Слова Ельцина и его готовность занять место премьера не оставляли сомнений в том, кому на руку эта политическая карусель. Но он оставил себе пути к отступлению. В середине 1992 года он сделал Гайдара исполняющим обязанности премьер-министра. К концу 1992 года Гайдар и его покровитель с 1991 года, Бурбулис, были выведены из состава правительства. Ельцин утверждал, что всегда считал группу Гайдара — Бурбулиса «командой матросовых, которые бы приняли огонь на себя и продвигались бы вперед… которые сгорели бы, но остались в истории»[844]. Знали ли его воины о своей самоубийственной миссии? Ельцин уверял, что никогда не разговаривал с ними об этом, но первый «матросов» считает, что такой разговор был. Вспоминая те годы, Гайдар пишет, что во время первой встречи предупредил Ельцина о том, что после того, как самые непопулярные решения будут приняты, президенту, возможно, придется распустить правительство. Ельцин «скептически улыбнулся, махнул рукой — дескать, не на того напали»[845]. Либо президент не хотел раскрывать карты, либо, что более вероятно, еще не был уверен в том, какую комбинацию разыграть.
В октябрьском манифесте об экономических реформах, который Ельцин огласил на Съезде народных депутатов, говорилось о том, что кардинальный прорыв необходимо сделать в сфере ценообразования. 90 % розничных и 80 % оптовых цен в России должны были выйти из-под контроля государства и определяться только спросом и предложением. Ельцин устроил помощникам разнос, когда в отпечатанном проекте речи не оказалось раздела, посвященного либерализации цен[846]. Другим приоритетом была макроэкономическая стабилизация, связанная с сокращением дефицита бюджета и эмиссией денег и кредитов. Затем необходимо было провести приватизацию государственной собственности, чтобы получить «здоровую смешанную экономику с мощным частным сектором». Половина мелких и средних фирм в течение полугода должны были перейти в руки частных владельцев; крупные предприятия предстояло реорганизовывать в акционерные общества, акции которых впоследствии следовало распределить и продать по свободным ценам. Эти действия Ельцин назвал упреждающими и в то же время реакцией на сложившуюся обстановку. Выходцы из номенклатуры уже обходили контроль над ценами, переправляя товары на черный рынок и спекулируя валютой. Они тайно накапливали деньги и пытались завладеть государственной собственностью либо получить с ее помощью доход: «Приватизация в России давно идет, но дико, стихийно, нередко на криминальной основе. Сегодня нужно перехватить инициативу, и мы намерены это сделать».
Самое скрупулезное внимание в своей речи Ельцин уделил политике прорыва. «Весь опыт мировой цивилизации» показывает, что «ситуация в России сложная, но не безнадежная». Нация, победившая Наполеона и Гитлера, обладает скрытыми ресурсами, которые помогут ей пройти через испытания: «Россия не раз в своей богатой истории показывала, что именно в периоды тяжелых испытаний она способна мобилизовать свою волю, огромные силы, таланты, ресурсы, подняться и окрепнуть». Все это вместе взятое, заявил Ельцин, позволяет быть уверенным в том, что скоро станет лучше. «Исчезнет наконец неопределенность, появится ясная перспектива».
Заговорив о том, во что обойдутся реформы и на кого ляжет их тяжесть, Ельцин вступил на скользкую почву. С выборов 1990 года он утверждал, что может привести Россию к рынку (слова «капитализм», столь неприятного для русского уха, он избегал вплоть до второго срока) так, что рядовые граждане не пострадают. Во время президентской кампании 1991 года он критиковал Горбачева за повышение цен на товары и продукты, произведенное в апреле Госкомценом: «Они не должны начинать экономическую реформу, бессовестно перекладывая все тяготы на население»[847]. Теперь же, когда за политику отвечал он, ему пришлось призвать к затягиванию поясов: «Хуже будет всем примерно полгода. Затем снижение цен, наполнение потребительского рынка товарами, а к осени 1992 года, как обещал перед выборами, стабилизация экономики, постепенное улучшение жизни людей»[848]. Срок в один год был по большей части плодом его воображения. Такой прогноз был более оптимистичен, чем программа «Пятьсот дней», в которой на стабилизацию отводилось два года. Гайдар считал, что минимальный срок, за который может восстановиться экономический рост, составляет два-три года, и категорически отрицал в интервью и в мемуарах, что мог дезинформировать Ельцина по этому вопросу[849].
