Ей очень хотелось женить его на мисс Данкомб, но сын не думал об этом – или почти не думал, – полагая, что у него будет еще лет десять на то, чтобы жениться. Он уже несколько месяцев вел довольно пустое существование, развлекаясь тем, что временами флиртовал с мисс Данкомб, с готовностью принимавшей его ухаживания, а временами восхищал или, наоборот, дразнил свою мать, но в любом случае всегда думал только о себе. Когда же мистер Беллингем впервые встретил Руфь Хилтон, всем его существом внезапно овладело какое-то непонятное чувство – искреннее, пылкое, незнакомое. Он не смог бы объяснить, чем она его так околдовала. Да, девушка была очень хороша собой, но он ведь видел на своем веку много кокеток, расчетливо умевших пользоваться своими чарами.
Наверное, было все-таки что-то обворожительное в этой девушке, у которой красота и грация женщины чудесным образом сочетались с наивной простотой и невинностью умного ребенка, а также с милой застенчивостью, заставлявшей Руфь избегать любых попыток сблизиться с нею. Тем интереснее будет подманить и приручить эту дикарку, как он это не раз делал с пугливыми оленями в парке его матери.
Нужно только не спугнуть ее неосторожным пылким словом, восторгаясь ее красотой, и тогда со временем она, конечно, сможет увидеть в нем не только друга, но, возможно, и кого-то более близкого и дорогого ее сердцу.
Решив сразу действовать в соответствии со своим планом, мистер Беллингем подавил в себе сильное желание проводить ее от церкви до самого дома. Он просто поблагодарил ее за сведения о картине, перебросился с ней парой ничего не значащих слов о погоде, после чего учтиво поклонился и ушел. Руфь думала, что больше никогда его не увидит; она упрекала себя за собственную глупость, но ничего не могла поделать со своими чувствами – в последующие несколько дней ее не покидало ощущение, что жизнь ее накрыла мрачная тень.
Миссис Мейсон была вдовой и при этом должна была содержать шестерых или семерых своих детей, что объясняло и отчасти оправдывало режим жесткой экономии, в котором она вела свое домашнее хозяйство. Для себя она давно решила, что у всех ее учениц есть достаточно друзей и знакомых, чтобы по воскресеньям обедать у них и проводить остаток дня. Сама же она вместе с детьми, которым не нужно было в школу, в этот день уезжала к отцу, который жил в нескольких милях от города. Соответственно, в выходной обед для работниц не готовили и камины в помещении не топили. Утром девушки завтракали в личной гостиной миссис Мейсон, после чего, следуя негласному, но вполне понятному запрету, в эту комнату больше не входили.
Что же оставалось делать таким, как Руфь, у которой не было друзей в этом большом, многолюдном и унылом городе? До сих пор она по воскресеньям просила служанку миссис Мейсон, отправлявшуюся на рынок за продуктами для своей семьи, купить ей сдобную булочку или плюшку, что и составляло весь ее обед. Кушать она усаживалась в пустой мастерской, облачившись в верхнюю одежду, чтобы спастись от холода, который все равно пронизывал ее, несмотря на капор и накинутую сверху шаль. Затем она садилась у окна и долго смотрела в безотрадную даль, пока глаза ее не наполнялись слезами. Чтобы отделаться от тягостных воспоминаний, потакание которым – она это чувствовала – ни к чему хорошему не приведет, и набраться новых мыслей на следующую неделю, которую нужно было как-то выжить в этих стенах, она брала Библию и устраивалась с ней в нише перед окном, откуда открывался широкий обзор. Отсюда ей была видна уютная площадь неправильной формы перед домом, серая громада вздымавшейся ввысь церковной колокольни, слонявшаяся по солнечной стороне улицы нарядная публика, наслаждавшаяся праздным досугом. Руфь придумывала для себя истории жизни этих людей и старалась представить, как выглядят их дома и чем они занимаются каждый день.
А потом с колокольни раздавался мелодичный звон тяжелых церковных колоколов, призывавших к вечерней службе.
