Следователь: Говорили Вы Отлетаеву «не читай газету, все равно ничего там не поймешь» и потом изорвали ее?
Ельцин: Говорить, что в газете ничего нет… Я этого не говорил. Что касается газеты, вырванной из рук Отлетаева, делал я это не с намерением.
Следователь: Говорили Вы о том, что сидящим в тюрьмах капиталистических стран рабочим помогать не нужно?
Ельцин: Точно не помню. Но, видимо, я это сказал с простого ума.
Следователь: А в смысле общественного питания, когда был плохой обед?
Ельцин: Это мы обсуждали в своей бригаде, когда обед был неважный[89].
Подобные ответы и категорическое отрицание какого бы то ни было нарушения закона, подкрепленные его подписью на обвинении, были лучшей тактикой в змеиной яме ОГПУ. То, что в 1934 году Николай Ельцин испытывал разочарование в советской власти, было несомненно. Он пережил разрушительные последствия коллективизации, был вынужден покинуть родные края и отправиться на заработки в город, его семья и родня со стороны жены были раскулачены. Но в разряд врагов он попал из-за выражения недовольства на «Авиастрое». Николай считал, что чтение газет снижает производительность труда, а это было противно его натуре[90]. Они с братом, в отличие многих других в сталинские времена, отказались сотрудничать с тайной полицией. Когда представители ОГПУ пришли к ним с предложением, оба решили прикидываться обычными сельскими дурачками, что Николай и продемонстрировал во время допроса. В протоколах ОГПУ, отосланных в лагерь, говорилось, что оба «непригодны к вербовке», не могут использоваться в качестве стукачей и что за ними следует устроить «агентурное обслуживание»[91].
В ночь, когда арестовали его отца, Борис плакал, пока не заснул. В своей книге «Записки президента» он пишет: «Я маленький, еще не понимаю, в чем дело. Я вижу, как плачет мама и как ей страшно. Ее страх и ее плач передаются мне»[92]. Мать с сыном подвергались большому риску: после того как Николаю был вынесен приговор, комендант собрался вышвырнуть их из барака «Авиастроя». Их пожалел добрый самаритянин, 60-летний фельдшер, ветеран Первой мировой войны, Василий Петров, который был сокамерником Николая в ожидании суда. Он попросил свою жену Елизавету и дочь Нину помочь Клавдии. И они помогли. Они пришли за Клавдией и ее сыном, когда те сидели в коридоре, выброшенные из своей комнаты, и забрали их к себе, в свой дом на Шестой Союзной улице. Клавдия Васильевна с трудом зарабатывала на жизнь, устроившись швеей на казанскую швейную фабрику, где в вечерней школе она научилась читать и писать; кроме того, она подрабатывала помощником пекаря на хлебозаводе № 2. В 1990-х годах Нина вспоминала, что мальчик был «худенький, тихий, послушный». «Скажет ему мама: я пошла на работу, сиди тихо, он и не пикнет… Игрушек не было никаких — одна кукла, и ту трогать не разрешалось, только смотреть. Но дети есть дети — Боря из дров строил пирамиды, такие вот игрушки… Зимой мы с ним на салазках кататься любили»[93]. В 1936–1937 годах Борис посещал казанский детский сад, по всей вероятности принадлежавший хлебозаводу[94].
Николай Игнатьевич был этапирован в Дмитлаг (Дмитровский ИТЛ) на канале Москва — Волга — пожалуй, самом грандиозном, «фараонском» проекте сталинского ГУЛАГа. Этот канал, по размерам сходный с Суэцким, должен был обеспечить столице доступ к волжской воде и сделать ее центром судоходства. Николай работал чернорабочим и плотником. Условия труда были тяжелыми и чрезвычайно опасными. На стройке трудились почти 200 тысяч заключенных. В одном только 1933 году от холода, болезней и несчастных случаев погиб каждый шестой, так что за три года срока у Николая были равные шансы выжить или умереть[95]. Но он выжил и был освобожден за семь месяцев до окончания срока. Алексей Литвин убежден, что освобождение стало результатом сделки: Николай согласился после Дмитлага работать на «ударной стройке» в Березниках, и в бланке о его уходе пишется, что он отбывает в Березники[96]. Почему же Николай не поехал прямо туда?
