С тех пор Нульсагет повсюду следовал за своим спасителем, чтобы снова не попасть в рабство.

На Нульсагете был национальный костюм: белые брюки, напоминавшие галифе, охватывавшие икры до щиколоток, и белая рубаха навыпуск, с большими разрезами по бокам. Через плечо была перекинута легкая белая ткань. Густая шевелюра вполне заменяла ему шляпу. Нульсагет, несмотря на то что был босой, шел, не обращая внимания на дорогу, - кожа на его ступнях огрубела за долгие годы.

Часа через два мы спустились к негритянской деревне, прижавшейся к лесу. Группа черных голых детей встретила нас свистом и криками: «Инглиз, инглиз!» («Англичанин, англичанин!») Ребята показывали нам язык и строили рожи. Злые, тощие собаки бросались на нас со злобным лаем. Мужчины и женщины с любопытством выглядывали из своих хижин.

На другом конце деревни мы встретили двух всадников. Один из них оказался представителем американской торговой фирмы «Истерн-эфрикен трейд компании. Билль Тейлор-так звали американца - сообщил нам, что приезжал со своим слугой на расположенную недалеко от этой деревни плантацию для покупки кофе. Узнав, что мы собираемся охотиться, он немедленно выразил желание присоединиться к нам.

Это был высокий толстый человек лет сорока пяти. Американец непрерывно шутил и хохотал. Энергия била из него, словно пар из кипящего чайника.

Через две минуты он уже считал нас своими старыми знакомыми и обращался с нами довольно бесцеремонно.

- Вы видели когда-нибудь кольцевую охоту? - спросил он и больно хлопнул меня по спине, чем выразил, очевидно, особое ко мне расположение.

- Нет, не видел, - ответил я, отстраняя его руку.

- Ну, тогда нужно сейчас же такую охоту устроить. Это обойдется нам шиллингов по тридцать..

Получив наше согласие, он воодушевился и, не теряя времени, послал своего слугу Сомани, робкого негра лет двадцати пяти, отыскивать вождя племени. Минут через десять Сомани вернулся в сопровождении высокого мускулистого негра в старых английских военных трусах. За ним на почтительном расстоянии шло четверо слуг, которые своим присутствием должны были подчеркивать важность персоны вождя. На слугах были тряпки, доставшиеся им, очевидно, от их дедов, до того они были грязные и рваные.

- Данасталлин! - приветствовал Ненов негра по-амхарски.

- Данасталлин! - ответил вождь, которого звали Такли, и разговор оборвался, так как познания вождя в официальном языке страны исчерпывались словом, означавшим «здравствуй».

- Говоришь по-английски?-спросил его Тейлор, не вынимая изо рта трубки.

Негр отрицательно затряс головой. На лице американца появилась презрительная гримаса. Он нахмурил густые выгоревшие брови и отошел, проворчав:

- Экая дубина!

Ненов обращался к вождю и на языке племени галла, и по- арабски, и по-французски, но Такли каждый раз только отрицательно качал головой. Наконец вождь, улыбаясь, спросил, говорит ли кто-нибудь из нас по-итальянски.

- Я говорю немного, - ответил Ненов.

Таким образом, общий язык был найден, и переговоры начались.

- Такли может дать сто загонщиков, - сообщил Ненов. - Каждому из них нужно заплатить по одному амолье. Можно и по шиллингу, но обязательно в талерах. Восточноафриканские шиллинги и бумажные деньги они не принимают: боятся, что их обманут. Кроме того, вождь лично себе требует десять талеров.

- Предложите им половину цены - и загонщикам и этому вождю, - сказал Тейлор. - Я знаю, что они действительно не берут ничего, кроме талеров. Чорт побери! - воскликнул он сердито. - Из-за этих черномазых мне пришлось тащить на себе целый мешок денег - килограммов пятьдесят.

- Мне, право, совестно предлагать им меньше шиллинга. - Ненов смущенно взглянул на американца. - Ведь им придется пробежать километров по тридцать.

Я поддержал Ненова. Тейлор был недоволен нами.

- Хорошо, согласен, - проворчал он, - хотя я и не привык бросать деньги на ветер. Все равно черномазые купят себе на них какую-нибудь дрянь.

