— Здесь как-то даже изысканно, я бы сказала, мерзко, вы не находите? — сказала она. — Мы с Уильямом постарались сочинить нечто ударное для гостевой книги. Уверена, что в моей комнате и крысы водятся. Я чувствую себя самой отважной женщиной Англии, поскольку решилась поехать туда, куда прежде не рисковала заглянуть ни одна судейская жена.

— Кроме леди Фосбери, — вставил Дерек. Он коротко пересказал то, что поведал ему Бимиш, и был вознагражден взрывом смеха, к которому судья, выглядевший подавленным и пребывавший не в настроении, весьма сдержанно присоединился.

— Божественно! — воскликнула Хильда. — С этой Историей я несколько месяцев буду иметь успех на званых обедах, то есть могла бы иметь, если бы кто-то еще устраивал званые обеды. Кстати об обедах: не представляю себе, чем нас здесь будут кормить. Миссис Скуэр говорит, что ассортимент продуктов здешней кухни — за гранью ее изобретательности. Слава Богу, мы здесь долго не задержимся: ночи две, не более — работы здесь нет. Полагаю, день-другой отдыха перед следующей сессией доставит вам удовольствие, правда, мистер Маршалл? Счастье, что в Уимблшире почти никто, кажется, не совершает преступлений.

— Исключительный случай, — заметил Барбер, — но я неоднократно имел возможность убедиться, что это графство сравнительно свободно от серьезной преступности.

Однако предстояло происшествие, которое должно было доказать, что и из этого правила случаются исключения.

Дерек в двадцатый раз перевернулся на другой бок, и в двадцатый раз его кровать выразила свой металлический протест. От ворочания в постели удобней не становилось, потому что глубокая ложбина, в которой он лежал, неизбежно возвращала его на прежнее место. Просто выпирающие пружины сетки и комки матраса начинали давить вместо правого в левый бок. Мрачно сравнив себя со святым Лаврентием[30] на решетке, Дерек приготовился ждать рассвета.

Как большинство здоровых людей, не ведающих бессонницы, Дерек с ужасом ожидал бессонной ночи. Чтобы убить время, можно было почитать книгу, но он поежился при мысли, что придется вставать и возвращать на место тяжелые шторы, необходимые для затемнения, которые он непредусмотрительно снял, перед тем как лечь в постель. А помимо того, подумал он, свет здесь настолько скудный, что для чтения в постели потребуется непомерно напрягать зрение. Ничего не оставалось, как со стоицизмом терпеть испытание. Это была вторая и, слава богу, последняя его ночь в Уимблингэме. Сессия выездного суда, не менее грандиозная и дорогостоящая, чем в Маркхэмптоне и Саутингтоне, едва заполнила собой один короткий рабочий день. Обвиняемых было всего трое, двое из них любезно признали себя виновными. В третьем деле Петтигрю, защищавший некоего молодого человека, служившего в армии, мастерски обаяв жюри, склонил его к оправдательному вердикту, несмотря на явную оппозицию суда. В заключительном слове судьи Дерек уловил откровенный намек на личную неприязнь к Петтигрю и заметил неприкрытую злобу в улыбке, с которой адвокат поклонился судье, когда тот распорядился освободить его подзащитного. Интересно, почему эти двое так ненавидят друг друга, подумал он. Связано ли это каким-то образом с Хильдой? (В мыслях он уже достиг той стадии, когда начал называть ее просто по имени, и, между прочим, подумал, хватит ли у него когда-нибудь смелости назвать ее так в лицо.) Судя по внешним проявлениям, она определенно сумела сохранить самые дружеские отношения с обоими. Его рассеянные мысли путались: имеет ли под собой хоть какую-то почву страх Хильды за жизнь судьи? И кто такой этот Хеппенстол, при упоминании которого разговор тут же переводили на другую тему? В определенном смысле Хеппенстол был ответствен за маркхэмптонское происшествие. Во всяком случае, именно после упоминания его имени судья начал накачиваться бренди. Вероятно, Бимиш мог бы объяснить. Похоже, он владел всей частной информацией. Но Бимиша нельзя поощрять. Он и так ведет себя слишком фамильярно. Странный тип этот Бимиш: Не могу сказать, что он мне слишком нравится. Хильда его на дух не переносит. Хотел бы я знать, что именно она против него имеет. Но ведь она этого никогда прямо не скажет. Она большая мастерица без единого слова выказать свое отношение. Как там у Поупа? «Мечтая ранить, умалить боится»? Нет, не так, не «умалить», какие-то другие три слога… «Дать понять»? Нет… Забыл… Странно, что такое Петтигрю сказал Бимишу сегодня утром перед началом заседания: «Увлекаетесь дротиками в последнее время?» Бимиш, кажется, смутился… Дротики… Бимиш… «Осудить боится»? Глупо, конечно, нет… Осуждают преступника… Дело о дротиках, слушающееся в Отделении королевской скамьи…

Дерек заснул.

