— Делов хватит!.. Прокляту Орду кончить надо, — говорит древний старик.

В город въезжает посольство хана Берке. Глядя на пленных, посол берет в руку перстень.

— Великий хан просит тебя к себе в Орду, князь Александр?

— Не ходи! — орет народ. — Плюй на них!

— Рано! — говорит Александр. — Рано плевать!

На Волхове ледоход. Гульба. Рожки. Бубны. Ольга везет на санях Гаврилу. Василиса стоит рядом с Бус- лаем.

Из Новгорода на Русь идут переяславльские возы. За возами шагают связанные рыцари. На возах тарахтят кольчуги и мечи.

В Переяславле. Ранняя весна. Строят струги на берегу озера.

Княгиня с детьми, заметно уже подросшими, прощается с мужем. Вокруг толпа крестьян, ходивших на сечу. Князь похудел, возмужал. Он молчалив. Характер его не похож на прежний. Он уже не веселый полководец, а мудрый, осторожный политик, хозяин.

— Торопите струги-то! С Орды вернусь, пойдут дела, — говорит старику Александр. — Жену, и ребят, и отчину на вас оставляю!

Опять Орда. Зной. Шум. Визгливые песни. Ржанье тысячеголовых табунов. Орда ждет русского князя. Князьки Иванко и Василько в китайских халатах, опоясанных ятаганами, суетятся более других.

— Едет! — доносит конный. Все дела на торжке перед шатром замирают.

— Разжигай костер! — торопят князья.

— Увидишь, что будет! — хохочут они.

Палач за лабазами быстро приготовляет плаху. Народ сбегается со всех сторон. Кони, дети. Высокие монгольские шапки. Ждут.

Александр подъезжает с небольшой свитой. В ней из знакомых лиц Пелгусий, Никита, Михалко. Князь одет, как на бой. Он страшен. Слезает с коня при мертвом молчании толпы. Вспыхивают костры.

Посол хана говорит Александру:

— Пройди меж них! Очиститься надо.

Он оглядывает толпу. Видит морды Иванка и Василька. Видит, как они тянут из-под халатов ножи, и спокойно идет меж костров. Пелгусий закрывает лицо руками. Толпа, не ожидая александровой сговорчивости, зашумела и тут же снова стихла. К нему приблизились Иванко с Васильком. Он едва узнает их. Лицо его бледно и потно.

— Сними шлем, отстегни меч! — говорят ему.

Он стискивает зубы и молча отдает меч и шлем.

Все разочарованы. Шум. Князьки переглядываются, ничего не понимая. Александр один стоит во дворе перед шатром. Быстрой походкой к нему подходит старый улыбающийся, многое видевший в Китае церемониймейстер хана.

— Не ожидал, Искандер! Входи, будешь гостем! — говорит он, ища глазами князьков. Те рядом. Руки за пазухами халатов. Их лица выражают твердую уверенность, что теперь Александр пойман. Еще суше и страшнее делается лицо Александра.

В шатре полусветло. Хан и его старшая жена сидят на мягких, жемчугом шитых подушках. За ними — министры, полководцы, советники, оба беглых русских князя.

Александр сидит на седле, брошенном перед ханским троном. Хан молча разглядывает его, и Александр не отводит своего взгляда. На его руке — дареный перстень.

— Жалуются на тебя князья, — говорит хан.

Александр молчит.

— Себе всю славу берешь, им ничего не даешь.

Александр молчит.

— А я не завистлив, — продолжает хан, но Александр молчит по-прежнему. — Бери народ, воюй, если охота есть.

Александр молчит.

— Сто тысяч всадников дам!

Александр молчит.

— Пропало его дело! — шепчутся князьки.

— Другою мыслью, хан, душа полна, — вдруг заговаривает Александр. И чувствуется, что силен он и страшен хану.

— Какой мыслью, Искандер?

— Русской вотчиной править надо.

— С Русью я сам управлюсь, Искандер.

Думая что-то глубокое, тайное, качает головой Александр.

— В каждом дому своя мышь, — говорит он. — Не годится мне бросить отчину!

— Противу тебя он думает, великий хан-государь! — говорит ханский советник. — Немцев побил, теперь Орду хочешь? — обращается он к Александру.

