— Безумие, Бэрр, чистое безумие! — Клинтон негодовал: вдруг подумают, будто он жаждет занять место в законодательном собрании штата. — Мне, губернатору, совершенно не подобает…
— Бывшему губернатору…
— Тому, кто был губернатором, идти служить в эту вашу ассамблею, да я ее никогда не любил, и все ради офранцузившегося приспособленца, безбожника из Виргинии? Нет, сэр, увольте. Вот если бы вы баллотировались в президенты, ну, тогда дело другое, тогда пожалуйста, но не для Масса Тома.
Я убил на него уйму времени, но в конце концов бывший губернатор согласился вписать свое имя в избирательный бюллетень.
— Но я палец о палец не ударю, чтоб меня выбрали, и, если спросят мое мнение, я скажу, что не хочу, чтобы меня выбрали. — Старик Клинтон совсем раскипятился. Он всегда напоминал мне танцующего на цепи медведя: неуклюжий, добродушный, того гляди, обхватит вас лапищами.
Сам я баллотировался от графства Орэндж, где друзья защищали мои интересы, а мне предоставляли возможность действовать в городе.
Выборы проходили с 29 апреля по 1 мая. Мы с Гамильтоном несколько раз выступали с одних и тех же трибун. Соблюдая декорум, на публике мы отдавали друг другу должное и, не теряя времени, тут же наносили друг другу удары. За несколько недель до этого мы, демонстрируя безоблачность наших отношений, даже объединились, защищая человека, обвиняемого в убийстве, — и добились его оправдания.
К вечеру 2 мая стало ясно, что республиканская партия одержала в городе полную победу и обеспечила нам большинство в законодательном собрании. Все двенадцать голосов выборщиков Нью-Йорка будут отданы Джефферсону и Бэрру.
Примечательно, как отозвался на это Гамильтон. Он отправил «секретное» письмо губернатору Джею и призывал его немедленно собрать сессию действующего законодательного собрания (с федералистским большинством), чтобы изменить избирательное законодательство. Выборщики президента не должны избираться законодательными собраниями штатов, пусть их избирает народ. Нет, право, очень мило — Гамильтону захотелось один-единственный раз расширить избирательное право, чтобы хитростью получить победу на выборах. Прекрасно понимая, что предлагает мошенничество, он убеждал Джея отодвинуть на задний план «соображения деликатности и приличия… ради особого случая». К чести Джея, тот не откликнулся на этот призыв.
Любопытно, как Гамильтон (способный на любое беззаконие, вплоть до военного переворота) сумел так прочно приклеить ко мне кличку «потенциального Цезаря». При всем своем честолюбии я никогда не помышлял отменить законные выборы или уничтожить конституцию. Я подозреваю, что, глядя на меня, Гамильтон каким-то колдовским образом видел собственное отражение. Раз ты сам потенциальный Цезарь, обвини зеркало в государственной измене и отвлеки гнев плебса. А еще лучше, разбей зеркало, освободи себя и делай, что душе угодно.
В последний момент Гамильтон отдал нам президентские выборы точно так же, как, нелепо подобрав кандидатов, он отдал нам выборы в штате. Как всегда не сдержав себя, он выразил свою ярость в памфлете (хорошо бы высечь перо на его надгробии), низвергая Джона Адамса, лидера его партии. Более мудрые и пуганые, федералисты уговорили Гамильтона не публиковать памфлет. Но он имел хождение в узком кругу. К счастью, Элиза Боуэн придержала для меня экземпляр, и я напечатал его в республиканской газете «Аврора». Президенту Адамсу памфлет не очень-то понравился, и Гамильтон с тех пор винил меня (и бедную Элизу) в том, что сам же написал.
Потом я поехал по Новой Англии и Нью-Джерси, чтобы посмотреть, на какую поддержку можно рассчитывать. Джефферсон радовался, что я целиком занимаюсь выборами. «Вы сделали, — писал он мне из Филадельфии, — то, что казалось мне невозможным (он имел в виду республиканское большинство в законодательном собрании Нью-Йорка), и я все отдаю в ваши руки и не удивлюсь, если вы даже в Массачусетсе установите демократию, несмотря на церковников и все прочее».
Я не превратил Массачусетс в республиканский штат, но обласкал тех федералистов, которые не любили Гамильтона и ему не верили. Позже меня обвинили в том, что я просто заручился их поддержкой для получения президентства. Обвинение наполовину справедливо. Я всегда обхаживал федералистов ради достижения нашей главной цели. К тому же многие их лидеры верили мне, ибо не считали меня фанатиком, вроде Джефферсона, решившего принизить богачей и возвеличить бедняков.
