Бригада забойщиков вела начальные работы на строительстве водохранилища Энтрепеньяс.
Издревле в этом узком ущелье люди ставили преграды. На этом месте стояли арабские водяные мельницы, а может, еще и римские. Позже здесь были оросительные рвы мельниц средневековых и сукновальни торговцев сукном из Пастраны и Бриуэги. Когда появилось электричество, стали нужны новые, более мощные плотины. И теперь здесь осуществлялся грандиозный проект: создавали искусственное озеро до самого Дурона, а может быть, и дальше. Люди задавались вопросом: какие селения снесут, а каким все же удастся уцелеть.
На самой вершине холма велись подсобные работы. Здесь были землечерпалки, дробилки, осадочные машины, песочные сеялки; монтировались рельсовые кладки и ленточный транспортер для бетона. На склоне противоположного холма вытянулись в ряд рабочие бараки, продуктовые лавки, конторы. Узкая рельсовая колея открывала путь к насыпям и скрипела под вагонетками. Металлический трос, протянутый с одного холма на другой, перемещал но воздуху рабочих и строительные материалы. А внизу, возле старой плотины, уже готовы были огромные котлованы для кладки фундамента. Народ со всей округи приходил сюда и, пораженный, смотрел на эти работы, спрашивая себя, не грозит ли их жизни такое преобразование реки. Находились и пессимисты, и оптимисты. Но даже оптимисты, глядя на это дикое ущелье — место былых пикников и прогулок, связанных с трогательными воспоминаниями, — думали о том, что, возможно, видят его в последний раз. Вот почему они не замечали экскаваторов и бурильных машин, которые с лязганьем и рычанием вгрызались, раздирали, терзали долину, чтобы убить в ней все звуки, даже пение птиц.
Для забойщиков же все звуки сливались воедино, едва лишь копчиком отбойного молотка они касались скалы. С этой секунды они ничего не слышали, кроме грохота. Часами склонялись они над молотками, словно пулеметчики, обстреливающие стену, а молоток то оглушительно стучал, то подчинялся более спокойному ритму компрессора. Люди работали в поте лица, время от времени устраивая перекур и проклиная все на свете. Они не разговаривали, не пели: этот механический мир слишком затруднял общение во время работы, нарушаемой лишь приказами да проклятиями.
Наконец бригадир забойщиков взглянул на ручные часы. Остальные посмотрели вверх. Возле домика, где находилась контора, на столбе подняли выцветший флажок. Мотор компрессора сразу заглох. Забойщики побросали на землю молотки. Наступил перерыв на обед. Маркос вытер потное лицо.
— Проклятье! Ну и жарища!
— Сними куртку, — посоветовал ему один из рабочих, отряхивая белесую каменную пыль.
— Вечером окоченею. Или этот проклятый горный ветер продует так, что схватить воспаление легких.
— В больнице хоть отдохнешь. В паше время, когда лечат сульфадимезином… — вмешался третий.
— А что, неплохая идейка! Хоть так передохнуть… Ну и глухомань, черт бы ее побрал!
— Хватит ныть! Погода хорошая. По субботам нас возят в Саседон. Там и суд свой есть, и прочее.
— Это верно. Я и забыл, что должен набить рожу хозяину бара.
— Ты ему врежь, но не очень сильно, — посоветовал кто-то из забойщиков, стоявших у Маркоса за спиной, — Оставь его на развод… А то некому будет детей плодить…
— Это и мы можем, — засмеялся Маркос. — А что там еще делать, если не затеять драку? Бабы там — одно название!
Забойщики медленно карабкались по выступам. Один из них, соскользнув, скатился вниз на несколько метров и встал на четвереньки. Мужчины расхохотались.
— Ну и малютка! Смех на тебя смотреть, — крикнул Маркос.
Упавший встал. Он был узкогрудый, с ввалившимися щеками. Угрюмо взглянув на бригадира и ничего не ответив, он стал снова карабкаться вверх.
— Вот это новость! — опять крикнул Маркос, взглянув через старую плотину на реку. — Посмотрите-ка!
Из-за излучины выплывали стволы. Их становилось все больше и больше. Это не были вырванные с корнем деревья, которые иногда сносит течением.
— Сплавной лес, — сказал кто-то.
— Неужели до сих пор сплавляют по реке? — презрительно спросил Маркос. — Столько отличных грузовиков… Вот отсталость-то. Я думал, такое увидишь только в кино.
