Воропаев. Помнишь, какой я сюда приехал… за смертью… и тогда твердо решил я — не стеснять собой никого… и ее, конечно, в первую очередь… и вообще никого.
Лена. Не говорите мне ничего, Алексей Вениаминович. Я все сама вам скажу. Я ее жалела, а сама думала, — а вдруг так случится, что у нас с вами жизнь наладится. Мечтала об этом… А теперь вижу — ничего бы у нас с вами не вышло…
Воропаев. Я никогда не думал, что ты так ко мне относишься… Что ж теперь делать?
Лена. Постойте, не перебивайте меня… Жена — это недаром в народе говорится — половина. А разве я могу быть половиной? Я и на четверть не потяну…
Воропаев. Лена, не в этом дело…
Лена. Подождите, милый Алексей Вениаминович… вы уж потерпите, я за всю жизнь сегодня такая разговорчивая… Вы хотели забыть Александру Ивановну, потому что вам жалко было брать ее в свою жизнь. Плохо, мол, ей тут будет. А она, видать, не жалеет себя ни в чем, только бы поближе к вам быть. А вы не бойтесь… Вы, правда, послушайте меня, как сестру, худого я вам не пожелаю, — вы не зовите, ее. Обед она вам не сварит и за папиросами бегать не будет, но… (Не найдя слов, широко распахивает руки, движение их вольно и красиво и лучше слов объясняет мысль.) Вы ее любите… Я на вас зла не держу, я сама виновата, сама… Вы для меня так много сделали, вы меня жить научили… Меня научили, а сами не умеете. Других чему только не научили, а сами свою долю взять не знаете как. Мне б никто не простил, если б я связала себя с вами… Полы у вас мыть да чаем вас поить — это мне ничего не стоит, но счастья у нас не было бы. Стойте, стойте! Я сейчас, как все высказала, вижу — судьба моя еще не сказана, и впереди она вся. Знаю я: за пазухой у вас счастья своего не высидишь. Ну, хватит, Алексей Вениаминович, заговорила я вас, милый вы мой.
Воропаев. Что сказать… Кажется, в первый раз в жизни не знаю, что сказать…
Софья Ивановна (вбегая). Можете не волноваться… Нашелся Тузик! (Разглядывая Лену и Воропаева). Опять эта Морозова пришла, которой пенсию не дают, на завтра, что ли, отложить?
Лена. Нет, нет. Пойдите, Алексей Вениаминович, выслушайте ее… который раз она к вам…
Воропаев. Замечательный человек ты, Лена… только все как-то нескладно у нас с тобой получилось… Но какой ты чудесный, чистый человек! (Пожимает ей руку и выходит.)
Софья Ивановна. Что тут у вас, Лена?
Лена (бросается на грудь к матери). Вы мне ничего не говорите, мама… Только поклянитесь от чистого сердца, когда Сережка к нему приедет, будете смотреть за ним, как за своим. Мамочка, милая… (Целует ее).
Софья Ивановна. Гордая ты у меня, Леночка. Все сделаю, как ты хочешь… Все будет, как ты хочешь…
Действие четвертое
Набережная, что и в первой картине. Осень. Деревья слегка позолотели, но еще пышны, а солнце по-летнему горячо. На скамейке доктор Комков. Появляется Лена с чемоданчиком в руке.
Лена. Здравствуйте, доктор. Отдыхаете?
Комков (раздраженно). Пациента жду. По случаю воскресенья рассчитывал застать его дома, но не угадал: день секретаря райкома строится вне законов логики. Раньше, бывало, больные бегали за врачами, теперь врачи гоняются за своими больными.
Лена. А почему здесь его ловите?
Комков. Сегодня с пароходом прибывают переселенцы. Здесь организуется встреча… Едете?
Лена. Да, пароходом. Хотела попрощаться, да, видно, не удастся.
Комков. Что выбрали, Елена Петровна?
Лена. Фельдшерские курсы, потом, может быть, рискну в мединститут.
Комков. Отлично надумали, из вас выйдет прекрасный врач… только смотрите, никогда не соблазняйтесь лечить Воропаева.
