробовать еще полустакан… после добавить… и ещё… В конце концов освободить сомелье от его не основных обязанностей… Спи спокойно, дорогой товарищ!!! Мы тебя никогда не забудем, по крайней мере до утра.

Оставшиеся участники слёта передовиков, брошенные на волю волн бурного житейского моря позволяют старшему гурману-холостяку, ходить с козырей.

После того, как таз вновь приобрёл лаковые очертания внутренних стенок, даётся отмашка переходить к дижестиву, туманящему взор и освобождающему сознание.

В связи с тем, что винтажного «Тэйлорса» 1972 года выпуска, под рукой не оказалось, а коньяшка «Louis XIII jeroboum» кроме запаха вкусной экзотики не дает дуба, в качестве дижестива, под рукоплескания и крики: «Браво!»; «Молодец!»; «Правильным путем идёте, товарищи!» опять в посудины расфасовался гидролизный спирт, полученный из натуральных и отборных летучих фракций каменного угля. Со стороны приятно было наблюдать за тем, что наш человек, в каком бы он состоянии не был, лишнего в рот не возьмет, всё лишнее он попросту сблюёт и аккуратно после этого рукавом или полой рубахи вытрет испачканное лицо.