Отсрочка продлилась всего несколько недель. Предвосхищая манеру поведения, к которой он будет прибегать снова и снова, Ельцин заговорил с Гайдаром о том, чтобы «для равновесия» ввести в кабинет Юрия Скокова из оборонной промышленности или свердловского партократа Олега Лобова. Предложение было «гордо отвергнуто»[877]. 30 мая на кремлевском совещании, посвященном энергетической политике, Ельцин объявил, что освобождает от обязанностей молодого министра топлива и энергетики Владимира Лопухина, пользовавшегося поддержкой реформаторов и числившегося в черном списке министров, отставки которых потребовал съезд. Ельцин пишет: «Помню два лица: совершенно пунцовое, почти алое — Гайдара и белое как полотно — Лопухина. На них тяжело было смотреть»[878]. На место Лопухина был назначен Виктор Черномырдин, инженер, красный директор с Урала; его также сделали вице-премьером. В середине июня вице-премьерами были назначены еще двое опытных управленцев — Владимир Шумейко и Георгий Хижа.

Ельцин не посоветовался с Гайдаром, увольняя Лопухина. По мнению Гайдара, он понимал, что, узнав о подобных планах, тот подаст в отставку. Гайдар действительно подумывал об этом, но друзья его отговорили. 15 июня президент сделал его исполняющим обязанности премьер-министра, но новая должность была слабым утешением. Все понимали, что Гайдару и Бурбулису указали их место[879]. Дополнительные доказательства тому появились спустя месяц, когда Ельцин выдвинул, а Верховный Совет утвердил на посту председателя Центробанка России кандидатуру Виктора Геращенко, последнего руководителя Госбанка СССР, не одобрявшего монетаристской политики Гайдара и засыпавшего промышленность и сельское хозяйство дешевыми кредитами. Осенью инфляция, которая весной несколько снизилась, снова возросла[880].

Когда съезд собрался на зимнюю сессию (Съезд народных депутатов собирался два-три раза в год), двенадцать месяцев, отведенных Ельцину на кадровые и экономические решения, истекли. Ельцин обратился к депутатам с просьбой утвердить назначение Гайдара на пост премьер-министра, но в ходе голосования, состоявшегося 9 декабря 1992 года, поддержали кандидатуру Гайдара только 467 человек, в то время как против высказались 486 (в работе съезда принимали участие 1068 депутатов, из которых 252 заседали в Верховном Совете). Раздосадованный, Ельцин решил обсудить свое решение с народом. 11 декабря он приехал на Московский автомобильный завод имени Ленинского комсомола, где производили печально известный «Москвич». Из документов правительства он знал, что российские заводы переживают тяжелые времена.

Рабочие кричали, что Ельцин должен прекратить конфликт с Хасбулатовым и реанимировать социалистическую экономику. Один из наблюдателей заметил, что если бы руководство завода и профсоюзный комитет не щелкнули бичом, то в поддержку резолюции проголосовало бы всего 10–20 человек. Садясь в служебную машину, Ельцин был мрачнее тучи[882].

Встреча на АЗЛК и поединок характеров с парламентом дали Ельцину отрезвляющий урок. Он провел переговоры с Хасбулатовым, в ходе которых они пришли к вычурному решению выбрать премьер-министра, который работал бы до принятия новой российской конституции. 14 декабря на съезде было выдвинуто 18 кандидатур; Ельцин сократил этот список до пяти, отклонив кандидатуру Георгия Хижи, промышленника из Санкт-Петербурга, который был явным фаворитом депутатов; съезд провел предварительное голосование; президент должен был выбрать из троих ведущих кандидатов и представить его имя на утверждение. 637 голосов набрал Юрий Скоков, 621 — Виктор Черномырдин, 400 — Гайдар. Ельцин поддержал Черномырдина, который и был утвержден 721 голосом[883]. Гайдар, Бурбулис и еще несколько реформаторов были выведены из нового Совета министров. Камикадзе сгорели, а командующий, отправивший их в смертельный полет, остался на посту.

