Только разложив в вестибюле принесенные с собой аксессуары и все приготовив, молодые модистки рискнули наконец заглянуть в главную залу, где музыканты уже настраивали свои инструменты, а уборщицы (насколько же кричаще контрастировали их грязные мешковатые платья и беспрестанная болтовня, отдававшаяся гулким величественным эхом под высокими сводами, с окружающей обстановкой!) заканчивали протирать от пыли скамьи и стулья.

Когда Руфь со своими компаньонками вошла в залу, работницы удалились. В вестибюле все девушки щебетали весело и непринужденно, но тут притихли, подавленные великолепием огромной старинной комнаты. Она была такой большой, что предметы в дальнем ее конце казались размытыми, словно в легкой дымке. На стенах висели портреты знаменитостей графства в полный рост, причем в нарядах разных эпох, от времен Гольбейна[2] до наших дней. Высокий потолок терялся в полумраке, поскольку лампы еще не были полностью зажжены, а луна, заглядывавшая внутрь через удлиненное готическое окно с богатой росписью, казалось, тихо посмеивалась над потугами искусственного освещения конкурировать со светом этой маленькой небесной сферы.

Сверху доносились звуки оркестра, в последний момент повторявшего сложные отрывки мелодий, в которых не было уверенности. Затем музыканты закончили играть и заговорили между собой; звучало это довольно зловеще, как будто голоса переговаривающихся принадлежали гоблинам, которые прятались в темноте, куда не пробивался трепетный свет свечей, напоминавших Руфи загадочные блуждающие огни, зигзагами плавающие над болотами.

Внезапно всю залу залило ярким светом, но в освещенном виде она произвела на Руфь менее сильное впечатление, чем в царившем тут недавно таинственном полумраке. Поэтому она охотно подчинилась настойчивым призывам миссис Мейсон, собиравшей вместе свое разбредающееся стадо. Теперь у девушек было много работы, и они принялись помогать приводить себя в порядок толпившимся в вестибюле дамам, которые своими голосами заглушали звуки музыки, – а ведь Руфи так хотелось ее послушать! И хотя этому желанию было не суждено исполниться, зато другие моменты званого вечера превзошли все ее ожидания.

При соблюдении «определенных условий», которые миссис Мейсон скрупулезно перечисляла так долго, что список этот уже начал казаться Руфи бесконечным, девушкам было разрешено во время танцев стоять у боковых дверей и смотреть. Какое же прекрасное это было зрелище! Под зачаровывающую музыку мимо них по паркету проплывали прелестнейшие дамы графства. В отдалении они напоминали волшебных фей, но при их приближении можно было рассмотреть в мельчайших деталях замечательные наряды женщин, которые вдохновенно танцевали, мало обращая внимания на тех, кто глазел на них и кого они буквально ослепляли своим видом. Из-за сплошного снежного покрова на улице было холодно, безлико, уныло. Здесь же все было теплым, ярким и искрилось жизнью. В воздухе витал аромат цветов, украшавших прически и приколотых к груди, словно дело было в середине лета. Сменяя друг друга в быстром кружении танцев, яркие краски дамских нарядов то вспыхивали, то исчезали. На лицах неизменно появлялись улыбки, а каждая пауза заполнялась оживленным разговором, исполненным радостного возбуждения.

Руфь не старалась рассмотреть отдельные фигуры, составлявшие это чарующе-восхитительное целое. Ей было достаточно просто любоваться и мечтать о счастье беззаботной жизни, в которой такое изобилие живых цветов и драгоценностей, неописуемой элегантности и красоты во всех ее формах и проявлениях, было делом повседневным. Она не хотела знать, кто все эти люди, хотя большинство ее компаньонок приходило в восторг, с благоговением называя друг другу имена присутствующих здесь гостей. Руфь же, напротив, такое перечисление даже раздражало, и, опасаясь, чтобы это великолепие очень скоро не превратилось для нее в банальный будничный мир всяких там абстрактных мисс Смит и мистеров Томпсонов, она вернулась на свой пост в вестибюль. Там она и стояла, задумавшись и размечтавшись, пока чей-то голос, прозвучавший совсем близко, не вернул ее к действительности. С одной из танцевавших молодых дам случилась неприятность. Складки ее платья из тончайшего шелка были прихвачены маленькими бутоньерками, однако во время танца одна из них оторвалась, и теперь подол ее юбки волочился по паркету. Чтобы исправить это, она попросила своего кавалера проводить ее в вестибюль, где, по идее, ей должны были оказать помощь. Но на месте оказалась одна только Руфь.