Позднейшее обвинение Джефферсона, будто я хотел лишить его президентства, вполне в духе бредней Гамильтона, видевшего во мне военного авантюриста. Джефферсон не держал слова, когда ему было не с руки, и меня мерил своей меркой. Но Джефферсон не был джентльменом даже в честерфильдовском толковании этого слова (из виргинцев таковым был лишь один Мэдисон), я же, к несчастью, был джентльменом — или старался им быть. Я делал лишь то, о чем мы договорились в Филадельфии: добивался избрания Джефферсона и Бэрра.
Летом и осенью 1800 года я был занят, как никогда. Мы все замучились — я, Джефферсон и бедный Джон Адамс. Я надеялся склонить Нью-Джерси на нашу сторону, но штат перешел на сторону федералистов, как и Коннектикут. Поздней осенью борьба перекинулась в Пенсильванию, и там царила полная неразбериха. Род-Айленд тяготел к нам, а Южная Каролина имела сомнительное счастье быть родным штатом оголтелых братьев Пинкни, причем один из них благодаря Гамильтону стал активным кандидатом в президенты.
Джефферсон был в отчаянии. Я, как мог, его подбадривал. «С Род-Айлендом у вас все равно будет большинство», — писал я ему. Но его так же трудно было убедить, что он победит на выборах, как меня в том, что я могу положиться на виргинцев и их заверения. К счастью, я имел союзника в лице Джеймса Мэдисона. Он убедил южан, что поддержать меня — дело их чести.
В начале декабря Пенсильвания избрала законодательное собрание, республиканцы получили перевес в один голос. Южная Каролина голосовала последней. Стало ясно, что Джефферсон будет президентом, но, если Южная Каролина проголосует за своего Пинкни, вице-президентом станет он (или Адамс). К счастью, я имел достаточно друзей и союзников в этом очаровательном штате. В результате выборщики из Южной Каролины отдали все свои голоса за Джефферсона и за меня. Мы победили на выборах с помощью бойкого пера Александра Гамильтона.
Я был в Ричмонд-хилле, когда пришло сообщение о голосовании в Южной Каролине. «Маленькая шайка» пришла в восторг. А я — нет. Я почувствовал: тут что-то не так. Извинившись, я немедленно поднялся в кабинет, сел в кресло с томом Блэкстоуна на коленях (мой письменный стол продали) и начал подсчитывать голоса выборщиков по Соединенным Штатам в целом. Мои опасения оправдались. Джефферсон — 73, Бэрр — 73, Адамс — 65, Пинкни — 64, Джей — 1.
Мы с Джефферсоном сыграли вничью, и теперь палате представителей решать, кому быть президентом. Вторичная проверка цифр показала, что исход выборов предрешили выборщики от штата Нью-Йорк. Без Нью-Йорка у Джефферсона было бы на семь голосов меньше, чем он набрал в девяносто шестом году. Адамс же без Нью-Йорка получил бы на девять голосов больше. Что бы ни случилось в палате представителей, я победил в штате Нью-Йорк, и Нью-Йорк решил исход выборов.
Я спал особенно хорошо той ночью, а утром увидел, что улицы завалило снегом. Это напомнило мне дни Революции, и я как будто помолодел.
Примерно тогда же Джефферсон написал мне одно из своих хитроумнейших писем. Поздравил меня с победой. Заметил, что пост вице-президента выше любого поста, который он мог бы мне предложить, и выразил глубокое сожаление по поводу «той потери, которую понесет новое правительство без Вашей помощи. Пробел трудно будет восполнить. Я хотел сплотить вокруг себя людей, чьи таланты, честность, имена и поведение сами по себе внушают доверие. Вас я потерял, в остальных не уверен».
Достойная дань от человека, который потом клялся, что никогда не доверял мне и сомневался в моей честности. Важна дата: письмо написано накануне голосования в Южной Каролине. Я убежден, что Джефферсон принял меры (или слышал, что принимаются меры), чтоб я проиграл вице-президентство Адамсу или Пинкни. Письмо должно было предвосхитить и смягчить мою злость посулом поста в кабинете. К счастью, я имел сильные позиции в Южной Каролине и набрал не меньше голосов, чем он.
