Для главного сценариста Виктора Шендеровича Ельцин был любимой мечтой карикатуриста. Он отлично подходил и для исполнения ролей трагических героев Уильяма Шекспира, и для персонажей русского драматурга Александра Островского — купцов или приказчиков из патриархальных семейств, ведущих пустую жизнь и страдающих от противоречий. Больше всего Шендеровичу нравился самый первый его скетч, написанный в январе 1995 года. В нем Ельцин представал в роли Гамлета, раздираемого противоречиями. «Бориска» звучным голосом актера Сергея Безрукова размышлял, «то ли он царь, то ли он демократический президент», гадал, следует ли задушить оппозицию или нужно и дальше вести либеральные реформы. Он был «многогранный… своенравный, капризный, совестливый при этом, одинокий… сам не знающий, как он завтра поступит»[1181]. В одном из самых жестких выпусков «Кукол», вышедшем на экран в начале 1996 года, Ельцин предстает перед зрителями в роли главврача хирургической клиники. Шендерович искусно пользовался термином «операция», под которым подразумевалась то хирургическая процедура, то военные действия, то экономическая шокотерапия. «Бориска» разъясняет журналистам, что был избран главврачом пять лет назад «демократическим собранием тяжелобольных». И он сам, и его персонал довольно невежественны, но это их не беспокоит. «Нетвердое владение предметами и руками, — говорит он, — успешно, понимашь, компенсируется волей и приверженностью реформам!» — «А что главное?» — спрашивает рассказчик. «Главное — убедить всех, что ты главврач. Если убедил — режь что хочешь, ничего не бойся!»[1182]

В целом «Куклы» были более дружелюбны по отношению к Ельцину, чем в этом выпуске, поскольку Шендерович, Малашенко и Гусинский считали себя сторонниками президента. Чаще всего выпуски содержали и похвалы, и осторожное неодобрение и удивление. Помимо злополучных Гамлета, Фауста и Отелло (роль Дездемоны досталась мэру Москвы Юрию Лужкову, с которым Ельцин периодически конфликтовал), резиновый президент исполнял роль Бога (он самодовольно взирал на Россию из своих эмпиреев), Робинзона Крузо, удрученного горем Дон Кихота, Людовика XIII, троянского царя Приама, Великого инквизитора, султана, окруженного слугами и послами, примадонны скверного игрового шоу, дворника при советском доме с коммунальными квартирами, пожарного, автомобилиста, раздающего взятки, мафиози, престарелого пациента больницы, разгуливающего в пижаме, Калигулы, вынуждающего сенаторов провозгласить его коня консулом Рима, и это далеко не полный список[1183].

В некоторых выпусках «Кукол» из числа наиболее запоминающихся Ельцин представал человеком, не только определяющим место и время, но и в не менее сильной степени находящимся под их влиянием. В одном из скетчей 1995 года, написанном по мотивам детских произведений Григория Остера, «Бориска», любуясь на себя в зеркало, говорит:

Из скетча следует, что основная проблема тех времен была не только в том, кто возглавлял страну, но и в охватившем Россию беспорядке, который проник Ельцину в душу и привел его к власти. Возможно, подобные шутки не пришлись Борису-борцу по нраву — он смотрел «Куклы» лишь несколько раз и решил, что это зрелище не для него[1185]. Но он не мешал смеяться другим. В стране, где политика чаще была связана со слезами, ему можно быть благодарным уже за одно это.

До 1996 года по рабочим дням и почти каждую субботу президент Ельцин поднимался в пять утра, обливался холодной водой, завтракал, просматривал документы и обзор прессы и в 8.30 был уже на работе. Из «Барвихи-4» он выезжал по Рублево-Успенскому шоссе; путь его пролегал через сосновый лес по берегу Москвы-реки, где располагались дачи советской элиты, в последние годы потесненные более просторными особняками новых русских. В Москве его лимузин быстро проносился по «правительственной трассе» — Кутузовскому проспекту и Новому Арбату — и въезжал в Кремль через Боровицкие ворота[1186].

В Кремле Борис Ельцин работал в сводчатом, отделанном деревянными панелями кабинете в здании № 1, унаследованном от Горбачева. По его личному указанию на стол поставили лампу и письменный набор из зеленоватого уральского малахита[1187]. Уже на пенсии, в мемуарах, Ельцин описывал свой кабинет с благоговением, используя настоящее время. Слева на столе расположен пульт связи, по которому он может мгновенно связаться с любым министром или кремлевским чиновником. Деревянную поверхность стола он знает как свои пять пальцев. Если какая-то папка лежит неправильно, он испытывает «безотчетное раздражение»[1188]. Аккуратные папки, подготовленные к его приезду руководителем канцелярии Валерием Семенченко, различаются по цвету: в красных, лежащих рядом с пультом связи, находятся указы, письма и бумаги, которые должны быть рассмотрены и подписаны немедленно; в белых, по центру, — менее важная корреспонденция, требующая его внимания; справа лежат зеленые папки с принятыми парламентом законопроектами и с просьбами о помиловании.

Как становится ясно из его любовного рассказа, своим рабочим местом в широком смысле Ельцин считал исполнительную власть. Окном в нее были белые папки с документами, которые он проглядывал, местами ставя галочки.

Меньше всего его занимали зеленые папки, поскольку они по большей части исходили из законодательных органов. Документы в красных папках, где лежали проекты указов, представляли собой самую суть практической деятельности президента.