— Хочешь? — щуря глаза, тихо спрашивает и хан Берке.

А жена его дает знак глазами лекарю, который за углом шатра что-то вливает в шлем, втирает в его стенки. Что-то такое, чего боится коснуться сам. «Хорошо», — отвечает ханша глазами, и хан видит эту сцену.

— Хочешь? — повторяет он Александру.

— Того хочу, хан, чего Русь захочет. А пошлет против тебя, пойду, — говорит, глядя в глаза.

Хан встал. Вое замерли, опустили головы. Встал и Александр. Оба великаны — стали они друг против друга, глядели в упор.

— Люблю людей храбрых, — говорит хан. — Возвращайся к себе! — он садится. — Нам ссориться с тобой не к лицу, — улыбается он тонкой улыбкой.

Александр выходит.

— Честь и слава тебе, князь! Честь и слава! — бормочут ханские оруженосцы.

Александр без слов отшвыривает их пинками. Монголы смеются.

Скачут домой, на Русь. У реки останавливаются на привал. Александр разгорячен, взволнован. Пелгусий говорит ему:

— Ну, князь, не думал я — не гадал, что так дело повернется. С победой тебя, князь! Великая честь ханом тебе оказана!

Александр снимает шлем.

— Зачерпни воды напиться, — говорит он Михалке.

И жадно пьет холодную воду, отвечая Пелгусию:

— Злее зла, брат ты мой, честь татарская!

— Нехороша, однако, вода, дурна. Он выплескивает ее из шлема, не допив. И — на коней.

— Скорей на Русь! — говорит Александр. — Русь лежмя лежит, поднять надо на ноги!

Тянутся реки, бегут поля. Осень. Великая грязь затрудняет путь. Разоренные села, нескошенные нивы, голодные псы, кости древних сражений — так начинается Русь.

Александр и свита его снимают шлемы, проезжая мимо боевых останков.

— Рязань дралась! — говорит он, глядя на кости.

— Суздаль живот свой положил! — в другом месте…

Князь болен. Лицо его желтеет, истощено. Но он не хочет остановиться на отдых.

— Домой! Домой! — торопит он приближенных. — Неколи болеть. Делов много. Орду пора бить.

Но он уже не сидит в седле. Его везут меж седел, на носилках.

— Иду, иду! Русь торопит!.. — бормочет он. — Видать, отравили, гады… Иду!

И однажды ослабевает совсем. Дружинники расстилают плащи и попоны, кладут на них князя. Он едва дышит. Монахи бедной пустынной обители, приютившейся невдалеке, приглашают князя к себе. Пелгусий готов согласиться, но Александр слышит и делает знак рукой.

— Ехать!.. Никуда не сворачивать! — и снова бредит: — Не с руки мне Орду водить, пока Русь лежмя лежит. Русь надо поднять на ноги.

Михалка. Неужто, князь, на Орду кинемся?

Александр приподнимается на локте, глядит округ на русские осенние поля.

— Вот тут бы и бить. Хорошо поле, радостно!.. — И падает мертвым.

В обители раздается печальный звон. Подходят крестьяне.

Пелгусий, историк и летописец, уже записывает что-то на куске бересты.

— Как зовут место это? — спрашивает он крестьян.

— Куликовым полем, батюшка.

Дружинники завертывают тело Александра в плащ, прикрепляют к копьям и несут на плечах.

Вброд переходят реки. Уже Волга!

Струг Ивана Даниловича Садко плывет вверх к Новгороду.

Поют бурлаки.

— Князь из Орды! — говорит Садко. — Не довелось схватиться с ханом!

Минуют Оку. Опережают персидские струги.

— Хан любит угощать гостей, — загадочно говорит перс.

Опережают индийские караваны.

— Этот мертвец будет долго жить, — говорит купец-индус.

А князя несут на плечах крестьяне. Долго несут его через Русскую землю, передавая с плеч на плечи, под дружную песню, петую в снегах: «Вставайте, люди русские!»

…Руки, руки! И вот они поднимаются, но уже не с телом мертвого князя, а с знаменами Дмитрия Донского.

Сияя на солнце литыми позолоченными латами, шлемами и щитами, на могучих конях стоит московское войско.