– Мое присутствии здесь необходимо? – спросил свою даму молодой джентльмен. – Или же мне оставить вас?

– О нет, нет! – ответила та. – Тут всего насколько стежков, и все будет в порядке. Да и негоже мне возвращаться в зал одной. – Все это было сказано игриво и с милой улыбкой. Но когда она обратилась к Руфи, тон ее вдруг изменился, став холодным и властным: – Поторопитесь! Или вы хотите продержать меня здесь целый час?

Она была очень красива. Присев, чтобы приступить к работе, Руфь мельком взглянула на нее и успела увидеть длинные темные локоны и сверкающие черные глаза. Также она заметила, что ее кавалер был молодым и очень элегантным.

– О, какой изумительный галоп! Как хочется станцевать его! Что вы там возитесь? Когда это наконец закончится? Мне не терпится вернуться, чтобы поспеть на этот галоп! – Чтобы продемонстрировать свое по-детски очаровательное нетерпение, она принялась притопывать ножкой в такт звучавшей музыке. Платье дергалось, и, поскольку это мешало Руфи зашивать его, она уже хотела попросить ее остановиться. Для этого она подняла голову, но тут встретилась глазами со стоявшим рядом молодым джентльменом, которого, казалось, забавляли веселые выходки его хорошенькой партнерши. Его настроение подействовало на нее заразительно, и она опустила голову, чтобы скрыть свою улыбку. Но он заметил это и обратил внимание на коленопреклоненную фигурку девушки с благородным профилем, облаченную во все черное под самое горло. Какой разительный контраст между низко склонившейся над своей работой девушкой и его дамой – легкомысленной, сияющей, наигранно веселой, принимающей оказываемую ей услугу с видом королевы, восседающей на троне!

– О, мистер Беллингем! Право, мне совестно так долго вас задерживать. Ну сколько же можно возиться с одним несчастным швом? Неудивительно, что миссис Мейсон столько берет за свои платья, если у нее такие медлительные работницы.

Это должно было прозвучать как остроумная шутка, но мистер Беллингем только нахмурился, заметив краску негодования, залившую прекрасную щечку, открытую его взору. Он взял со стола свечу и поднес ее поближе, чтобы Руфи было лучше видно. Из робости, что он мог заметить ее невольную улыбку, она подняла глаза, чтобы поблагодарить его хотя бы взглядом.

– Простите, что это заняло у меня так много времени, мадам, – кротко сказала она, закончив работу. – Я просто боялась, что платье может снова порваться, если я зашью его недостаточно прочно.

– Да уж лучше бы оно порвалось, чем пропустить такой замечательный галоп, – фыркнула молодая леди, расправляя свой наряд, как пташка расправляет перышки. – Так мы идем, мистер Беллингем? – Она вопросительно посмотрела на своего кавалера.

При этом она не удосужилась произнести хотя бы слово благодарности в адрес помогавшей ей девушки. Это удивило молодого джентльмена, и он взял со столика оставленную там кем-то камелию.

– Мисс Данкомб, позвольте мне от вашего имени подарить юной леди этот цветок в знак признательности за ее умелую работу.

– О да, конечно, – небрежно бросила та.

Руфь приняла цветок молча, скромно и с достоинством кивнула ему. Когда они ушли, она снова осталась одна. Впрочем, вскоре вернулись ее компаньонки.

– Что стряслось у мисс Данкомб? Она ведь приходила сюда? – тут же защебетали они.

– У нее немного порвалось ее кружевное платье, и я его починила, – быстро ответила Руфь.

– А мистер Беллингем приходил с ней? Говорят, он собирается жениться на мисс Данкомб. Так он был тут, Руфь?