Через некоторое время он, вздрогнув, проснулся. Его сон был неглубоким, полным тревожных видений, и очнулся он моментально, совсем не так, как обычно просыпался утром: медленно и нехотя. Он сел в постели. Ничего, кроме неизбывного тарахтенья время от времени проезжавших мимо машин, слышно не было. Последний уимблингэмский трамвай давно проклацал на покой, и улица за окном была тиха. Тем не менее у Дерека создалось отчетливое ощущение, что разбудил его какой-то шум; более того, что-то подсказывало ему, что обеспокоивший его шум исходил не снаружи дома, а изнутри, причем откуда-то совсем рядом. Минуту-другую он прислушивался и уже совсем было собрался попробовать заснуть снова, когда тишину взорвал целый каскад разных звуков. Впоследствии Дерек с огорчением обнаружил, что не может восстановить в памяти очередность этих звуков, но их характер сомнения не вызывал. Где-то резко хлопнула дверь, кто-то поспешно протопал по коридору — по главному коридору, отметил про себя Дерек, не по тому маленькому, который шел мимо его комнаты, — потом послышался стук, определенно свидетельствовавший о том, что кто-то споткнулся о ступени невидимого в темноте лестничного марша, и в какой-то момент смешение всех этих неуместных в ночи звуков прорезал громкий женский крик. Именно он заставил Дерека выскочить из постели.

В темноте он быстро нашарил халат, тапочки, попробовал, но не сумел найти фонарь и распахнул дверь комнаты. Прислушавшись, он различил неясный шум в суматохе поднятой с постели прислуги. Сделав в темноте шаг вперед, он снова оступился на ступеньках, столь остроумно устроенных прямо под порожком двери. На этот раз, в спешке, он чуть не растянулся лицом вниз, и, пока балансировал, пытаясь сохранить равновесие, в него врезалась какая-то невидимая тяжелая фигура, двигавшаяся с другого конца коридора. Дерек упал на пол, фигура распласталась поверх него, больно заехав ему при этом в ребра. Дерек ощутил то же, что ощущает игрок в регби, упавший на мяч прямо перед толпой набегающих форвардов.

Тяжело дыша, он приготовился к схватке с неизвестным противником, но в этот момент прямо в глаза ему ударил луч ручного фонаря и голос Бимиша произнес:

— А, это вы, мистер Маршалл! Вы чуть не сбили меня с ног.

Дерек ничего не ответил на это в высшей степени ошибочное утверждение, лишь спросил:

— Что происходит?

— Это-то я и хотел выяснить, — ответил Бимиш. — Какой позор, что в коридоре нет даже лампочки. Это все из-за стеклянной крыши, видите? Местный совет просто не хочет тратиться, чтобы толком устроить затемнение.

Размахивая фонарем, Бимиш повел его в главный коридор, который тоже был освещен очень скудно, но по контрасту показалось, что здесь — полная иллюминация. В этом свете Дерек разглядел других домочадцев — знакомые, но причудливо измененные в своих ночных облачениях фигуры. Судья выглядел еще более тощим и неуклюжим, чем всегда, в ночной рубашке с неожиданно веселым рисунком. Миссис Скуэр в бумажных папильотках являла собой поистине диккенсовский персонаж. Сэвидж, всклокоченный, но неизменно респектабельный, застыл в неподвижной позе безошибочно узнаваемого дворецкого. Бимиш, как только теперь заметил Дерек, был одет в застегнутое на все пуговицы длинное, доходившее почти до пола, свободное пальто, придававшее ему исключительно щегольской вид. Унылый индивид, предположительно ночной сторож, весьма беспомощно выглядевший, стоял рядом. Дерек разом увидел их всех с нереальной отчетливостью, свойственной разве что ночному кошмару, прежде чем сфокусировать взгляд на причине и центральной фигуре всего этого шума-гама. Но как только сфокусировал, не мог уже смотреть ни на что другое. На полу лежала Хильда Барбер, муж поддерживал ее голову ладонями. Она была очень бледна. Один глаз полуприкрыт, и из раны под ним сочилась кровь. Хильда прижимала руку к горлу — казалось, ей было трудно дышать. Сознание она явно не потеряла, потому что время от времени бормотала какие-то слова, которых Дерек разобрать не мог.