Если у Гайдара, как в 1991 году с энтузиазмом отмечал Ельцин, был минимум «советского багажа», то о Черномырдине, ветеране нефтяной промышленности, основателе и руководителе государственной компании Газпром, которая в 1989 году получила в свое распоряжение все активы Министерства газовой промышленности СССР, сказать такого было никак нельзя. Уроженец Оренбургской области (как и Наина Ельцина), Черномырдин был на двадцать лет старше Гайдара и всего на семь лет моложе Ельцина, с которым они сблизились, когда тот возглавлял Свердловский обком и они вместе курировали прокладку трубопроводов по территории области. После конфликта с Горбачевым Черномырдин отнесся к Ельцину лучше большинства партократов[884]. В «Записках президента» Ельцин написал: «Нас с Виктором Степановичем объединяют общие взгляды на многие вещи». Президент и новый премьер принадлежали к одному поколению. У Черномырдина были принципы, но он «не витал в облаках»[885]. Прочно стоящему на земле Черномырдину предстояло стать незаменимой фигурой в политике, в течение более чем пяти лет выполнять обязанности премьер-министра и войти в историю благодаря своей компетентности, хитроумию, необъективности в отношении газпромовской монополии[886] и неповторимому косноязычию. Как и Ельцин, Черномырдин развивался в соответствии с духом времени.

Газетные заголовки 1992 года во всей красе показывают, какие препятствия стояли на пути ельцинской программы реформ. Вплоть до насильственного роспуска Съезда народных депутатов осенью 1993 года и навязывания президентской конституции, настроенные против депутаты постоянно следили за Ельциным из-за его плеча и обладали юридической, а зачастую и политической властью, чтобы сорвать его планы. Но одной из самых серьезных его проблем была аморфность исполнительной власти, включавшей в себя вице-президента, на которого нельзя было положиться, главного банкира, более лояльного парламенту, чем Ельцину, и министров и советников, стремящихся набрать очки и перетянуть президента на свою сторону. Крупные производители в России, все еще остающиеся государственными, выпрашивали финансовую поддержку. Зарождающийся частный бизнес набрал силу только в банковской сфере и пользовался этим, чтобы оказывать вредное лоббистское влияние на политику. Банки требовали (и получали от этого колоссальную прибыль) передать им контракты на переводы кредитов из Центробанка в конкретные фирмы и сектора, а также позволить им выплачивать отрицательные реальные процентные ставки вкладчикам, защитить их от иностранных конкурентов и от обязательного страхования вкладов[887]. Хотя население продолжало наблюдать за этим отстраненно, все прекрасно осознавали опасность общественного недовольства; и правительство, и оппозиция по-прежнему считали мнение народа имеющим реальный вес ресурсом.

Не столь очевидной на первом году правления Ельцина — по крайней мере, для тех, кто не имел доступа к неофициальной информации, — была роль его глубинных мыслей и внутренних запретов, отчасти связанных с тем самым советским багажом, отсутствие которого он так ценил в своих приближенных, отчасти бывших реакцией на общественные настроения. К примеру, в период весенних препирательств относительно банковских кредитов и экономической стабилизации Гайдар обнаружил, что Ельцин невосприимчив к доводам о необходимости жесткой финансовой политики: «Раз за разом во время наших встреч или заседаний правительства он возвращается к вопросу, почему бы не пополнить, пусть даже за счет эмиссии, оборотные средства», чтобы поддержать на плаву оставшиеся без средств фирмы. «Приводимые нами доводы теперь не кажутся ему достаточно убедительными»[888]. Кроме того, Ельцин категорически отказал Гайдару, который требовал немедленно положить конец рублевой зоне на территории бывшего СССР. Денежная реформа прошла только в июле 1993 года.