Ценовая реформа, отсроченная на две недели по просьбе Украины и Беларуси, началась 2 января 1992 года. Вслед за этим вступили в силу бюджетные ограничения. 29 января вышел указ № 65 «О свободе торговли», который положил конец государственной монополии, существовавшей с конца 1920-х годов. За исключением ряда запрещенных предметов, таких как оружие и наркотики, россияне могли свободно продавать и покупать что угодно, не получая особого разрешения. По сути, товарообмен в России перестал считаться преступлением. Одним из первых решений Гайдара на посту вице-премьера стало назначение председателем Госкомимущества (Государственного комитета по управлению имуществом) молодого экономиста из Санкт-Петербурга Анатолия Чубайса, которому было поручено разработать проект денационализации. В декабре 1991 года он представил подробный доклад, в котором предлагалось передавать активы «трудовым коллективам» и отменить правительственные нормы выработки и субсидии. В первой половине 1992 года были упразднены Госплан, Госстрой, Госкомцен, Госснаб, Госагропром и их подразделения; сохранилось лишь несколько промышленных министерств, почти все остальные были лишены управленческих прав и преобразованы в холдинговые компании. 20 августа 1992 года, через год после путча, Ельцин провозгласил программу, которая должна быть создать «миллионы собственников вместо нескольких миллионеров» и состояла в распределении ваучеров, дающих гражданам право приобрести акции 15 тысяч государственных компаний.
Мгновенные последствия этих мер, как хорошо известно, были ужасающими. Наперекор оптимистичным ельцинским прогнозам, ситуация не улучшилась ни к осени 1992 года, ни в следующем году, ни еще через год. В январе 1992 года потребительские цены выросли на 296 %; инфляция в 1992 году достигла фантастического уровня 2520 %, обратив в прах рублевые сбережения миллионов граждан, которые хранились под матрасами или на счетах в банках, потому что купить на них все равно было нечего. Реальный объем национального производства падал каждый год вплоть до 1996 года (на 14,5 % в 1992 году, на 8,7 % в 1993 году, на 12,7 % в 1994 году, на 4,1 % в 1995 году и на 3,5 % в 1996 году), немного вырос в 1997 году (на 0,8 %) и снова упал в 1998 году (на 4,6 %) до самого низкого уровня — на 40 % меньше, чем в 1989 году, и на 35 % меньше, чем в 1991 году, когда Ельцин стал президентом России. Трудовое население жило в страхе увольнений, поскольку предприятия получали меньше государственных дотаций и заказов, правительственный бюджет был урезан. В 1993 и 1994 годах задержки выплаты зарплат, пенсий и государственных пособий стали обычной практикой, причем составляли они несколько месяцев, а то и лет[850]. Положение в России в 1990-х годах можно сравнить с Великой депрессией в США 1929–1933 годов.
Статистические данные, иллюстрирующие характер изменения валового внутреннего продукта и уровня народного благосостояния, вызвали бурю возмущения политическим курсом Ельцина в годы его пребывания у власти и существенно омрачили последующие оценки итогов его эпохи. Именно из-за этих данных ни один сторонник Ельцина и его реформ не считает возможным обойтись в своих похвалах без соответствующих оговорок[851]. Напомним, что Ельцин и сам, уходя на пенсию в 1999 году, публично покаялся в том, что не оправдал повышенных надежд на плавный переход России от деспотического прошлого к изобильному будущему.
