Поезд мчался дальше и дальше, и колеса продолжали мерно отстукивать: «Тысячи, тысячи, тысячи…» Да, он уедет за тысячи миль от родины… На Запад… И будет там один… Жить, работать и даже отдыхать будет один. Он будет тосковать по родине день и ночь. О, если бы Лейла была с ним! Если бы она была там с ним!

Но почему, черт возьми, она не может дать пощечину тому, кто оскорбил ее? Что мешает ей? Почему удалось так легко надломить эту девушку, как будто она из хрусталя, который может лишь отражать свет? Так и сердце Лейлы — оно согревается не своим, а чужим светом. У нее нет уверенности в своих силах. Поэтому Ассам и раздавил ее с такой легкостью, вселил ненависть к себе и к другим людям.

Конечно, она незаурядный человек: красива и умна. Но она беспомощна. Ей всегда нужна какая-то опора. Когда-то она находила эту опору в брате, герое ее детства. Мир Махмуда представлялся ей большим и прекрасным, полным любви, справедливости, самопожертвования.

Ассам показал ей обратную сторону жизни, которой она раньше не знала, — грязную, отвратительную, подлую. И вот земля закачалась под ее ногами. Все иллюзии рассеялись. А брат не мог утешить и поддержать ее.

Махмуд в то время сам был на распутье. Трусость и предательство разрушили его собственные идеалы. Будто Махмуд ничего, кроме предательства, не видел! Разве незнакомо ему геройство людей, презиравших смерть? Он видел радость в глазах умиравшего мальчика, когда тот убедился, что лагерь англичан горит… Слышал возглас смертельно раненного устаза Мадбули: «Смерть колонизаторам!», с гранатой в руке бросившегося на врага. Земля содрогнулась от этого крика, и пламя взметнулось в небо, где занималась заря революции…

Поезд остановился. Хусейн взял чемодан и вышел.

Машина шла вдоль полей, затем свернула по направлению к Раас аль-Барр. Влажный, горячий воздух успокаивающе действовал на Хусейна.

В конце концов, какое моральное право он имеет упрекать других в слабости, когда сам чуть было не разрыдался, увидев пожар на улицах Каира. Он ведь тоже едва не пал духом, когда прекратились боевые действия в зоне канала. Его спасла вера, вера в свой народ. Он всегда ощущал связь с народом, и это придавало ему силы.

А Махмуд был одинок. И Лейла — тоже. Она ушла в себя, пытаясь отгородиться от внешнего мира. Стала цепляться за предрассудки, проповедуемые ее матерью, за устои и обычаи людей, которые окружали ее с детства и постоянно твердили: идя по проторенной дорожке, не встретишь большого счастья, зато обойдешь горе. Обычаи охраняют человека от зверя, который подкарауливает его на каждом шагу. И этот страшный зверь называется жизнь!

Кругом простиралась сухая, бесплодная, выжженная земля. Ни воды, ни зелени, а впереди гряда песчаных холмов. За этими холмами его ждали глаза Лейлы, печальные и влажные…

Лейла лежала на топчане под тентом и читала книгу. Махмуд окликнул ее:

— Лейла, посмотри, кто приехал!

Девушка растерянно улыбнулась.

— Ведь он, если не ошибаюсь, через две недели уезжает в Германию. Приехал, наверно, прощаться.

Губы девушки дрогнули.

— Ты можешь поздравить Лейлу, — сказал Махмуд Хусейну. — Она получила направление в университет.

— Поздравляю! — радостно воскликнул Хусейн.

Махмуд и Хусейн устроились на песке. Было жарко, солнце пекло во всю, Махмуд вошел в море. Хусейн, нерешительно взглянув на Лейлу, последовал за ним…

Лейла пересела в шезлонг и попыталась снова углубиться в чтение. Но это ей не удавалось. Мешали голоса мальчишек, шум прибоя, подкатывавшегося к ее ногам…

— Море — не твоя стихия! — сказал Махмуд.

— Это почему же? — спросил Хусейн.

— Ты ведь не плаваешь.

— Не плаваю? Это я не плаваю?!

Махмуд засмеялся. В этом он чувствовал свое превосходство над Хусейном.

— Конечно! А ну, плыви! Раз, два, три!

Высокая волна накрыла их с головой и чуть не перевернула Хусейна.

— Ну, ладно, хватит! Давай выходить!

Но Махмуд уже плыл и звал за собой друга. Хусейн вышел на берег. С волос его капала вода. Лейла молча протянула ему полотенце. Он сел на песок у ее ног.

