Но Кравцов даже не пытался слушать, и Рубинчику пришлось сесть на свое место.

— Это вроде бы самые готовые документы — последний вариант, который наш комитет будет выносить на голосование Думы. Я надеюсь, никому из здесь присутствующих не нужно объяснять, что такое проблема беженцев для сегодняшней России. Я думаю, что никому из присутствующих не надо объяснять и того, что именно от нашего комитета ждут выработки приемлемых вариантов и успешного разрешения этой непростой задачи.

Кравцов обвел глазами присутствующих.

— И я думаю, что никому не нужно объяснять, что в отсутствие председателя комитета его обязанности выполняю я, его заместитель. И отвечаю за каждую бумажку, прошедшую через наш комитет! — Степан Николаевич почти театрально возвысил голос, подчеркивая драматизм ситуации.

Он снова двумя пальцами поднял злосчастные документы:

— И вот это — наш окончательный вариант?! Это — позиция комитета?! Да? Тут полно фактических ошибок! Тут через одну — ошибочные цифры, расчеты и прогнозы!..

Он налил себе минералки и выпил, пытаясь сдержать все более нарастающее в нем глухое раздражение против этих людей.

— Но что меня по-настоящему злит, так это следующее: именно мне придется вставать в парламенте и, поскольку вы меня ввели неправильно в курс дела и подготовили неточные расчеты, — я, именно я, рискую своим положением, своей репутацией… Вы работаете здесь, вас никто не видит… Мол, простите, господин зампредседателя, мы немножко ошиблись, у нас было мало времени… А я? Я ведь буду стоять за трибуной!.. Если бы не заметил, чего вы здесь накрутили, если бы не так внимательно относился к цифрам… Я мог бы стать посмешищем для всей России! Вы это понимаете?

— Да, господин Кравцов… — снова начал было Рубинчик и снова осекся, остановленный его взглядом.

— Вы сделаете новые расчеты, которые действительно отвечали бы нашим предложениям и действительно обосновывали бы наши прогнозы, господа?

— Да, Степан Николаевич, — ответил за всех перепуганный Рубинчик.

— Сколько вам понадобится времени?

— Уже почти все готово — мы продолжали работать… Мы просим еще один день. Завтра к десяти все будет готово, — Рубинчик заметно волновался, потому что, как он предчувствовал, именно его группа допустила самые грубые ошибки.

— Ладно, на этом все. Завтра в двенадцать, после того, как я ознакомлюсь с новым вариантом вашего творчества, — Степан Николаевич кивнул в сторону Рубинчика, — совещание пройдет в таком же составе. Всех приглашаю быть.

Народ расходился от Кравцова, с трудом переводя дух и растерянно покачивая головами…

Маша твердо знала, что у Кравцова что-то случилось дома — таким своего шефа она не видела еще никогда…

Кравцов в этот день вернулся домой пораньше и, застав дома только дочь, обрадовался. Именно этого он и хотел.

Он вошел в комнату.

Наташка, сидя за столом, что-то переписывала из учебника, одновременно слушая через наушники музыку и подергивая в такт ногой. Его прихода она даже и не услышала.

Он улыбнулся, глядя на нее, и плавно убрал громкость поворотом ручки на усилителе.

Наташка оглянулась и, увидев отца, тут же сбросила наушники с головы.

— Папка, да я ничего серьезного не делаю. Так, переписать кое-что надо, а под музыку веселее, — начала оправдываться дочка, зная, как строго подходил отец к приготовлению уроков и вообще к их с Макаром (когда тот еще был студентом) учебе.

— Ладно, ладно, Юлий ты мой Цезарь… — проворчал отец. Он прошел в глубь комнаты и уселся на кровать дочки, глядя ей прямо в глаза.

«Что она знает? Что она чувствует? Сказала ли кому?»

Эти вопросы не давали ему покоя вот уже вторые сутки.

— А мама где? — его голос прозвучал совершенно неестественно, но Кравцов просто не знал, с чего начать.

— Не знаю. С работы еще не пришла, ей, вроде, еще рано. А что-нибудь случилось?

— Нет-нет, я просто так спросил…

Он снова помолчал и опустил глаза.

