И все же было нечто такое, что отличало доктора Рамзи от других. Все, что он делал, он делал не потому, что так поступают все, и избегал ошибок не из боязни заслужить осуждение людей, а потому, что доктор Рамзи, как человек культурный и сильный, умел контролировать свои поступки и чувства, не переступать черты дозволенного и, следовательно, избегать ошибок. Именно такое самообладание и отличает человека образованного от обыкновенного смертного, который, находясь во власти минутного чувства, может кинуться в любую авантюру, натворить сколько угодно ошибок, за которые потом будет расплачиваться всю жизнь.

Лейла воспринимала взгляды доктора Рамзи, не задумываясь, как свои. Заметив перемену в ней, он не скрывал удовольствия и всячески ее поощрял. Как-то на уроке, выслушав реферат Лейлы, доктор Рамзи сказал:

— Прекрасная работа! Вы почти полностью освободились от прежних недостатков. Теперь вы подходите к решению проблем, руководствуясь объективными научными законами, а не субъективными взглядами. Впереди большой путь, но вы успешно продвигаетесь вперед!

— Ну, скажи, разве я была не права? — сказала Адиля Сане после занятий. — Он дает ей книги, расхваливает на каждом уроке. По-моему, тут все ясно! Просто он в нашу Лейлу влюблен.

— Что ж тут удивительного? И она отвечает ему взаимностью. Кумир далеко, витает где-то в небе, а доктор Рамзи рядом, на земле.

— Уж не ревнуешь ли ты? — ехидно заметила Адиля.

— При чем тут ревность, старушка? Давай говорить откровенно. Лейла стала ужасно скрытной. Говорит одно, а делает другое. Как ты смотришь на ее поведение?

— Хочешь, я выдам тебе один секрет? Лейла уже до этого два раза влюблялась.

— Только два? Сомневаюсь!

Сана считала, что Лейла изменилась в худшую сторону. Стала замкнутой, неприступной, холодной и вообще черствой к людям. Вдобавок еще и ограниченной. Дальше своего носа ничего не видит. А если что и разглядит в ком-нибудь, то обязательно осудит. Не упустит ни одной ошибки, ни одного промаха. Кажется, даже специально разыскивает их, чтобы потом обрушиться на человека. При этом говорит с таким апломбом, с такой самоуверенностью, что можно подумать, будто она сама никогда не ошибается и лишена недостатков. Словно это не Лейла, а Фемида с весами в руках. Если обращать внимание на все, что она говорит, то остается только одно — повеситься. Кругом, видите ли, полное разложение, разврат. Он захлестнул даже интеллигенцию. Никаких идеалов. Устои подорваны. Честных людей нет. И, конечно, в стране не осталось ни одного культурного человека… Разумеется, кроме доктора Рамзи и ее самой!

Сане было больно за подругу, и она часто спрашивала себя: «Что случилось с Лейлой? Совсем недавно она была полна любви. Почему же вдруг она стала такой желчной, бесчувственной? Неужели это сестра Махмуда, глаза которого светятся любовью к жизни и к людям?!»

Сана знала, что в ближайшее время ей придется выдержать серьезную стычку с Лейлой. Ведь они с Махмудом ждут не дождутся того момента, когда он окончит институт и станет врачом. Тогда они объявят родителям о своем решении. И, конечно, дадут отпор любому, кто станет на их пути.

Столкновения с Лейлой Сана боялась даже больше, чем ссоры со своими родителями. Это навсегда похоронит их дружбу. Но что она могла сделать? Ведь Лейла, холодная, каменная Лейла, никогда не поймет ее…

Но вскоре произошло нечто такое, что опять сблизило Сану с Лейлой и почти полностью восстановило прежние отношения.

В течение недели на дверях университета висело объявление о том, что для студентов в доме Национальной гвардии будет проведен день открытых дверей. Затем вместо этого объявления появилось другое. В нем говорилось, что все девушки факультета приглашаются на встречу с командиром дивизии Национальной гвардии.

В назначенный час более трехсот девушек заполнили аудиторию, в которой должна была состояться встреча. Стеклянная дверь не успевала закрываться. Одни шли сюда, чтобы записаться добровольцами в Национальную гвардию, другие — любопытства ради, третьи — чтобы лишний раз показать себя или новое платье.

