— По-моему, ей не нравится то, что ты на себя слишком много берешь. Ей не нравится не Лолита, а то, что ты слишком быстро и совершенно непоправимо вырос, сынок… А что до Лолиты, то эта девушка действительно не такая и простая.

— Но именно это меня и привлекает в ней в первую очередь! — Макар от волнения даже выронил сигарету из рук и теперь чертыхался, стряхивая искорки с новых штанов. — Понимаешь? Эта печаль, которой она как будто полнится… Не знаю почему, но мне кажется, это очень интересно и загадочно… И я понял, что могу помочь ей, в конце концов. По-моему, это прекрасное чувство, разве нет?

— Вот сукин сын, всю идиллию нарушает! — воскликнул Кравцов-старший, и до Макара не сразу дошло, что отец имел в виду сверхзвуковой самолет, загрохотавший в небе.

— Послушай и ты, Макар… — добавил он через несколько минут, когда шум затих. — Я не пытаюсь тебя останавливать, мне самому нравится Лолита, очень нравится… Но ты уверен? Ты уверен, что именно она тебе нужна?

— Папа, ты ее не знаешь. В ней есть очень многое, чего никто не знает, кроме меня, — Макар не мог увидеть, как блеснули вдруг непонятным светом глаза отца в темноте ночи. — Если бы ты это увидел, ты бы отнесся к ней по-другому… Когда мы с ней одни, она совсем другая, не такая, как при всех.

— Да, конечно…

Старший Кравцов встал, сильным щелчком отбросил окурок подальше от дома, на гравийную дорожку.

— Я пошел спать. Пока.

А Макар еще некоторое время сидел под звездами, курил и думал. Думал о ней, о Лолите…

Но заснуть Кравцову-старшему не удалось.

Он долго ворочался и вздыхал.

Единственное, о чем он думал, даже, скорее, не думал, а чувствовал — это близость Лолиты. Ночь, тишина, и где-то совсем рядом, через стенку или через две — Лолита. Желанная. Возможно, нагая или почти обнаженная, но уж во всяком случае недоступная.

Он слышал, как прошел в комнату молодых Макар, и почему-то разнервничался и расстроился.

Почувствовав, что уснуть не сможет, Степан Николаевич тихонечко встал, чтобы не разбудить жену, вытащил из кармана пиджака еще одну пачку сигарет и прямо в пижаме спустился вниз, на первый этаж.

Дом был построен в трех уровнях. На первом, подземном, располагались гаражи и сауна с бассейном, на втором, который, собственно, и был первым наземным этажом, — кухня, гостиная, прихожая и кабинет Кравцова, а спальни были на третьем этаже.

Лестница, по которой спускался Кравцов, выводила в маленький коридорчик, разделявший кухню и гостиную, и, сойдя вниз, Степан Николаевич слегка поколебался, куда повернуть, а затем направился в свой кабинет, пройдя через гостиную. В темноте он нашарил и включил настольную лампу и, не закрывая за собой дверь, устроился в кресле, выкуривая одну сигарету за другой.

Вдруг его внимание привлек свет, вспыхнувший на кухне и яркой дорожкой пробежавший по полу через всю гостиную. Кравцов выглянул из кабинета и застыл, пораженный.

На пороге гостиной стояла Лолита. Свет, падавший сзади, пронизывал легчайший пеньюар и ночную сорочку, и ее фигура, озаренная облаком светящейся ткани, была перед ним, как на экране.

Он не видел в темноте ее лица, но чувствовал, что она смотрит на него.

Он сделал шаг вперед, и девушка бросилась к нему навстречу.

Поцелуй их был нежным, по-волшебному прекрасным. Когда он поднял ее на руки и понес в кабинет, губы ее горячо раскрылись, готовые к его ласкам.

Единственное, что он успел сообразить — это выключить лампу и закрыть за собой дверь кабинета на защелку. Так, на всякий случай…

В полнейшей тишине, боясь выдать себя хотя бы стоном, шорохом, окунались они в океан страсти, дрожа и сгорая в огне прикосновений. Это была, несомненно, их ночь, но летние ночи так коротки…

Лолита первая опомнилась и, вскочив, кивнула на окно:

— Степан, нам пора, светает, — прошептала она.