Лена. Кстати, как у него сейчас со здоровьем? Уж очень неважно стал выглядеть.
Комков. Видите ли…
Лена. Говорите… как будущему врачу.
Комков. Воропаев — человек для всех. Организация, очень сложная. Для таких, как он, еще нет лекарств. Они и болеют-то не по-людски.
Лена. Он стал такой худой, такой худой…
Комков. Худой? Да он весь из костей, даже сердце.
Лена. Ой, нет. Зимой вы говорили, что перемена жизни — самое хорошее лекарство. Вот он переменил…
Комков. Он недопеременил. К этой перемене надо бы еще немножко сердечной радости, своей, маленькой… но он любит радость грузовиками, кубометрами, гектолитрами…
Лена. Как, по-вашему, он счастлив?
Комков. По-видимому — да… Как-то я прочел у Тургенева: «Кто знает, сколько каждый живущий на земле оставляет семян, которым суждено взойди только после его смерти», — и подумал тогда, что от многих из нас ничего не останется, и зависть меня взяла именно к Воропаеву. Он и при жизни взрастил неплохой урожай.
Лена. Зачем вы так говорите? От нас останутся люди, каких еще не было, от нас пойдет счастье.
С моря слышен гудок подходящего парохода.
Ну, мне пора, доктор. Я буду писать вам.
Комков. Возвращайтесь скорее. Я очень скучаю без тех, кого не надо лечить.
О чем-то бурно споря, появляются Юрий и Наташа.
Юрий (хлопая по толстой книге, которую он держит в руке). Видишь, что написано: «Мать и дитя», профессора Жука. Четырнадцатое издание.
Наташа. Ах, Юрочка, хотя б и сорок пятое, какое это имеет значение! Моя мама без всяких Жуков выкормила шестерых, и все были на загляденье!
Юрий. Голая эмпирика… а тут же все научно обосновано. Для чего же наука, если ею пренебрегать?
Наташа. Сам рожай и сам корми в таком случае, Юрочка, а я буду поступать, как нахожу нужным. (Заметив Лену и Комкова). Вы слышали что-нибудь подобное? Хочет, чтобы я… как его?
Юрий. Жук, «Мать и дитя».
Наташа. …чтобы я по Жуку воспитывала, а этот Жук жил в прошлом веке, когда дети были совсем другими!
Комков. Как вам сказать. Можно допустить, что они были несколько похожи на наших.
Лена. У вас, Наташа, такой замечательный мальчик, что я завидую.
Гудок парохода.
Ой, надо спешить!
Наташа. Лена, милая, мне вам столько нужно сказать… если бы не вы, я, вероятно, не родила бы со страху… Мы так много для меня сделали. (Целует ее). Юрочка, возьми чемодан…
Юрий. Вы для нас родней, чем сестра, Елена Петровна.
Наташа (Комкову). Доктор, а может быть, этот Жук все-таки прав, как вы считаете? Проводим Лену, и вы посмотрите Алешку, хорошо? (Взяв Комкова под руку, уходит.) Лена, я не прощаюсь, встретимся на пристани.
Юрий. Дайте мне чемодан.
Лена. Не нужно, Юрочка, я сама.
По набережной идут военный с палкой и Горева. Она в шинели, без погон, вид у нее измученный, болезненный.
Военный. (Юрию). Простите, пожалуйста, как пройти к райкому? Мне срочно нужен секретарь… товарищ Воропаев, кажется.
Юрий. Сегодня выходной… Сами его все утро ищем… может быть, он в клубе.
Военный. (Горевой). Александра Ивановна, подождите меня здесь, я загляну в клуб.
Горева. Хорошо, я подожду. (Юрию.) А квартира Воропаева далеко?
Юрий. Квартира у него была… да… но сейчас он живет в райкоме.
Горева. И сынишка с ним?
Юрий. Сынишка вот у них… У Елены Петровны…
Горева (радостно). Вы — Лена Журина?
Лена. Да.
Горева. Я — Горева.
