— Он мне очень понравился. Я с ним встречался как-то у Лолиты несколько недель тому назад.
— Ну, он неплохой, наверное, — Хельга заметила гневный взгляд дочери и поняла, что зашла, видимо, слишком далеко. Но ох как не просто остановиться женщине! — Мне его иногда не хватает…
— Мама, успокойся, пожалуйста! — Лита не выдержала. — Все ведь хорошо! О чем ты вообще?!
Над столиком повисло неловкое молчание и, чтобы разрядить обстановку, Макар спросил:
— Вкусно?
— Да, отлично… Очень… — женщины ответили в один голос.
Снова заговорила Хельга.
— Когда Лолита с Петром расстались, я сначала немного огорчилась, а затем подумала — мой-то результат не хуже!
Лолита даже перестала жевать, с удивлением уставившись на мать. Кравцова вообще испытывала нечто вроде шока.
— А вы что, несколько раз были замужем? Жили с разными мужчинами? — спросила она.
— Да, четыре раза… чуть не вышла замуж! — громко расхохоталась Хельга. — Один раз даже из костела сбежала, вовремя одумалась… Хотя, конечно, это шутки, а на самом деле все не так просто…
Помолчав немного, Хельга продолжила:
— Лолита, конечно же, вам все рассказала?
— Рассказала нам? Что?
— Про ее брата, про Ральфа.
— Мама! — умоляюще посмотрела на нее дочь.
— Да, — ответил за всех Кравцовых Макар.
Паркс вдруг замолчала и буквально на глазах погрустнела. Старая боль темнела в ее глазах, и все за столиком разом поняли, о чем она думает. Голос ее теперь звучал глухо и печально, совершенно утратив игривые нотки:
— Конечно, меня это так поразило тогда… Когда я увидела Макара в первый раз… Вы знаете, он так похож на брата Лолиты, на нашего Ральфа. А вы разве не заметили?!
За столиком повисла гробовая тишина. Молчание было таким тягостным, таким неловким, что впору было заканчивать этот «праздничный» ужин, даже не дожидаясь отцов.
Макар налил себе полный стакан вина и пил большими глотками, стараясь ни на кого не смотреть.
— Нет, но Ральф, конечно, не был таким красивым…
Лолита в сердцах бросила приборы, резко повернувшись к матери:
— Мама, ну почему ты мне всегда все портишь?! За что ты меня ненавидишь, в конце концов?! Ты думаешь, мне и так не тяжело? Ты думаешь, мне все время нужно напоминать про ту ужасную ночь?..
Девушка тяжело и взволнованно дышала, ее глаза покраснели и было видно, что слезы вот-вот готовы хлынуть из глаз.
Макар нежно положил ей руку на пальцы и слегка сжал их, стараясь успокоить и утешить девушку, и она действительно с благодарностью взглянула на него и попробовала улыбнуться, но тут-то как раз выдержка и подвела ее, и девушка горько расплакалась.
— Я прошу прощения! — тихо сказала Хельга. — Я не хотела этого, видит Бог!
— Может быть, хорошо, что мы наконец-то все встретились, — Макар играл оптимиста, до конца пытаясь спасти вечер, испорченный неудачным разговором.
Тут уж не выдержала Хельга — расплакалась и она. Лолита стала утешать ее, приобняв за плечи и насколько можно сдерживая собственные рыдания:
— Все в порядке, мама. Все хорошо!
В этот момент Макар вдруг увидел, что слезы наворачиваются и на глаза его матери, а рядом уже начинала хлюпать носом Наташка. Макар закричал:
— Женщины, вот этого я уже не вынесу! Перестаньте, прошу вас! В конце-то концов, вы что, совсем забыли, зачем мы здесь собрались? У нас сегодня праздник! Мы будем пить шампанское или нет?!
Общими усилиями женский коллективный плач был прекращен, и остаток вечера, особенно когда появился Кравцов-старший, прошел замечательно. Отец Лолиты заглянуть в «Черный аист» так и не сумел…
Степан Николаевич получил коллективное задание проводить госпожу Хельгу домой и, учитывая поздний час, решил воспользоваться такси.
Они сидели рядом на заднем сиденье и некоторое время молчали, пока, наконец, тишину не нарушила мать Лолиты:
— Мне показалось, что вашей жене я не слишком понравилась. Не так ли?.. Все было действительно ужасно!