В октябре 1936 года Николай Ельцин приехал в Казань, где у Петровых воссоединился с женой и сыном. В домовой книге было записано, что он «временно безработный», то есть не имел официальной работы на государственном предприятии в 1936–1937 годах. Должно быть, он зарабатывал на хлеб в частном секторе. Возможно, он снова поступил в строительный техникум, где учился до ареста[97]. Еще одна причина оставаться в Казани — вторая беременность Клавдии. Михаил Ельцин родился в июле 1937 года. Шестилетний Борис стал его крестным отцом. А сразу после крещения, 31 июля, все четверо отправились в Березники, уложив все свое имущество в один фанерный чемодан. Василия Петрова освободили из заключения, он скончался в ноябре 1937 года; его вдова дожила до 1966 года, а дочь Нина до 2002 года. Петровы переписывались с Клавдией Ельциной, но в годы войны потеряли связь друг с другом. В знак благодарности жена Бориса Ельцина, Наина, в 1999 году разыскала Нину, уже старуху, и купила ей двухкомнатную квартиру в Казани на средства, полученные от издания книг Ельцина. В 2006 году, приехав в Казань, она возложила цветы на могилу Нины[98].
Город-фабрика Березники, куда Ельцины переехали в 1937 году, расположен на западной, европейской стороне Уральского хребта в верховьях Камы — в 640 км к северо-востоку от Казани, которая стоит на том месте, где текущая на юг Кама впадает в Волгу, и на 160 км севернее большого города Пермь. Город славится соляными шахтами. Богатые новгородские купцы Строгановы еще в ХVI веке начали добывать неочищенную поваренную соль сначала в устье маленькой реки Зырянки на левом берегу, а потом на правом берегу, в районе города Усолье. Добытую соль очищали путем сушки и вываривания. В XVIII веке соляная промышленность пришла в упадок, поскольку из бассейна Волги начали поставлять более дешевую продукцию. В XIX веке в получаемом здесь рассоле были обнаружены примеси хлорида кальция и магния; эти вещества выделяли с помощью аммония и использовали при производстве удобрений, промышленных химикатов и в фармацевтике. В 1883 году бельгийская компания «Сольвай» и русский кораблестроитель Иван Любимов построили в деревне Чуртан завод по производству соды. После 1917 года коммунисты оценили возможности этого округа. В 1920-х годах здесь был открыт первый российский радиевый завод. В первую пятилетку Березники и окрестности стали центром советской химической промышленности — «республикой химии», как говорили в то время. Город Березники официально образовался в марте 1932 года, объединяя Чуртан с еще четырьмя деревнями на соляных отмелях на левом берегу Камы и Усольем, которое в 1940 году выделилось в самостоятельный город.
Вполне в духе времени, в городе имелась собственная колония, входившая в лагерный комплекс на слиянии Камы и Вишеры, — аванпост ГУЛАГа на Урале. Заключенные лагеря на Адамовой горе в мае 1929 года были направлены на строительство Березниковского калийного комбината, корпуса которого опирались на деревянные сваи, забитые в болото. В начале 1930-х годов здесь работало 10 тысяч человек. Заключенные были нужны, потому что свободные рабочие не хотели ехать в Березники, где не хватало жилья и пищи, а в 1930 году разразилась эпидемия тифа. По мере того как ОГПУ, в 1934 году переименованное в НКВД, отправляло узников на новые стройки, их место занимали другие рабочие — бывшие заключенные или ссыльные, находившиеся под надзором. «Основной массой строителей города были ссыльные и переселенцы — раскулаченные крестьяне из Центральной России, Татарстана, Украины, политически ненадежные элементы, контрреволюционеры, интеллигенты и т. д. Позднее [во время Великой Отечественной войны] к ним присоединились [сосланные] волжские немцы, крымские татары и т. д.»[99]. Те, кто управлял Советским государством, считали Березники подходящим местом для «отбросов» общества.