После церкви она вновь усаживалась у того же окна и смотрела в него, пока недолгие зимние сумерки сменялись вечерней мглой и над черными контурами домов появлялись первые звезды. Тогда она украдкой пробиралась в кухню и просила свечу, которая могла бы помочь ей скоротать вечер в пустой мастерской. Порой служанка приносила ей чаю, но в последнее время Руфь стала отказываться от него, узнав, что этим лишает добрую женщину части и без того очень скромного количества продуктов, которое оставляла ей миссис Мейсон. Голодная и промерзшая, девушка пыталась читать Библию, вспоминая благочестивые мысли, посещавшие ее в детстве, когда она любила сидеть на коленях у своей мамы. А затем одна за другой начинали возвращаться ученицы, утомленные развлечениями выходного дня и работой допоздна по будням. Они всегда были слишком уставшими, чтобы делиться с ней подробностями того, как они провели свой день.
Как всегда, последней приезжала миссис Мейсон, которая сразу собирала своих «юных леди» в гостиной, читала вечернюю молитву, после чего отпускала всех спать. Она неизменно требовала, чтобы к ее приходу девушки были на своих местах, но никогда не задавала лишних вопросов о том, что они делали днем; возможно, она просто боялась услышать, что кому-то было некуда пойти, и тогда ей пришлось бы заказывать по воскресеньям обед и не гасить камин.
Руфь жила у миссис Мейсон уже пять месяцев, и все это время воскресный распорядок оставался неизменным. Правда, когда здесь была Дженни, она обычно немного развлекала Руфь рассказами о своем времяпрепровождении; как бы она ни устала, у нее всегда находилось ласковое слово утешения для подруги, длинный и пустой день которой прошел скучно и безрадостно. После ее отъезда монотонное безделье выходных стало даже тягостнее, чем беспрестанный труд по будням. Так продолжалось до тех пор, пока перед ней не забрезжила призрачная надежда, что по воскресеньям она может увидеться с мистером Беллингемом и перекинуться с ним несколькими словами, как с другом, которому небезразлично, чем она занималась и о чем думала в течение недели.
Мать Руфи была дочерью бедного викария из Норфолка. Рано оставшись бездомной сиротой, она благодарила судьбу за возможность выйти замуж за почтенного фермера, хотя тот был намного старше ее. Однако после свадьбы все пошло не так, как хотелось бы. Здоровье миссис Хилтон пошатнулось, и она не смогла уделять неусыпное внимание ведению домашнего хозяйства, как подобает настоящей жене фермера. На ее мужа обрушилась целая вереница невзгод – чего только стоила гибель всего выводка индюшат от ожогов крапивой или порча годового запаса сыра из-за халатности молочницы. Все это, по мнению соседей, стало следствием того, что мистер Хилтон допустил большую ошибку, женившись на «неженке». Между тем напасти продолжались – случился неурожай, пали лошади, сгорел сарай. В общем, если бы такая серия несчастий свалилась на голову какой-нибудь важной персоны, в этом можно было бы усмотреть происки злого рока. Но поскольку мистер Хилтон был самым обыкновенным фермером, то всю эту затяжную черную полосу неудач, видимо, можно было бы объяснить недостатками его характера. Пока была жива жена, ее здравый смысл и вера в лучшее не давали ему впасть в отчаяние и все земные беды не казались столь ужасными. Несмотря на болезнь, она была готова поддержать всех, кто ее навещал, находя для них слова утешения и ободрения. Но однажды утром в горячую пору сенокоса – тогда Руфи было двенадцать – миссис Хилтон оставили дома одну на несколько часов. Такое часто случалось и прежде, и она не выглядела более слабой, когда они уходили в поле. Однако по возвращении, когда они, оживленно переговариваясь, пришли за обедом, приготовленным для косарей, их встретила царившая в доме непривычная тишина. Никто не поприветствовал их с порога, не поинтересовался, как прошел день… Войдя в маленькую комнатку, которую называли не иначе, как «гостиной миссис Хилтон», они нашли ее мертвой на любимом диване. Выражение ее лица было спокойным и умиротворенным, она отошла в мир иной без борьбы и страдания.
