— Шалом, — сказал я стоящим вокруг молодым мужчинам и женщинам.

— Ты еврей? — спросил один из них.

— Да.

— Как ты узнал о нас?

— Я бежал из Германии в Люксембург. Несколько минут назад меня выслали во Францию. Они же мне и рассказали о вашем фермерском хозяйстве.

Мне было неловко, что мой французский не очень хорош, их вопросы напрягали меня, но все же мне было спокойно среди евреев. Я рассказал им о своих планах добраться до Парижа, где жила мамина сестра тетя Эрна. Я вежливо спросил, не могу ли я провести ночь на их ферме, в безопасности.

— Нет, это невозможно, — ответили они в один голос.

Один парень, немецкий еврей, который выглядел руководителем группы, сказал, что из-за меня у них могут быть большие неприятности. Готовясь к эмиграции в Палестину, они обучались вести фермерское хозяйство. У них были только временные визы. Власти время от времени наведывались к ним, часто без предупреждения, чтобы следить за порядком. Они были здесь только до тех пор, пока правительство Франции их терпело, и обязаны были строго соблюдать законы. Я же был нелегалом! Еврей или не еврей — я не мог здесь оставаться и подвергать их всех опасности.

Мне казалось, что мне влепили пощечину, но крыть было нечем. Немцы преследовали меня, из Люксембурга меня выдворили, а теперь я был отвергнут моими соплеменниками.

— Даже сейчас мог прийти инспектор, — сказал один из них.

— И мы оказались бы в трудном положении, — добавил другой.

— Да, конечно, — ответил я в надежде, что они, увидев, какой я приятный человек, изменят свое мнение. Я поблагодарил их за любезность и сказал, что поищу другое место, где я мог бы переночевать. Было уже далеко за полдень.

Когда я собрался уйти, я услышал женский голос:

— Ты голоден?

Я кивнул. После завтрака в тюрьме я ничего не ел. Девушке было лет двадцать, ее темные волосы были подстрижены «под пажа». Она сходила в дом и через несколько минут протянула мне бумажный пакет с хлебом, сыром, яблоком, плиткой шоколада и маленькой бутылкой молока.

— Меня зовут Лео, — сказал я. — А тебя?

— Эдит.

— Эдит? Так же, как и мою сестру.

Полное имя Дитты было Эдит. Дитта находилась в Вене, где евреев вышвыривали на улицу. Эта Эдит жила на мирной крестьянской ферме, по пути в Палестину, и не помешала этим евреям отвергнуть одного из своих.

Другие молча стояли рядом. Наш короткий разговор ни к чему не привел. Я пожал им руки и отправился назад по гравиевой дороге в направлении границы. Я все еще ждал, что кто-нибудь окликнет меня: «Постой, задержись, переночуй у нас». Но этого не случилось. Я вспомнил дядины слова — постарайся вернуться! Поверни козырек! Хорошо, это я и попробую сделать! Я шел по французской стороне вдоль границы назад, по той же дороге к мостику, и высматривал жандармов, доставивших меня сюда.

Было сухо, но трава была мокрой. Я сел под большое дерево, укрывшись за кустарником, и начал смотреть через границу. Если будет надо, я и пешком вернусь к тете и дяде. Мне просто нужно дождаться, пока жандармы сядут в поезд и я останусь один.

День за днем, думал я, каждый день, снова и снова бороться за существование. Солнце показалось из-за облаков и опять скрылось. Стало сумеречно. Я выпил немного молока и съел шоколад, чтобы запастись энергией. Это же уму непостижимо, думал я, то я обедал с монахами, а теперь в сумерках устроил пикник на французской границе. Поезд остановился на вокзале. Я надеялся, что дождя не будет, — мои брюки гольф наконец-то начали высыхать.

Осторожно я вышел из-за куста и, согнувшись, припадая к земле, добрался до мостика, под которым мирно журчал ручей. Миновав мостик, я спрятался в канаве, очень надеясь, что никто не видел меня. Становилось темнее. В руке у меня был пакетик с едой. Увидев, что я забыл в кустах бутылку из-под молока, я сказал себе сардонически: Лео-Лео, ты замусорил Францию!

