Заметив, что Сантьяго хочет развести костер, Хуанита резко остановилась.

— Что ж, мы так и будем торчать здесь рядом с ними? Эти мужланы нас закоптят.

— Перестань, — не выдержала подруга.

— Но ведь это деревенщина! Гадость какая…

— Хуже всего, что они нарушили паши планы, — тихо сказал Маноло приятелю. — Рядом с этими… Какой уж тут пикник!

Тогда Артуро подошел к Горбуну и спросил, почему они расположились именно здесь, хотя видели, что место занято.

— Именно поэтому я тут и остановился, — ответил ему Сантьяго. — Уж не хотите ли вы захватить всю тень вчетвером?

— Вы нам мешаете. Разве вам это не ясно?

— А мне, может, мешает ваш бесстыжий вид. Я же ничего не говорю, — вспылил Горбун, вставая перед ним.

— Видал, мы им мешаем! — разозлившись, сказал приятелю Артуро. — Не будь ты несчастный горбун…

— А, сукин сын! — озверел Горбун и вцепился ему в горло.

Консуэло взвизгнула, Сантьяго все туже сдавливал горло противника, не чувствуя ударов, но в эту минуту появился Американец и вмешался в драку. Маноло тоже, пытаясь высвободить приятеля. Мужчины стояли лицом к лицу. Горбун молчал, побледнев и тяжело дыша. Побагровевший Артуро изрыгал брань:

— Скоты! Нет, вы хуже скотов! Вот почему Испания такая отсталая! Они терпеть не могут, если кто хорошо одет… Деревенщина!.. Даже дам не уважают!

— Да эти дамы сами себя не уважают, — усмехнулся Американец, — если приехали сюда с такими нахалами!.. А может быть, она нарочно сняла юбку, чтобы ее больше уважали?

— Послушай… — запротестовал Артуро.

Но Американец не дал ему договорить.

— Вон! — Голос его прозвучал подобно залпу. — Вон отсюда!.. — снова гаркнул он, потрясая багром. — А не то проткну кого-нибудь из вас!

Он уже занес руку вверх, держа багор горизонтально, словно греческий воин копье, и губы его приоткрылись, обнажив золотой зуб. Артуро не двигался с места, но Хуанита потянула его, и он отступил. Ярость Американца была столь велика, что он уже не владел собой. Рука метнула багор, и тот, просвистев в воздухе, с силой воткнулся в тополь, удар эхом отозвался по всей роще. На какое-то мгновение багор вонзился в дерево, но, увлекаемый собственной тяжестью, вскоре упал на землю.

Оба туриста сразу притихли. В смятении они пошептались, стоя перед этими дикарями, а Консуэло не переставала твердить: «Пойдемте отсюда, пойдемте». И, собрав свои пожитки, они направились к машине. Перед тем как сесть в машину, Хуанита подошла к Американцу и со злобой проговорила:

— Будь я мужчиной, вы бы у меня уже купались в реке. Сволочи!

Американец все так же хмуро окинул ее взглядом с головы до ног и жестоко усмехнулся:

— Если верить глазам, вы никак не похожи на мужчину.

Она в ярости сплюнула и побежала к своим товарищам, звавшим се. Автомобиль тронулся с места и удалился по пыльной дороге.

Горбун молча принялся за работу, а Американец с грустью произнес:

— Я плохо поступил, Сантьяго, очень плохо… Во всем виновата моя гордыня… Я — плохой человек.

— Хуже было бы, если бы сюда пришли остальные, вожак, — ответил Сантьяго. — И увидели ее голые ляжки. Тут такое бы поднялось…

— Это верно… Но и мне грош цена… Я-то думал, что стал другим, но сам видишь…

Через некоторое время, когда Американец вернулся к сплавщикам, на дороге со стороны Фуэнтидуэньи появился парень, такой же молодой, как Лукас, и подошел к тем, кто работал чуть ниже по течению. Балагуру его лицо показалось знакомым. И действительно, парень был из Сотондо.

— А! Вспомнил, — сказал Кинтин. — Это ты отвечал Негру на митинге, верно? Еще стоял рядом с тем стариком.

— Да, — ответил парень, гордо вскинув голову. — Я Паскуаль. Поэтому и пришел.

— Что-нибудь случилось?

— А что могло случиться? Просто я хочу работать. Вместе с тем сплавщиком.

— С Негром?

— Не знаю, как его зовут. С тем, кто тогда говорил на площади.

— Он ушел… Мы не знаем куда. В горы.

