Воропаев. Да вот так. Куда мне ехать? Посевная на носу.
Романенко. Погоди, погоди. Ты собственно у кого был, у Василия Васильевича?
Воропаев. Нет.
Романенко. Так где же?
Воропаев. Я был у товарища Сталина.
Романенко. Так. Ну и что же он сказал?
Воропаев. Он сказал: «Есть еще у нас некоторые товарищи, которые полагают, что хорошо работать можно только в Москве…» Есть у нас еще такие люди, Роман Ильич?
Романенко. Мгм… Чего ж тут не понять…
Городцов. Разрешите обратиться, товарищ генерал. Укоренился у нас полковник… Такие ходы сообщений провел, знаете… такие дзоты возвел…
Варвара. Так укоренился, что и не выдернешь.
Романенко. Вижу, вижу… у тебя, брат, такая гвардия, что мне самому завидно. Да… (Воропаеву.) Круговую оборону занял? Ну, что ж… А вам от имени корпуса спасибо за то, что подняли на ноги Воропаева, Спасибо, гвардейцы! Иттить вперед, как говорят мои солдаты.
Огарнов. Служим Советскому Союзу!
Романенко. (Воропаеву). Ну, раз так — так так. Значит, такая линия. Тогда переноси сюда свой капе и действуй.
Обнимаются.
И — вперед иттить, вперед!
Софья Ивановна. Обошлось! (Лене). И пусть теперь на себя весь дом записывает. Да-да, пусть! А то я все свои нагрузки забросила через эти хлопоты. Прямо ужас!
Картина третья
Стеклянная веранда дома Софьи Ивановны. Лена сидит за столом, который завален томами энциклопедии, роется в книгах.
Лена. Ну, откуда я возьму про этого Суворова… И ничего нет… был в Крыму или не был… вот еще хлопоты.
Голос Наташи. Леночка, ты дома?
Лена (отрываясь от книги и перегибаясь через открытое окно). Дома, дома! Вот кстати! Я как раз о тебе думала…
Входит Наташа.
Наташа. У тебя прямо рай, Лена. Садик такой чудесный…
Лена. Это все мама и Алексей Витаминыч. Вперегонки чего-то сажают.
Наташа. Почему ты меня вспоминала?
Лена. Да я одна замучилась. Алексей Витаминыч оставил мне с утра записку, — он со мной занимается, каждый день задание… Вот. (Читает.) «Леночка, вечером расскажите мне, что делал в Крыму Суворов…» Ты понимаешь? А я даже не знала, что он тут был.
Наташа. Ну, как же. Его даже ранило в глаз на перевале.
Лена. Это Кутузова!
Наташа. Правда, правда. Но, с другой стороны, тоже как-то непонятно: сражался с французами, а ранен почему-то в Крыму. Какая-то неувязка.
Лена. Все увязано. Его ранило в глаз, когда он был еще молодым и воевал против турок.
Наташа. Так ты же все знаешь! И вообще ты самая умная среди нас. Чего ты учиться не едешь?
Лена. Сама не знаю, что выбрать… И учиться хочется, и работу интересную мне предлагают, но как-то все у меня неустроено.
Наташа. Лена, хочешь, будем говорить напрямки, как родные сестры?
Лена. Я с тобой всегда напрямки.
Наташа. Ну вот… все… начистоту. Ты мне скажи все-таки, как у вас?
Лена. Никак.
Наташа. Ты скажи откровенно — он нравится тебе?
Лена. Да. Так нравится, что и сама не знаю, что со мной. Все глупости разные лезут в голову, и мечты, и думаю — завтра встану и сама ему все скажу, чтоб не мучиться. А ничего не выходит, я рядом с ним, как немая.
Наташа. Ну, а скажи, вы целовались когда-нибудь?
Лена. Что ты! Разве у него поцелуи на уме? Он такой…
Наташа. Они все такие, я тебе скажу. Мой Юрка, если бы я не вышла за него замуж, ни за что бы на мне не женился. То есть, понимаешь, он ни за что не рискнул бы. Такой храбрый мальчик, а когда я спросила его: ты любишь меня? — он так побледнел, будто на мине подорвался. И вообще, я думаю, мужчины, которые сами лезут целоваться, это что-то не то. Тебе не кажется? Вообще это не их дело, правда?