— Да что ты! По Тахо до войны каждый год сплавляли… И, как видишь, по сей день сплавляют… Но, надо полагать, это уже в последний раз, из-за плотины, — заключил самый пожилой из забойщиков.
— И находятся дураки на такую работу? Наверное, совсем неграмотные…
Сплавщики с удивлением разглядывали стройку. Но она мало беспокоила их. На пути им нередко встречались мельницы и плотины, и они обходили их стороной по спокойным водам маленьких оросительных каналов или же больших, таких, как Боларке. По ним даже легче сплавлять, чем по старому руслу реки. Стоило только сделать запруду перед входом в капал. Но эта плотина будет самой большой из всех. И какая высокая!
Первые стволы еще только подплывали к шлюзу по медленным спокойным водам, а Сухопарый, Американец и еще два сплавщика уже приготовились направлять бревна к маленькому каналу, но вход туда оказался завален строительным мусором — щебнем и камнями.
— Черт бы их побрал! — выругался Сухопарый.
Мимо них рабочие шли на обед к большому бараку.
Остановившись, они с презрительным любопытством разглядывали сплавщиков. Американец подошел к ним.
— Добрый день, — сказал он, — Где мне найти инженера?
— Инженера? А кто вы такой?
— Инженер в Мадриде, приятель. Он вас сегодня не ждал.
— Ну, тогда кого-нибудь из начальства, хоть управляющего, — продолжал Американец, делая вид, что не замечает их иронии.
— Что ж! — ответил здоровенный детина в кожаной шапке. — Раз надо, уважим друга!
— Маркос вылез, — шепнул кто-то. — Вот будет потеха, посмеемся мы над этой деревенщиной.
Американец не сводил глаз с мужчины в кожаной шапке. Верхняя его губа едва заметно дрогнула; сверкнул золотой зуб.
— И я тебе не друг, и ты мне не начальник.
— Вот смех-то! А ты почем знаешь?
— Начальник должен разбираться в людях. Как я.
Бригадир не знал, что ответить, и обозлившись, закричал:
— Это еще посмотрим! И все-таки тебе придется сказать мне, чего ты хочешь!
— Не возражаю. Я хочу, чтобы вы очистили этот капал.
— Слышали, ребятки? А ну-ка, бросайте стройку и повинуйтесь начальнику. Ему, видите ли, надо, чтобы этот канал был чист!
— Вот именно, приятель, — ответил Американец, и в голосе его еще сильнее зазвучал чужеземный акцент. — Капал судоходный, и тот, кто ведет на реке работу, обязан позаботиться о том, чтобы он был в полном порядке.
— Да ну! Выходит, компания каждый день должна расчищать его специально для тебя?
— Конечно.
— Слыхали? — повторил детина, и вдруг его зубы ощерились в усмешке. Ему в голову пришла идея, показавшаяся очень смешной, и он не замедлил высказать ее Американцу: — Чтобы вы могли туда мочиться?
Но смех его сразу же оборвался. Американец схватил его за куртку, и бригадир взмыл вверх, подхваченный баграми трех сплавщиков.
— Всыпь ему как следует! Мы здесь! — заорал Сухопарый так громко, что на минуту все застыли.
Но тут раздался другой голос, который мигом охладил разгоревшиеся страсти.
— Мир вам, братья!
То был голос монаха. Неужели эти тихие, смиренные слова услышали люди, охваченные яростью? Как этот голос проник в человеческие души? Было удивительно, просто невероятно, что призыв к миру прозвучал в самый разгар ссоры, которая могла кончиться дракой! Но как бы то ни было, голос этот остановил насилие. Уже потом, гораздо позже, Американец, вспоминая этот случай, думал: «Странно было не то, что мы его услышали. Странно было бы не услышать его». Откуда вдруг взялся этот монах, выросший словно из-под земли, — тщедушный, с тонзурой, в буром одеянии францисканцев, в сандалиях на босу ногу? Засунув руки в рукава, он стоял, словно статуя святого, у парапета старой плотины, у самого входа в канал, забитый стволами, а рядом с ним другой монах с дорожным посохом в одной руке и небольшой сумой для подаяния в другой. Монахи совсем не походили друг на друга: тот, что говорил столь проникновенно, был как-то четче, рельефнее, весомей, несмотря на свою хрупкость. В сравнении с ним его спутник выглядел тусклым, словно все видели его сквозь кисею. Несмотря на то что он был гораздо дороднее, лицо его и одеяние казались бесцветными и невыразительными. На самом деле было не так, но у Американца почему-то сложилось именно такое впечатление.