Пока шли приготовления, я отправился побродить по деревне. Низенькие хижины, крытые камышом, спускавшимся почти до самой земли, походили на стоги прошлогоднего сена. На вытоптанной, лишенной растительности улице в кругу оживленных мальчишек отчаянно дрались два маленьких белых петуха. Они рвали друг у друга перья с необыкновенной яростью и с шумом били друг друга крыльями. У одного из них по белым перьям шеи текла кровь. Облако пыли поднималось над пернатыми бойцами. Вдруг петухи прекратили драку и, пригнув к земле головы, уставились на подошедшего к ним вплотную голого негритенка. Затем они, словно по команде, к великой радости остальных мальчишек, бросились на мальчика, и тот с криком помчался меж хижин. Пробежав метров десять, один из петухов, взлетев, вцепился в курчавую голову мальчугана. Негритенок с воплем сбросил его на землю и вбежал в дом. Петух важно прошелся около хижины, как бы вызывая убежавшего противника вступить с ним в бой. Он похлопал крыльями и, звонко пропев: «Ку-ка-ре-ку!», побежал по пыльной дороге навстречу другому петуху.

Я зашел в одну из хижин, чтобы посмотреть, как живут крестьяне. На большом плоском камне горел огонь и что-то готовилось. Острый запах перца бил в нос. Было трудно дышать. Дым заполнял всю верхнюю часть помещения и темной, густой струей выходил в дверь. Окон не было, и после яркого дневного света здесь было почти темно. Все же сквозь чад и дым были видны хозяева, спокойно сидящие на земле. Задыхаясь от дыма, но стараясь выдержать приличие и не бежать, я ощупью добрался до выхода.

Приветливо улыбаясь, вышел хозяин хижины. За ним выползло существо, в котором с трудом можно было признать человека. Там, где когда-то был нос, у него зияло черное отвер стие. Век не было, и вокруг глаз краснело мясо. Лицо его имело сходство с львиной мордой - характерный признак прокаженного. Увидев иностранца, он оживился и протянул ко мне руки за подаянием. Человек этот был обречен на медленное гниение. Он сеял вокруг себя заразу, но никто не обращал на него внимания: ближайший врач находился километров за двести от деревни, а местное начальство ограничивалось тем, что запрещало прокаженному приближаться к своим домам.

Мы тронулись в путь вслед за загонщиками, когда солнце находилось еще невысоко. Такли взялся провести нас по кратчайшему пути. Наших мулов повели в обход, так как лес в это время был непроходим для них - было начало октября, только что окончился четырехмесячный период дождей. Море молодой зелени бушевало и радостно тянулось к горячему солнцу. Сплошные заросли тонких лиан, покрытых нежной зеленой листвой и яркими цветами, поднимались до самых вершин могучих деревьев. Засохшие лианы, словно черные, просмоленные канаты, обвивали гигантские тамаринды с раскидистыми ветвями и густой листвой, смоковницы, увешанные сладкими, мягкими, как вата, плодами, стройные стволы высоких эвкалиптов. На большой высоте, где было много света и солнца, все переплеталось, и глаз напрасно пытался распознать, какому растению принадлежат эти ветзи, цветы и плоды. В зеленоватом сумраке подлеска тесно росли древовидные папоротники, гигантские мхи, кудрявые акации, колючий шиповник и безлистые канделяберные молочаи, похожие на руки огромного чудовища с устремленными вверх зелеными мясистыми бородавчатыми пальцами. Многоцветные стаи птиц и мотыльков порхали в яркой, пронизанной солнечными лучами зелени.

Несколько часов продирались мы через лес. Колючие кустарники, точно сказочные стражи, хватали за одежду, царапали руки и ноги. Ползучие растения и бурые воздушные корни мангровых деревьев, похожие на остов перевернутой корзины, преграждали дорогу. Стаи длиннохвостых макак при нашем появлении с криками возмущения взлетали на вершины деревьев и, о чем-то судача на своем обезьяньем языке, с любопытством рассматривали двуногих существ, вторгшихся в их владения.

Часа через три мы достигли невысокой обрывистой камен ной гряды, в центре которой находился проход метров в сто шириной. В этих естественных воротах росли высокие эвкалипты, смоковницы и огромные развесистые баобабы. Густого подлеска, обычно мешающего охотникам стрелять, здесь не было. Мы выбрали место для засады с одной стороны каменного прохода, чтобы случайно не подстрелить друг друга.