Глядя на разряженных девушек, Адиля пошутила:

— А я даже не успела по такому важному случаю вымыть голову…

Она хотела еще что-то сказать, но в это время в аудиторию вошел молодой подтянутый офицер, и сразу более трехсот пар девичьих глаз впились в него. На миг воцарилось молчание. Молодой офицер, покраснев от смущения, откашлялся и начал что-то говорить монотонным, хриплым голосом. Разговоры, прервавшиеся с его появлением, снова возобновились. Одна девушка, положив ногу на ногу, шепотом продолжала рассказывать соседке, как она, чтобы избавиться от настойчивых ухаживаний своего поклонника, приняла его предложение, другая давала подруге рецепт мытья головы: сначала нужно вымыть волосы в горячей воде с растительным маслом, а потом подержать некоторое время над паром.

Офицер еще раз смущенно откашлялся и поправил ворот рубахи.

— Бедняга! — шепнула Адиля. — Его же никто не слушает!

Офицер, видимо, тоже заметил это. Он вдруг ударил рукой по столу и громко, как полагается командирам, крикнул:

— Тише!

Все сразу стихли. Даже самые неисправимые болтуньи и те на несколько секунд перестали разговаривать. Почувствовав, что ему наконец удалось овладеть аудиторией, офицер продолжал на той же ноте. Его нельзя было назвать красноречивым, но говорил он от души — о новом назначении женщины, о ее равноправии и священном праве защищать свою родину наравне с мужчинами.

Девушки притихли, сидели как зачарованные, будто офицер распахнул перед ними дверь в неведомый мир, куда они не решались сразу войти.

Перед глазами Лейлы один за другим проходили эпизоды из ее жизни… Маленькая девочка-непоседа прыгает по комнате и, подражая демонстрантам, потрясает в воздухе правой рукой и кричит: «Оружие! Оружие! Даешь оружие!» А вот она, уже почти взрослая девушка, чужим, срывающимся от волнения голосом выкрикивает лозунги, которые подхватывают тысячи других голосов, и она чувствует себя необыкновенно сильной, свободной и, как никогда, счастливой…

Смутные воспоминания были такими далекими, будто происходило все это не с ней, а с кем-то другим.

Сана подтолкнула Лейлу локтем и написала на листке бумаги: «Я решила записаться добровольцем». Затем, плотно сжав губы, с такой решимостью подчеркнула эти слова, что порвала бумагу.

Лейла хотела было скептически улыбнуться, но улыбка не получилась. Она вдруг почувствовала, что возбуждение Саны передалось и ей. Озноб пробежал по телу, в висках стучало.

Когда Лейла подошла к столу записываться, от волнения она даже забыла свое имя.

Офицер вопросительно поднял на нее глаза, а она водила пальцем по краю стола.

— Лейла Сулейман, третий курс, философское отделение, — спохватившись, выпалила она наконец и с пылающими щеками бросилась догонять Сану.

Началась совсем иная жизнь. Построения, поверки, приказы, незнакомые военные термины, команды сержанта — все это на первых порах походило на детскую игру, было занятно. Доставляло удовольствие, выбежав на улицу, ощутить холодный воздух раннего утра, но главное — это тот дух солидарности, который царил в отряде. Их всех связывала одна общая цель, как когда-то в лицее.

Лейла была счастлива снова испытать знакомое ощущение, которое она утеряла в университете, — почувствовать себя частицей коллектива. Когда сержант делал Лейле в строю замечание и приказывал выше поднять голову, девушка страшно смущалась. Лейла старалась изо всех сил, но у нее ничего не получалось. Вместо головы поднимались плечи. Не было случая, чтобы сержант не сделал ей какого-нибудь замечания.

— У меня ничего не получается! Понимаешь, не получается! — жаловалась она Сане.

— Ничего, со временем получится! Ты только старайся и будешь ходить правильно.

— Но как мне этого добиться?

— Ты иди свободно, не напрягайся, а голову держи высоко. Шагай и мысленно говори себе: «Вот какая я красивая! Вот какая я умная!»