Парень помолчал. Американец посмотрел ему в лицо, но тот только ниже опустил голову. Такой всегда сумеет скрыть свое разочарование либо волнение, перенесет любое страдание и, если нужно, беззаветно отдастся какому-нибудь делу. Почему никто не ищет покоя? Почему этот бунтарь стоит теперь здесь?

— А работа у вас для меня найдется? — спросил он наконец.

Артельный ответил ему не сразу.

— Почему ты пришел именно к нам?

Парень пожал плечами.

— Если у вас нет работы, я уйду.

Американец окинул взглядом его стоптанные абарки, рваную одежду, пустую котомку.

— Погоди, дружище. Но хочешь мне ответить?

— Тут нет ничего постыдного. — Он снова гордо поднял голову. — Передо мной закрыли все двери. Никто не дает мне работы, а дома делать нечего. Бенигно сказал, что ему в деревне не нужны дурьи головы… Я думал, мне здесь помогут.

— Конечно, помогут. Для начала оставайся с нами поужинать.

— Мне ничего не надо. Я хочу только работать.

— Ну что ж, работай. Я как раз остался без Негра и без Англичанина. Ты пришел очень кстати.

— Спасибо, — поблагодарил парень, снимая плед, который нес на плече поверх котомки. — Можно положить с вашими?

— Конечно. Ведь ты теперь наш.

Глаза его заблестели.

— Я быстро научусь, вот увидите. Мне хочется стать сплавщиком.

В полдень парень вместе со всеми пришел в лагерь и, увидев Паулу, радостно воскликнул:

— Как я рад, что вы здесь! Как рад! Я не смел спросить про вас, думал, вас увели.

— Кто?

— Жандармы.

— А зачем им меня уводить? — спросила Паула, предчувствуя новую опасность.

— Бенигно сказал, что вы украли какое-то золото, когда завтракали у него в доме, что он донесет на вас в жандармерию и вас заставят силой вернуться. Он говорил, что тогда все увидят, кто он такой; а вскоре он уехал в Саседон. Правда… потом по селу прошел слух, будто он говорил, что простит вас, если вы согласитесь прислуживать у него в доме, чтобы отплатить за золото работой.

— Вот подлец!

— Я знал, что он врет. Вы не могли украсть, к тому же вы среди людей, которые не дадут вас в обиду, — небрежно добавил он, желая сгладить неприятное впечатление от разговора.

Только теперь Паула поняла, чем хотел Бенигно припугнуть ее в Сорите. Услышав, как он бахвалился перед соседями, она уже не сомневалась, что он обязательно разыщет ее в Аранхуэсе. Она решила, что встретится с ним наедине и не станет больше путать в это дело Антонио. А тот, услышав слова парня, в тот же вечер, едва представился случай, сказал Пауле, чтобы она после ужина ждала его у развалин старой мыловарни в окрестностях Вильяманрике, чуть ниже по точению.

Спустилась ночь, едва охладив дневную жару. И с ее наступлением стали происходить какие-то странные вещи. После ужина, например, Американец, как обычно, принялся точить крюк своего багра. Но если бы кто-нибудь пригляделся повнимательнее, то увидел бы, что он не точит, а бьет по наконечнику, затупляя его.

Однако никому не было дела до других. Люди были измучены жарой и долго не могли заснуть: лежа прямо на земле, где попало, они ворочались с боку на бок. Наконец усталость взяла свое. Только Американец не спал, все думая о своей утренней вспышке и очень недовольный собой. «Неужели я никогда не совладаю со своим характером?» — думал он и вдруг заметил, как сначала Паула, а затем Антонио скрылись, стараясь уйти как можно незаметнее. Американец решил не упускать их из виду. Он знал: достаточно маленькой вспышки, чтобы в сердцах сплавщиков разгорелся пожар, который уже не уймешь.

Ущербная луна не слишком помогала ему следовать за ними. После жаркого дня небо было тусклым, а множество посторонних звуков — кваканье лягушек, стрекот цикад, журчание воды, тысяча таинственных шорохов и скрипов — заглушали шаги. Вслед за Антонио Американец достиг развалин неподалеку от реки. То была заброшенная мыловарня, когда-то снабжавшая мылом и маслами все рынки округи. По дорогам тогда сновали фургоны и повозки, пока старинный способ производства не был вытеснен современными, к которому многие так и не сумели приспособиться. Но и теперь огромные склады, массивные тиски, служившие червячным прессом, громадные жернова и рычаги, во сто крат множившие силу наполненных черпаков, просторные конюшни и каретные сараи говорили о том, как в свое время работала мыловарня.