Беспечный, продажный, грубый Арнольд все время вздорил не только с ассамблеей Пенсильвании, но и с конгрессом; хотя эта группа жуликов вполне могла признать Арнольда за своего, но с ней надо было держать ухо востро. Против него выдвигали разные обвинения. В конечном счете его оправдали, но сутяжничество еще больше его озлобило. Чтобы умиротворить Арнольда, Вашингтон предложил ему заманчивую боевую командную должность. Арнольд предложение отклонил: у него было плохо со здоровьем. Он брался за командование в Вест-Пойнте на Гудзоне — ничтожный пост для важного генерала. Пораженный Вашингтон указал Арнольду, что гарнизон Вест-Пойнта состоит из инвалидов и вся работа там — наблюдение за рекой и информационная служба. Но именно поэтому Арнольд и рвался получить назначение в Вест-Пойнт.

Оказывается, Арнольд стал английским шпионом о собирался сдать Вест-Пойнт врагу. Он бы в этом вполне преуспел, если бы мы не поймали английского шпиона, майора Андре, с компрометирующими Арнольда документами. Вашингтон, Лафайет и Гамильтон прибыли в Вест-Пойнт. Арнольд в панике бросил прекрасную Пегги на произвол судьбы и спрятался на борту английского корабля «Ястреб».

Пегги обезумела: она неистово кричала на Вашингтона, обвиняла его в убийстве ее ребенка, объявила, что отец ребенка — Гамильтон, к явному замешательству молодого сатира. Могу себе представить вдумчивый, унылый взгляд Его превосходительства, когда он взвешивал все за и против в этой щекотливой ситуации. В конце концов Вашингтон отправил Пегги под военным эскортом домой в Филадельфию. Вот и все, что было нам известно, когда мы сидели в Парамусе осенним вечером и услышали у подъезда стук конских копыт и шум прибывшего экипажа.

Слуги открыли дверь. Теодосия встревожилась. Я тоже. Не англичане ли это?

Из залы донесся пронзительный крик. В дверях появилась женщина в вуали.

— Утюг! Горячий утюг! — звенел ее Голос. Она качнулась. Теодосия бросилась поддержать давнюю свою подругу Пегги Шиппен-Арнольд.

Слуги и дети смотрели, широко открыв глаза, как Пегги пошатываясь подошла к дивану у камина.

— Мое дитя! Они убили мое дитя!

Но в комнату заглянула няня с ребенком и спокойно сказала:

— Ребенок у меня. Он хочет спать.

Теодосия велела слуге приготовить постели для матери и ребенка. В комнату вошел майор Фрэнкс из штаба Вашингтона и отдал мне честь.

— Мы рады принять вас всех. — Смущенная Теодосия распорядилась приготовить комнату майору. Тот поднялся наверх и шепнул мне на ходу:

— У нее снова припадок. Это пройдет.

Пегги тем временем расположилась у камина. Она была прелестна, несмотря на растрепанные волосы и горящий безумный взгляд. Теодосию она знала всю жизнь и относилась к ней, как к старшей сестре.

— Вот он, убийца! — Пегги показала на меня длинным пальцем. Это было необычайно эффектно. Потом я весьма успешно пользовался тем же жестом и тоном во время судов над убийцами.

Брови Пегги взметнулись.

— Утюг! Горячий! Горячий! Горячий, как пламя ада!

Это было слишком, даже в устах безумицы. Теодосия приложила палец к губам и выслала всех, кроме меня, из комнаты.

Пегги, не снимая вуали, долго рыдала. Затем быстро вытерла глаза и сказала:

— О боже, Теодосия, еще один такой день, и я правда сойду с ума. Здравствуйте, Аарон. Мы не виделись с тех пор, как…

— Вы были еще ребенком. Ну, что же с горячим утюгом? — спросил я, не сдержавшись.

— Заметно остыл, благодарю вас! — Пегги расхохоталась и стала прежней милейшей девушкой.

Теодосия была поражена еще больше, чем я.

— Ты правда здорова, Пегги?

— Конечно, здорова.

— Она просто устроила спектакль. — Я так и подозревал с минуты ее появления.

— Лучше спектакль, чем тюрьма. — Пегги холодно посмотрела на меня. — Как Аарон?

— В каком смысле? — Теодосия ничего не понимала в таких вещах.

Я кое-что понимал.