Лена. Кто их знает…
Наташа. Вот я тебе расскажу, как мой папа делал предложение маме. Он ходил к ней в гости чуть ли не каждый вечер и все время рассказывал — может, и об этом самом Суворове, рассказывает и рассказывает, мама уже все наизусть выучила. И однажды, когда папа начал повторять все сначала, дедушка, мамин отец, значит, выскочил из соседней комнаты и говорит: «Мария, соглашайся немедленно, а то заговорит до смерти!» Ты понимаешь, что я хочу сказать? У них как-то по-своему все идет. Он может тебе говорить о земледелии, а выходит, что о любви.
Лена. Ты думаешь?
Наташа. Не думаю, я отлично знаю.
Шаги во дворе. Лена выглядывает.
Лена. Он!
Они бросаются устанавливать на место книги. Входит Воропаев с газетой в руке.
Воропаев. Здравствуйте, Наташа! Ай да авторы, ай да организаторы! Сады при школах! Да вы же молодцы, государственные деятели! Кто это из вас троих додумался?
Лена. Не помню, кто. Кажется; Наташа. Варвара поддержала, а я предложила написать в газету. Ну, а потом сочиняли все вместе и дружно подписались… Писем сколько, отзывов, постановлений, предложений, если б вы знали!
Воропаев. Так всегда бывает. Толкнуть надо. Дело, которое не движется, это просто идея. Идею толкнешь, она и пошла и на ходу превращается в дело. Только догоняй.
Наташа. Ну, я побежала. Сегодня доктор Комков лекцию читает молодым матерям.
Воропаев. Научно будете рожать?
Наташа. А как же! Зачем мне какая-то эмпирика? (Уходит.)
Воропаев. И когда эго вы всему успеваете учиться, не пойму? Вот хотя бы ты, Лена.
Лена. Это я у вас научилась. Сначала казалось мне, что вы так хорошо говорите с пародом потому, что вам кто-то подсказал, помог. Потом — вижу, говорите вы то, что я сама чувствую, но чувства этого до вас я как-то не сознавала, не могла выразить, а вы толкнули что-то в душе, и там пошло гудеть и волноваться. Это я особенно в День победы поняла, когда вы речь произносили… Не знала я, что вы такое с народом можете делать, не знала, скажу правду.
Воропаев. Это не я с народом, а народ со мной такое делает. Двадцать лет я в партии, огромную жизнь прожил, а, веришь ли, омолодила меня работа у вас. Не сознанием, а телом своим, дыханием чувствую, что я — народ, в народе, с народом, что я его голос. Ах, как мне повезло!
Лена. А можете вы и про меня так хорошо сказать?
Воропаев. Могу. Знаешь, кто ты, Лена? Дикая яблонька, выросшая в глухих горах.
Лена. Вы стихи говорите?
Воропаев. Такая хрупкая, сильная и скромная яблонька, которая не боялась никаких морозов и всегда зацветала первая. Ты — храбрая яблонька. Стоишь себе среди лесов и цветешь в свое удовольствие, как самое сильное на свете деревцо…
Входит Софья Ивановна.
Софья Ивановна (раздраженно). Это что ж такое — здесь кино, что ли, и идут, и идут, хоть собаку спускай… да и та — поздравляю — куда-то сорвалась. Разве это хозяйство — собаку не сберегли! Хороши хозяева — нечего сказать! Крышу до осени отложили, козу решили купить — раздумали… Ленке все некогда, статейки сочиняет… активистка какая нашлась!
Воропаев. Вы сами раздумали, Софья Ивановна. Я вам сколько раз напоминал.
Софья Ивановна. Нашел домработницу! Что ж, мне из-за вашей козы дело бросать? Я в артели, сами знаете, занята, у меня своя нагрузка, мне люди доверились, как человеку, а я буду их на козу менять! Никогда в жизни себе не позволю… Да и времени у меня нету… Вон опять идут! Лихорадка б их стукнула! (Выходит.)