Я прошел немного вдоль канавы и приблизился к улице. Вдали я мог видеть дома, в окнах которых горел свет, и семьи, сидящие за ужином. Я скучал по своим сестрам. Подойдя поближе к вокзалу, я присел в темноте рва. Вскоре раздался свисток — сигнал начальника железнодорожной станции к отправлению. Я поднял голову над краем неглубокой канавы и посмотрел в ту сторону. Поезд медленно проезжал мимо, почти рядом со мной. Купе поезда было освещено, и там, всего в нескольких метрах от меня, находились оба жандарма. Слава Богу, они не заметили меня и наконец-то уехали.

Я на мгновение расслабился и попытался оценить ситуацию. Город Люксембург был в двадцати километрах отсюда — пешком туда далеко. Во рту у меня пересохло и ощущался кислый привкус. С прошлого дня я не чистил зубы и чувствовал себя грязным. Я начал идти по краю придорожной канавы. В случае опасности я смог бы легко в ней спрятаться. Слева от меня садилось солнце. Улица показалась мне знакомой, так как она шла параллельно железной дороге. Темнота искажает расстояния и направления, но здесь все было вроде бы достаточно просто. Я вспомнил слова следователя, сказанные накануне: если я смог пересечь бурную реку, то я смогу справиться и на суше.

Я шел почти два часа. Каждый раз, видя фары приближавшейся машины, я соскальзывал в ров. Когда машина проезжала, я снова вылезал на обочину дороги, где идти было суше. Наконец я устал и остановился у кустов недалеко от площадки для отдыха. Там был стол, две скамейки и даже туалеты, но запертые. Я нашел деревянный ящик, прислонил его к задней стенке туалета и устроился на отдых. Была холодная ноябрьская ночь. Я размахивал руками, чтобы стимулировать кровообращение, к тому же я заметил, что моя одежда все еще не просохла до конца.

Хлеб и сыр составили небольшой праздничный ужин. Я вспомнил пикники в Вене с моими сестрами и мороженое с Диттой, когда я забирал ее домой из сиротского дома. Очень хотелось попить чего-нибудь горячего. Я внимательно прислушивался к движению на дороге. Я думал о тете Мине и дяде Сэме, которые остались дома полные беспокойства обо мне, и не знал, не подверг ли я их самих опасности своим арестом. Чем быстрее я доберусь до них, тем скорее развею все их тревоги. Я собирался только немного отдохнуть здесь и продолжить путь. Но тут же провалился в глубокий сон.

Проснувшись на рассвете, я никак не мог припомнить, как я уснул. Я понимал, что в светлое время дня нужно быть предельно осторожным. Иди медленно, сказал я себе. Уходи в сторону от приближающихся машин, избегай любых встреч, сойди с шоссе, но ни в коем случае не заходи на частную землю. До города было еще километров десять — тринадцать.

Я шел около часа по проселочной дороге параллельно главному шоссе, когда услышал позади себя стук копыт — фермерская телега. Я поднял руку и увидел фермера, человека лет пятидесяти с худым небритым лицом. Он затормозил и остановился.

— Далеко ли до города?

— Полчаса, — ответил он.

Я нашел эту новость сногсшибательной, но решил, что его представления о времени и расстояниях несколько смещены. Он сказал, что едет туда же, и предложил подвезти меня. Я с радостью запрыгнул в телегу и сел впереди, рядом с ним.

Лошадь двигалась в своем собственном неторопливом темпе, и примерно через час мы добрались до города, обменявшись по пути лишь несколькими словами. Фермер направлялся на городской рынок. Было уже почти половина восьмого. Мы находились недалеко от квартиры дяди и тети.

Придя к ним, я увидел, что дверь не заперта. Дядя Сэм, ожидая мое возвращение и ни секунды в нем не сомневаясь, держал дверь незапертой. Я вошел и увидел его — сильный как всегда, но на красивом лице видны следы усталости. Он крепко обнял меня.

— Я же говорил тебе, — крикнул он тете Мине. — Я знал это!

Тетя Мина лежала в кровати с компрессом на лбу. В квартире чувствовался запах уксуса. Компресс был пропитан разведенным уксусом — старое домашнее средство от сильной головной боли. Мина выглядела измученной. У нее почти не было сил говорить.

Я вспомнил о ее склонности к драматизации и постарался сохранить спокойствие. Наконец она храбро улыбнулась, кивнула и подмигнула глазом, не закрытым компрессом. Когда я приблизился к постели, она протянула мне руку и я поцеловал ее.