— Она имеет в виду, не расскажу ли я генералу Вашингтону, что она его одурачила. Нет, не расскажу. То есть не расскажу, если Пегги не попытается и нас одурачить.

— Никогда! Разве что будет необходимо. Вы не тори, нет?

Я сказал, что я не тори. Я был предан Революции с первого дня, значит, был настоящим вигом.

Пегги скорчила гримасу.

— А я возненавидела вашу «Революцию» с самого первого дня.

— Очевидно, генерал Арнольд тоже? — Это было дерзко, но и Пегги была сама дерзость.

— С первого ли дня, не знаю, — ответила она спокойно. — Мы встретились позже. Но я знаю, как плохо с ним обошелся конгресс и мистер Вашингтон, который… — Она вдруг расхохоталась, и я испугался, что она собирается осчастливить нас новой сценой сумасшествия, но она просто веселилась. — Видели бы вы Его превосходительство! Когда я поняла, что муж в опасности, я бросилась на постель. Мне нужно было убедить всех, что я ничего не знаю о том, что происходит. И я закричала, что полковник Вэрик хотел убить моего ребенка, и что раскаленный утюг жжет мне голову, и…

— Откуда ты взяла этот несчастный утюг? — полюбопытствовала Теодосия.

— Вычитала в каком-то рассказе про бедную женщину в Бедламе. Утюг! Горячий утюг! — Пегги кричала, пока мы не умолили ее замолчать. — Я притворилась, что не узнала генерала Вашингтона, а он напугался до смерти и послал за мистером Гамильтоном, эдаким молодым красавцем, гусаком…

— Пегги! — Теодосию, очевидно, смутило сравнение наших бесценных полковников с гусаками, пусть даже молодыми красавцами.

— О, настоящий гусак, поверь. С ним я вела себя по-другому. Мы были tête-à-tête. И я говорила с ним заговорщически. На мне была красивая кружевная ночная рубашка, из Лондона. Мне ее прислал прошлым летом майор Андре. — Пегги нахмурилась. — Его ведь не расстреляют?

Мы тогда не знали, что майора Андре уже повесили как шпиона.

— Думаю, что расстреляют. — Я сам не сознавал своей жестокости: потом мне рассказали, что Пегги и майор были любовниками до ее замужества, и что их связь продолжалась и позже, и что Пегги помогла Андре совратить мужа. Очутившись между женой, игравшей на его оскорбленном самолюбии, и майором Андре, предлагавшим ему деньги и повышение милостью короля (в английской армии), нестойкий человек перешел на сторону врага и, будучи хорошим командиром, причинил нам немалый ущерб на поле боя, прежде чем французы одержали для нас победу. Я уже говорил, что Арнольд был превосходный командир.

— Конечно, майора Андре можно обменять на генерала Арнольда. — Я не удержался от искушения поддразнить несчастную Пегги. Все-таки она была преданна и своему безумному супругу.

— Англичане никогда его не отдадут. Даже в обмен на майора.

Мы с Теодосией нередко вспоминали потом эту сцену, размышляя над сложнейшей дилеммой, перед которой очутилась Пегги. Жизнь давнего любовника и жизнь нового мужа вдруг оказались на разных чашах весов.

Пегги была необыкновенная умница. Тому свидетельство — быстрота, с какой она одурачила сразу Вашингтона, Гамильтона и Лафайета. Но уже тогда она была профессиональной шпионкой. Потом, в Лондоне, я узнал, что в 1782 году она получила около 400 фунтов от английского правительства за оказанные услуги. Главной из этих услуг было то, что она вышла замуж за Бенедикта Арнольда и превратила продажного мятежника в чудовищного предателя.

В ту ночь в Парамусе Пегги торжествовала и, верно, поздравляла себя с успехом. А ведь она погубила мужа, потому что англичане явно проигрывали войну. Но видимо, она была из тех лихорадочных натур, что чувствуют себя счастливыми лишь в отчаянном, лучше даже в обреченном положении, когда можно сыграть яркую роль, уподобляясь Жанне Д’Арк. Она страстно увлеклась политикой. Ее отец был филадельфийский судья-тори, и в его кругу она научилась лютой ненавистью ненавидеть всех, кто ставил под сомнение английское величие и права собственности.

Похожая на красивого мальчишку, поставив ножку на каминную решетку, Пегги рассказала о своем разговоре с полковником Гамильтоном в Вест-Пойнте.