— Нет-нет, что вы! Нам было очень приятно с вами познакомиться, Хельга.
— Но… Вы, наверное, понимаете, что это такой шанс для Лолиты: наконец-то с Макаром она может начать новую жизнь, стать счастливой. Было бы очень плохо, если бы что-нибудь ей помешало…
Она смотрела прямо ему в глаза, и Степан Николаевич почувствовал, что у него неприятно засосало под ложечкой: глаза Хельги как будто пронизывали его, проникая куда-то в самую глубину души. Он не выдержал и отвел взор.
— Я не понимаю, о чем вы говорите…
Она помолчала, а затем довольно жестко произнесла:
— Я думаю, понимаете. Я все время наблюдала за вами, вы уж извините! Вы не можете даже просто посмотреть на нее… Вы должны уйти с дороги, Степан Николаевич! Вы не можете им мешать, не имеете права!.. Я прошу вас! Пожалуйста!
Он молчал, и она тоже не проронила больше ни слова.
Лишь у самого дома Парксов, когда Кравцов попытался услужливо помочь ей справиться с дверцей «Волги», она тихо сказала:
— Степан Николаевич, извините, я не буду больше об этом говорить, но все-таки прислушайтесь к моим словам. Я вас прошу.
Макар выпил, в нарушение всех своих правил, довольно много, а потому вел машину медленно и аккуратно.
Он отвез мать и сестру домой, а затем вместе с Лолитой они поехали к нему, в его маленькую квартирку.
Всю дорогу они молчали, и тишина в салоне автомобиля нарушалась только грохотом и звоном «Металлики» — из всего набора дисков Макар сегодня выбрал самое тяжелое, что только нашел…
IX
После того вечера в ресторане в душе Степана Николаевича что-то изменилось.
Он более не мог думать о Лолите как о любимой женщине. Он вообще не мог о ней спокойно думать. Иногда невзначай вспоминая ее голос и ее глаза, ее волосы и ямочки на щеках он вздрагивал и озирался — он чувствовал себя так, будто его вот-вот застанут за самым непристойным занятием, какое только может существовать.
Он теперь сам боялся и стеснялся своих мыслей. Он всячески избегал не только контактов с девушкой, но даже воспоминаний о ней.
Кравцов испытывал паталогическое чувство вины перед женой, сыном и дочерью. Теперь он рано возвращался с работы, не желая задерживаться ни под каким предлогом позже семи вечера. Он старательно и регулярно проверял уроки у Наташки, подолгу беседовал с ней вечерами о моде, о музыке, о мальчишках и о политике. Он сам искал домашнюю работу, с настойчивостью пытаясь помочь Светлане Васильевне в стирке, уборке и готовке. Вершиной его мучений в области кулинарии стал обгоревший и совершенно не поднявшийся кекс, который он попытался испечь как-то раз в субботу. После этого инцидента, кстати, Кравцов оставил все попытки улучшить свое кулинарное мастерство и занимался закупками в магазинах уже готовых продуктов, — тех, какие, на его взгляд, могли понравиться его девчонкам, Свете и Наташке.
Он все время думал о Макаре и с жадностью ловил каждую строчку, написанную им в его газете, радовался, когда оценки и прогнозы Макара совпадали с его собственными, и гордился, что его сын так успешно и быстро входит в лучшую когорту политических журналистов страны.
Вместе с тем самого Макара он почему-то избегал. Иногда по вечерам, после прочтения газет, ему до боли хотелось поговорить с сыном, но, набрав первые две-три цифры его домашнего номера, Кравцов в сомнении вешал трубку.
Он толком не понимал, что именно на него подействовало, но зато знал точно, что после того памятного вечера не мог более рассматривать Лолиту как объект своих сексуальных желаний. То ли вступило в силу внутреннее табу, которое не позволяло любить без пяти минут жену сына, то ли оказали эффект слова Хельги, то ли у него появился новый взгляд на Лолиту и ее поведение, но на тайных отношениях с девушкой Кравцов решил поставить крест.
Он долго думал, как лучше сообщить ей об этом. Каждое утро он просыпался и каждый вечер засыпал с мыслью о том, каким именно образом с честью для себя и без обиды для Лолиты выйти из игры.