— Послушай, Наташка, мне нужно с тобой поговорить…

— Да?

— Когда я увидел тебя на даче, тогда, на лестнице, ночью… Помнишь?

Дочка молча кивнула, не сводя с него глаз.

— Ну, в общем… Мне нужно было поговорить с Лолитой. Понимаешь? Видишь ли, мама немножко расстроена, ты, наверное, тоже это заметила. И… И я пытался как-то примирить всех…

Он замолчал, не представляя, что добавить к сказанному, а Наташка тоже сидела молча, глядя на него, и Степан Николаевич вдруг почувствовал, что не знает, куда деть руки.

— Да, папа, я все понимаю, — нарушила дочь тишину, и у Кравцова-старшего будто камень с плеч упал. Он вдруг почувствовал огромное облегчение: он понял, что дочка никому ничего не сказала. И еще он понял, что даже если она и подумала что-то в ту ночь, то попробует разобраться во всем сама, не прибегая к помощи посторонних и никого не осуждая априори.

Он с благодарностью взглянул на нее, но дочка уже сидела, отвернувшись к книжке:

— Папа, извини, но мне нужно работать.

— Да-да, конечно, я пойду.

Он вышел почти что на цыпочках и очень аккуратно притворил за собой дверь…

Лолита не нашла в себе сил встретиться с Макаром в понедельник, и, сославшись на головную боль, перенесла ближайшее свидание на десять утра вторника, того дня, когда, по их договоренности, они должны были подать заявление.

Макар пообещал заехать за ней.

Для родителей Лолиты известие о близком замужестве дочери стало ударом едва ли не большим, чем для матери Макара. Нет, они, конечно же, знали и чувствовали, что у Лолиты кто-то есть. Они даже знали кто именно, несколько раз заметив Макара и его джип у их подъезда.

Но, честно говоря, ни старый Отто Паркс, ни Хельга не думали, что их дочь может решиться на столь важный шаг с такой легкостью. Особенно после того прискорбного случая с Петром, о котором они, естественно, старались вспоминать как можно реже.

Хельга с интересом и азартом наблюдала за приготовлениями дочери и старалась ей хоть чем-нибудь помочь. Она сама выгладила для Лолиты блузку и приготовила крепкий кофе с гренками. Она заставила Лолиту надеть нательный золотой крестик на длинной тоненькой цепочке. Она сама попыталась проследить за тем, как Лолита нанесет макияж и не переусердствует ли, чем повергла девушку в уныние и раздражение.

Но не зря говорят, что мать и дочь понимают друг друга сердцами — через секунду обиды были забыты, и Хельга, и Лолита с радостью обсуждали выбор помады — белоснежный костюм Лолиты и такая же блузка в сочетании с ее почти белыми волосами и загорелой золотистой кожей позволяли девушке сделать выбор в пользу любого оттенка.

— А кольт-то тебе зачем? — подшучивала над Литой мать, увидев, что дочь проверила его наличие в сумочке вместе с паспортом. — Неужели ты в первый же вечер хочешь пристрелить своего будущего мужа?!

— А как же! А вдруг он откажется на мне жениться? — смеялась девушка, обнажая красивые зубы. — Тогда ему не жить.

А перед самым уходом на работу к ней в комнату постучал отец и, подойдя, поцеловал Лолиту в лоб.

— Послушай, дочка, — сказал старый Паркс. — Я пока не знаю твоего парня… Ты говорила, он журналист? И, если я правильно понял, сын хороших родителей?.. Ты не обижайся, я очень хочу для тебя счастья.

Отто Паркс немного помолчал и продолжил.

— Однажды ты нас с матерью огорчила. Сильно огорчила, — заметив протестующее выражение на лице Хельги, он поднял руку, останавливая возможные возражения жены. — Да ты знаешь об этом сама. И я не про то. Я рад, что сегодня ты делаешь все по-разумному, официально. Так, как принято у людей. Так, как принято у нашего народа и как делали мы с матерью. И я очень хочу, дочка, чтобы у тебя все получилось так, как ты задумала.

Он снова поцеловал ее, и Лолита расплакалась. Если бы не отличная тушь от «Ревлона», это была бы катастрофа!