— Вы сердитесь на меня? — спросил он.

Лейла опустила веки…

— Одно из двух — или сердитесь, или боитесь, — пошутил он.

— А почему я должна вас бояться?

— Да, серьезный вопрос! В самом деле, почему один человек боится другого? Либо потому, что ему могут причинить зло, либо…

Лейла искоса взглянула на него.

— Либо потому, что боится полюбить!

Лейла отвернулась. Высокие пенистые гребни набегали на берег и, шурша галькой, нехотя откатывались назад.

— Я никогда, видно, никого не полюблю… — тихо произнесла Лейла.

— Вы уверены в этом?

— Конечно!

— А я нет!

— Чего вы добиваетесь? — прямо спросила вдруг Лейла.

— Чтобы вы полюбили меня, — спокойно ответил Хусейн. — Я хочу, чтобы, однажды проснувшись, я узнал, что вы меня любите.

Лейла удивленно посмотрела на него и грустно улыбнулась.

— Чему вы улыбаетесь?

— О, если бы я могла быть такой оптимисткой, Хусейн!

— Не понимаю вас, — нахмурился юноша.

— Ну почему вы так уверены, что я однажды скажу вам «люблю»?

— Вот видите, вы уже и сказали, — обрадовался Хусейн.

Лейла растерялась.

— Вы ведь в самом деле только что сказали мне это, и говорили это и раньше, — засмеялся Хусейн.

— Нет, вы определенно сошли с ума! — махнула рукой девушка.

Но Хусейн решил не отступать.

— Ведь важно не то, что мы говорим, а то, что можно прочесть в наших глазах…

Лейла сощурилась.

— О, да! Глаза мои говорят: «Что прикажете, повелитель?»

— Глаза ваши, потерявшие свой блеск, загораются, а лицо оживляется только при моем появлении!

— Вы фантазируете! Выдумываете, чего нет…

— Пусть это будет так, Лейла, — нежно попросил Хусейн.

В глазах девушки блеснули слезы:

— Мне очень жаль, Хусейн…

— Нет… умоляю вас… Я хочу, чтобы вы были такой, как в ту минуту, когда я увидел вас впервые! Неужели вы не хотите доставить мне эту радость? Ведь я уезжаю…

Лейла провела ладонью по глазам и слабо улыбнулась.

— А почему не пофантазировать? — продолжал Хусейн. — Вы проснулись в солнечное утро. У вас прекрасное настроение, вдруг вы поняли, что любите меня. И вам захотелось немедленно сообщить мне об этом.

— И что же дальше? — включаясь в игру, спросила Лейла.

— Вы бежите на телеграф и шлете мне телеграмму…

— Что же будет написано в этой телеграмме?

Хусейн, водя щепкой по песку, медленно и раздельно, будто диктуя самому себе, произнес:

— «Готовься к свадьбе. Выезжаю. Жди телеграммы. Подробности письмом…»

Хусейн отбросил щепку и взглянул на Лейлу.

Девушка смутилась. Игра, казалось, зашла слишком далеко. Но Лейла, увлеченная ею, уже не могла остановиться.

— А потом?

— Потом вы садитесь на пароход и едете ко мне.

Лейла нерешительно спросила:

— И я всю дорогу буду одна?

— Да, Лейла, этот путь вам придется проделать одной.

Лейла вдруг почувствовала себя страшно беспомощной. Не глядя на Хусейна, она произнесла дрогнувшим голосом:

— А если на море разыграется шторм?

— Чтобы достигнуть берега, надо встретить шторм лицом к лицу, не бояться никаких волн! — твердо сказал Хусейн.

Лейла зло засмеялась:

— Но что я найду на берегу, Хусейн? Что я там найду? Пролитый кофе? — Лейла покачала головой: — Нет, я не смогу полюбить, Хусейн! Не смогу!

Она поднялась. Хусейн тоже вскочил на ноги.

— Не теряйте напрасно времени, Хусейн! — тихо сказала Лейла. — Вам нечего от меня ждать!

Лейла медленно направилась к дому. Хусейн сделал несколько шагов за ней.

— Лейла!

Голос его ласково и в то же время твердо велел ей остановиться, и она подчинилась.

— Знаешь, Лейла, что ты найдешь на берегу? — сказал он, поравнявшись с ней. — Не меня и никого другого. А нечто более важное… Именно то, что утратила. Ты найдешь себя. Настоящую Лейлу!