— Лолита…

— Не говори ничего, я прошу тебя. Я поступаю гадко, плохо, ужасно. Но я ничего не могу с собой поделать, — девушка говорила горячо и искренне. — Я не спала, ворочалась с боку на бок, слушала, как храпит Макар, как трещат сверчки в траве за окном, как стучат где-то за стенкой ходики, и, когда услышала, что кто-то прошел по коридору, почему-то сразу решила, что это ты.

— Милая, и я ждал тебя… И я не мог уснуть…

— Степан, я всегда буду твоя, несмотря ни на что. Понимаешь? Твоя…

— Да, — он нежно поцеловал ее.

— А теперь пошли, — чуть ли не приказала девушка, высвобождаясь из его объятий.

Когда, пройдя гостиную, они вошли в квадрат света, падавшего из кухни, то нос к носу столкнулись с Наташкой, только что попившей минералки из холодильника и теперь возвращавшейся в спальню.

Наташка с каким-то странным выражением на лице окинула их взором, и Лолите стало неуютно. Она почувствовала себя как будто обнаженной под взглядом этой маленькой женщины и инстинктивно поплотнее запахнула пеньюар на груди.

Молча, не говоря ни слова, Наташка повернулась и взбежала вверх по лестнице, а Степан и Лолита, как два провинившихся школьника, прошмыгнули на кухню.

Кравцов явно разволновался. Он закурил, затем подошел к холодильнику и, открыв бутылку водки, залпом, не закусывая, выпил целый стакан. Предложил Лолите, но она отказалась, предпочтя холодное пиво.

Они постояли еще несколько минут, глядя друг на друга и думая об одном и том же — хороша парочка: будущий свекор в пижаме и невестка в ночной рубашке среди ночи разгуливают по дому и о чем-то шепчутся, не зажигая света. А наверху сном праведника спят жена-свекровь и жених-сын. Великолепно!

Быстро поцеловавшись, не прощаясь, они разбрелись по своим спальням…

Утром в понедельник Кравцов появился в своем кабинете мрачнее тучи.

Он даже не поздоровался с секретаршей, а сразу же протянул ей листок бумаги, исписанный его мелким почерком.

— Маша, вот список людей, которые должны быть в моем кабинете с перечисленными ниже документами. Начало совещания в десять тридцать.

— Да, я сейчас обзвоню всех, — и, обескураженная таким началом дня, секретарь скрылась за дверью.

Кравцов поудобнее устроился в кресле и принялся за чтение свежих газет. Со стороны могло показаться, что он совершенно спокоен, но два карандаша, которые он ухитрился сломать, делая заметки на полях какой-то статьи, свидетельствовали о том, что буря близка и вот-вот грянет…

За пять минут до назначенного срока кабинет Кравцова начал заполняться людьми. У каждого в руках была папка с необходимыми для совещания документами. Все хранили деловой вид. Здесь были многочисленные референты, эксперты и помощники, привлекавшиеся к подготовке документов Думы.

Последними стали заходить коллеги-депутаты, члены Комитета, которых Кравцов тоже вызвал на внеочередное заседание. Кое-кто пытался делать недовольный вид — мол, занятого человека от работы отрывают, — но, разглядев сурово сдвинутые брови Кравцова, смиренно занимал свое место.

— Степан Николаевич, я вам понадоблюсь? — не выдержал все же кто-то из думцев, но моментально осекся, услышав в ответ:

— А вы как думаете? Если назначено заседание комитета со всеми работающими здесь людьми, почему это не должно касаться вас? Вы что, сложили свои полномочия?

— Нет, что вы, я просто так… — промямлил бедолага и, заняв свое место, шепотом спросил у соседа: — Чего это с ним сегодня?

— Как в том анекдоте — жена не дала, а соседка заболела, — прошептал тот в ответ, и оба засмеялись, довольные своей мелкой местью.

В десять тридцать Кравцов встал и вышел к маленькой трибунке, установленной во главе длинного стола заседаний. В руках он держал толстую пачку отксерокопированных документов.

— Вы знаете, что я об этом думаю? — Степан Николаевич поднял пачку повыше и потряс ею в воздухе, подчеркнуто брезгливо держа ее двумя пальцами.

— Господа, прежде чем мы начнем, я от имени группы экспертов хотел бы извиниться, — начал руководитель группы, маленький толстячок Рубинчик, которому очень нравилась его работа. — У нас просто не хватило времени…